Вы мне говорите напрасно, Что слово, мол, не воробей, Я молча киваю согласно, Но вот не пойму, хоть убей, Зачем же столь мелкую клетку Мы к слову хотим применять? Захочет - и сядет на ветку, Захочет - умчится опять. Как слово сравнить можно с птицей, Коровой, дельфином, котом? То ль тигром, а то ли синицей, Оно обернется потом. Вот выползло слово-креветка, Махнув незаметно хвостом, Но если нацелено метко, Вернется убийцей-китом. Вон слон, гляди, бродит словесный, Тяжел, как гекзаметра стих, Но грохот его полновесный, Нытьем комаринным затих. Под фразами пышных одежек Нам смысла, увы, не видать. Не видно ни швов, ни застежек - Как слова нам путь угадать? Нам знать не дано, где прорвется Суть слов откровенных, нагих, Чем каждый глагол отзовется В судьбе то ль своей, то ль других. Совет дам - коль слово не птица, Назад не заманишь в силки, Скажи лишь, что в сердце вместится, Что ляжет струной на колки.
В жаркий летний день самое стоящее — это вырваться из каменного мешка Города и очутиться загородом, на даче. И пусть крохотные участки, напичканные грядками или сорняками, спрессованы до состояния, когда можно переговариваться, не повышая голос, а с соседями соседей, а береза, растущая на у кого-то, покрывает своей тенью еще пару участков. Тогда можно лениво делать мелкие несложные дела, типа подправить щеколду на калитке, всегда непонятно откуда возникающие на даче в одном и том же количестве – за день не сделать, независимо от того, делаешь ты что-то или нет. Такое ленивое занятие часто приостанавливается перерывами на чай с сушкой или клубнику/малину/смороду со сливками, в зависимости от сезона. А можно сидеть с какой-нибудь давно знакомой, зачитанной до дыр, книжкой или журналом «Наука и Жизнь» 30-летней давности, или просто задремать на затененной веранде на продавленном, неудобном, но ужасно уютном диванчике, и видеть легкие странные невещие сны, как те, что отображены на картинах Дали.
Но всему когда-то приходит конец, мое пребывание на даче закончилось, и мы с «копеечкой» аккуратно выпозли на дорогу, ведущую сперва к центру поселка, а потом, перейдя в асфальт, вливающуюся в шоссе на Город. Сперва мы с кряхтением и скоростью, сделавшими бы честь престарелой черепахе, переваливались из ямы в яму на внутренней улице, называемой почкму-то линией, пока не выбрались на нечто, напоминающее дорогу. Здесь не так давно прошел грейдер, и дорога была покрыта вместо ям мелкой гребенкой. По такой гребенке невозможно ехать со средней скоростью – трясет неимоверно, надо или ползти медленно, плавно перекатываясь между грунтовыми волнами, или нестись быстро, по самым гребням этих волн. Разумеется, мы выбрали второй вариант, и неслись, едва касаясь колесами земли. Амортизаторы работали напряженно, но кузов плыл над грунтовой гребенкой ровно и плавно. Сзади поднималось облако пыли в форме дракона – уже давно не было дождя. Мы от него убегали, но бесформенный серый с изжелтом дракон не отставал, растянувшись на добрый километр. Мы проезжали вдоль бывшего карьера, заполненного водой, использовавшегося местными мальчишками в качестве озера – там и купались, и пытались ловить рыбу, и даже испытывали самодельные бомбочки. Сразу за карьером грунтовка переходила в асфальт, и там уж мы бы оторвались от пыльного дракона.
Вдруг я увидел, что нам наперерез бежит мальчик лет 10-11 и что-то держит в руке. Я напрягся – у нас уже был опыт, когда подростки кидались камнями в мою бежевую подругу, а потом убегали. Но этот мальчишка подбежал уже слишком близко для хулиганских выходок, и в руке у него – я от изумления даже присвистнул – был одинокий ботинок. Он что-то кричал, но я не слышал слов – похоже, надо было остановиться и разобраться, в чем дело. Я подтормозил, и нас тут же накрыл серо-желтый дракон, давно поджидавший такую возможность – на зубах заскрипел песок, в горле запершило, глаза стали моргать гораздо чаще.
— Дяденька, дяденька, помогите! – неразборчиво затараторил мальчишка и чихнул.
— Спокухин! – сказал я, — Давай спокойно расскажи, что случилось.
— Там Витька! У него из ноги! Кровь идет! Он весь белый! Помогите! – каждую фразу мальчишка выкрикивал отдельно.
— Пойдем, посмотрим на твоего Витьку, — сказал я спокойно, хотя помощь, похоже, действительно требовалось. Пыль начала оседать, и я увидел, что на берегу карьера около воды в странной скрюченной позе сидит другой мальчишка в одних трусах, и его выпяченные крылья-лопатки равномерно дергаются. Я ускорил шаг и подошел к нему вплотную, но он меня не замечал – он сидел, обняв обеими руками, как ребенка, свою правую ногу и, склонившись над ней, разглядывал ступню, равномерно раскачиваясь взад и вперед. Мне пришлось его обойти со стороны воды, где было причалено какое-то несуразное подобие плота. На подошве ступни была довольно глубокая рана, откуда медленно сочилась густая кровь. Вроде непосредственной опасности для жизни не было, но что-то меня беспокоило.
— Так, быстро рассказывай, как тебя так угораздило! – скомандовал я, но парнишка молчал и продолжал раскачиваться, разглядывая свою рану. Он явно был в шоке. В глазах, кроме ужаса ничего не было. Я повернулся к тому, что бежал мне наперерез:
— Тебя как зовут?
— Гоша, — отозвался тот и тут же уточнил, — Игорь.
— Давай Гоша-Игорь, рассказывай, как Володя ногу пропорол.
— Не Володя, а Витька, — поправил Гоша.
— Хорошо, пусть Витька.
— Мы плавали на плоту… – начал тот. Я внимательно посмотрел на плот – дощатый щит от забора, на нем кривая палка полтора метра длиной, да разбитый стакан с землей. Так… стакан с отбитым верхом…
— Он на стакан наступил? – спросил я Гошу. Тот кивнул и опять начал быстро-быстро бормотать:
— Вы ему жгут наложите, и еще таблетку какую-нибудь дайте, чтоб не больно было. Он не умрет? Если надо, я ему свою кровь дам.
— Вот угораздило-то, — пробормотал я про себя, а вслух громко и сердито произнес:
— Жгут не нужен, он не умрет, помоги-ка мне.
Я взял Витьку на руки и осторожно понес к машине. Мальчик был худенький и почти ничего не весил. Он немножко отвлекся, в глазах появилось что-то живое. Он посмотрел на меня с подозрением, попытался отодвинуться, так, что я его чуть не уронил.
— Отпустите меня, мне домой надо, мама зеленкой намажет, и все пройдет.
— Ты где живешь?
— Мы за родником живем, — пояснил Гоша, — я на третьей линии, а Витька на четвертой, второй дом от дороги, желтый такой.
Это пара километров по колдобинам, подумал я, а смысл? Только время потеряем. Я вытащил из бежевого багажника аптечку и неумело перевязал раненную ступню.
— Значит так, — сказал я, — Тебе надо в больницу, там сделают укол от столбняка, а только потом домой.
Слово «укол» подействовало успокоительно, Витька согласился на больницу. Когда рана скрылась за белой повязкой, он уже мог реагировать на слова.
— А ты, Гоша, помоги мне одеть Витю, не в трусах же ехать, и дуй к нему домой, скажи, что я повез его в районную больницу. Пусть подъезжают туда.
— Нет! – твердо ответил Гоша, — Я с ним поеду! Вдруг ему кровь понадобится, я дам.
— Хорошо, — согласился я.
Мы поехали. До больницы было минут сорок спокойной езды, но Гоша нервничал и все время просил:
— А побыстрее можно? Витька, ты только не остолбеней!
Мы поддали. «Копеечка» лихо крутила колесами, я сосредоточенно глядел на дорогу, высматривая ямы, Витя начал снова впадать в ступор, и Гоша его постоянно тряс, опасаясь, что тот остолбенеет. Я увидел в зеркало заднего вида, что Гоша даже гладит Витю по голове и еле сдерживает слезы, а тот с удивленным видом от него отстраняется – такие сантименты не приняты среди мальчишек. Атмосфера стала напряженной. Чтобы хоть как-то разрядить загустевшую тишину, я сказал:
— А теперь расскажите, как вас занесло на этот чертов плот с разбитым стаканом.
— Мы рыбу ловили, — объяснил Гоша.
— Рыбу? – изумился я, — В этой луже? Да ее там и не было никогда.
— Есть, — вмешался раненный, — Я сам мальков видел.
— Ага, — я наконец-то понял, что та кривая палка на плоту была удочкой, — Ну и ловили бы себе с берега.
— С берега не клевало, — грустно сказал Витька, — А вот он сказал, что надо, чтоб глубоко.
— Ничего я такого не говорил, — закричал Гоша, — Ты сам сказал, что с лодки лучше.
— Да? А кто предложил плот сделать? – Витя от возмущения даже про ногу забыл.
— Эй, друзья, не ссорьтесь! – я попробовал их утихомирить, — Вы сделали плот, а стакан-то вам зачем?
— Для шитиков, – хором ответили рыболовы.
— Для кого?
— Для шитиков! Это такие гусеницы, под водой живут, в домиках.
— А-а, ну это понятно, — ничего не понял я, — А рыбу вы куда собирались складывать?
Они переглянулись, было ясно, что об этом они не подумали. Ладно, замнем для ясности. Я спросил, почему они были босиком. Оказалось, что под их тяжестью плот почти полностью уходил под воду, и чтобы не замочить обувь, они ее сняли и оставили на берегу. Нашли где-то разбитый стакан, накидали туда земли и стали с плота искать в воде шитиков. Плот качнулся, и Витя наступил на стакан. Все просто.
Бежевая подруга не подвела – примчала быстро и шикарно остановилась прямо на пандусе у приемного покоя. Нас приняли сразу. Витю увели, Гоша ринулся было за ним, но похожая на белый шар медсестра оттеснила его в угол и спросила:
— Друг?
— Друг! – подтвердил тот.
— Ну и сиди спокойно. Теперь все с твоим другом будет хорошо – доктор все, что надо, сделает.
— А ему кровь нужно будет переливать? Я дам! – Гоша снова вскочил.
— Ух ты, друг, — шарообразная сестра улыбнулась и погладила его по давно не стриженным волосам, — Если понадобится кровь, мы тебя позовем в первую очередь.
— Хороший друг у Вашего сына, — обратилась она ко мне.
— Он не его сын, — вскочил возмущенный Гоша, решив, что я сейчас присвою Витьку себе, — Он мимо проезжал!
— Сознаюсь, — улыбнулся я, — Я просто проезжал мимо и решил подвезти мальчишек до больницы.
— Ну тогда ты, друг, помогай анкету заполнять, — обратилась сестра к Гоше, — Как зовут больного?
— Витька! – с гордостью, что ему доверили столь важное дело, отчеканил тот.
— Виктор, — записала сестра, — А фамилия?
— А я не знаю… – прошептал Гоша в ужасе, что теперь Витьку не станут лечить.
— Ну вот, — огорчилась сестра, — Друг, а фамилию не знаешь. А родился он когда?
— Зимой… – Гоша был совсем убит собственной ничтожностью.
— И где он живет, тоже не знаешь?
— Четвертая линия, второй дом, желтый, — Гоша радостно начал, но сразу понял, что это не то, что нужно, и печально закончил, — Тоже не знаю…
— А вы его теперь лечить не будете? – Он почти плакал от досады.
— Без фамилии-то? – засмеялась сестра, но посмотрев на Гошу, прешла на серьезный тон, — Лечить мы его будем обязательно, не переживай, но и форму заполнить надо.
— Пусть приедет кого-нибудь из взрослых родственников, — она уже обращалась ко мне тоном, не допускающим возражений, — Постарайтесь побыстрее, чтобы до окончания моей смены.
— Ну что, друг Гоша, поехали назад, — я пошел к выходу.
— Я останусь! – уперся он, — Она же сказала, что позовет меня, когда кровь будет нужна.
— Переливать кровь не понадобится, — уверенно сказал я.
— Вы не знаете, Вы не доктор! – Гоша не сдавался.
— Дядя правильно сказал, — вмешалась сестра, — Поезжай домой.
— И Вы не доктор! – Гоша был непреклонен, — Вы медсестра и не знаете.
Сестра тяжело вздохнула и сказав
— Ну ладно, пойду спрошу у доктора, — скрылась за дверью с забеленными стеклами. Вернулась она через минуту и с сердитым лицом объявила:
— Доктор сказал, что кровь не понадобится.
Доверчивый мальчик смирился и уныло поплелся к выходу, теребя в руках Витин ботинок. Вдруг он ринулся назад, подбежал к сестре и, заглядывая ей в глаза, заканючил:
— А можно с ним попрощаться? Ну пожааалуйста…
— Ишь чего удумал, прощаться, — сестра рассердилась, — Ну-ка, давай домой по-быстрому! Прощаться… Нельзя туда, дружку твоему сейчас укол делают.
— Чтоб не остолбенел? – выказал эрудицию Гоша.
— Чего? – остолбенела сестра, — А-а, ну да, от столбняка. Забирайте его отсюда, мне работать надо!
Назад ехали долго. Сколько я не пытался разговорить попутчика, он молчал и упрямо глядел в окно. После карьера мы ехали медленно, чтобы не будить пыльного дракона. У родника я остановился:
— Куда дальше?
— Дальше я сам, — сказал Гоша и начал вылезать из машины.
— Погоди, — сказал я, — Давай я с тобой, надо же все объяснить, отвезти Витиных родителей в больницу.
— Спасибо, — твердым голосом ответил он, — Я сам. Машина у них своя, получше Вашей будет. А Витьке мама запрещает разговаривать с незнакомыми, ему попадет за Вас.
Меня такая логика удивила, но спорить не хотелось.
— Давай так, Гоша, — предложил я, — я подъеду поближе и буду ждать в машине. Если будет нужно, ты меня позовешь. Идет?
— Идет, — согласился Гоша, снова залезая в машину, — Cейчас вот туда, и осторожно, там яма глубокая.
Мы подъехали к четвертой линии. Я остался в машине, Гоша, все с тем же одиноким ботинком в руке помчался к желтому дому. Я включил радио, но ничего стоящего не ловилось. Конечно, полдня пропало, я сегодня собирался поработать, но видно не судьба. Я вышел из машины и решил пройтись по полю, начинающееся сразу за дорогой. Красота – трава по пояс, ромашки! Но тут же споткнулся о кочку, принялся отбиваться от мух, а когда к ним на подмогу примчалась пара слепней, позорно ретировался к «копеечке». Тогда я стал думать о сегодняшнем происшествии. Само по себе ничего особенного. Почему-то я совершенно выбросил из головы пострадавшего – рана нестрашная, с ним все будет нормально. Героем дня сегодня стал Гоша – о таком друге можно только мечтать… А вот и он, легок на помине!
— Ну как? – спросил я, — Все в порядке?
— Да, — ответил Гоша, по-моему он уже держал меня за своего, — Хорошо, что Витькин папа дома, а то его мама чуть от страха не умерла.
— Что ты ей такого сказал?
— Я ничего не сказал, — начал оправдываться Гоша, — Просто, когда я вошел с Витькиным ботинком, она чуть не упала. Хорошо, Витькин папа там на веранде сидел.
— Дааа, — посочувствовал я, — Так помочь чем-нибудь надо?
И сам же понял, что не надо – с четвертой линии с ревом и пробуксовкой вылетела красная машина, и помчалась в сторону выезда из поселка. Разбуженный серо-желтый дракон встал в полный рост, но быстро стал снова засыпать.
— Ну ладно, Гоша, а тебе что-нибудь нужно? Хочешь мороженого?
— А мне тоже нельзя с незнакомыми разговаривать, — парировал он, — Особенно, если они конфетку или мороженное предлагают.
— Молодец, верно, — согласился я, — Тогда я сам поеду мороженое есть. Ну, пока, Вите привет!
— А Вы здесь живете? – мальчишеское любопытство брало свое.
— Здесь мои родители живут летом, а я к ним в гости приезжаю, — ответил я, — Так что может еще увидимся. Тогда я уже не буду незнакомым, и обещаю тебе и Витьке по мороженому.
— Если с Витькой, то можно, — согласился Гоша.
— Ты хороший друг, Витьке повезло! – сказал я.
— Неее. Витька лучше, он мне знаете, какую машинку подарил? Американскую! Ему дядя две привез.
— Ладно, Гоша, мне ехать пора. Пока! Давай пять!
— До свидания! – он очень старательно пожал мою руку и повернулся, чтобы убежать.
Бежевая подруга заурчала двигателем и начала разворачиваться, как вдруг я увидел, что Гоша снова бежит к машине. Я остановился. Он опять затараторил:
— А ему правда кровь не нужно переливать?
— Правда! – твердо ответил я, — Так доктор сказал. А ты домой иди, тебя тоже, наверное, мама уже ищет.
— Бабушка, — поправил он и побежал.
А мы с «копеечкой» тихонечко поползли по пыльной дороге. Сонный изжелта-серый дракон лениво шевелил хвостом там, где мы только что проехали.
Автомобильное движение здесь двумерно, особенно в крупных городах, и поэтому требует от водителей повышенного внимания. В этом оно существенно отличается от движения в большинстве западных стран. Конечно, траффик в Греции, Испании или Италии хаотичен и на первый взгляд непредсказуем, но уже на второй, а тем более последующие взгляды понимаешь, что движение там одномерно, то есть до тех пор, пока ты движешься в своем ряду, надо наблюдать за транспортом впереди и сзади, вдоль оси Х, не особенно отвлекаясь на тех, кто едет в соседних рядах. В нашей же стране опасность может не только возникнуть впереди иди догнать сзади, но и выскочить слева-справа или даже ударить снизу. Только верняя полусфера еще более или менее безопасна. Поэтому водителю приходится постоянно контролировать ситуацию по осям Х и Y, используя не только зеркала заднего вида, но и шестое чувство. При этом смотреть по сторонам времени не остается – успеть бы отследить возможные опасности на дороге…
Был вечер. Непоздний, но напряженность движения уже спала до уровня, когда от езды можно даже получать удовольствие. Убедившись, что улица пуста и опасности вокруг вроде не предвидится, я позволил себе немного расслабиться и расширить поле зрения. Краем глаза я заметил что-то очень необычное и даже шокирующее, хотя и не понял, что же именно это было. Пробормотав под нос «Хммм, надо посмотреть…», я нажал на тормоз, разумеется убедившись, что сзади никого нет, а потом тихонечко сдал назад. «Копеечка», поначалу скрипнувшая от недовольства, заинтересовалась и тоже искала причину моего любопытства. А вот и она! Из мусорной урны, заплеванной, грязной и набитой неаппетитным мусором и несвежими новостями прочитанных газет, возвышался букет свежих цветов. Он был благородного кроваво-красного цвета, вполне годившегося на подбой плаща Прокуратора Иудеи. Несоответствие между благородством и яркостью алого пятна, и убогостью его окружения бросалось в глаза. Я вышел из машины и подошел поближе. Букет был не брошен мимоходом, а аккуратно поставлен заботливой рукой, судя по всему это произошло недавно. Я удивленно хмыкнул, пожал плечами, посмотрел по сторонам, но не заметил ничего, что могло бы прояснить ситуацию. Вернувшись к «копеечке», я спросил: «Видала? Чтобы это могло быть?». Наверное, все было так:
********************************
Это свидание должно было стать решающим… Раньше они встречались как-то несерьезно – пройтись, легко болтая, по дороге до метро. Разочек Ему даже удалось заманить, как бы мимоходом, Ее в кафе на чашечку кофе, сославшись на внезапный приступ жажды. Она, правда, пила чай, но зато ему удалость угостить Ее пирожным Буше. Он сам пирожные не любил, но это было любимое пирожное Его бабушки, а бабушка знала толк в сладостях – Ей должно понравиться. Она признала, что пирожное вкусное, и это был хороший знак! И вот, наконец, Он пригласил Ее на «официальное» свидание. Они должны были встретиться у метро, пройтись по каналам, потом зайти куда-нибудь… Да нет, не куда-нибудь, такое нельзя доверять капризному случаю. Он все продумал, разработал маршрут, проверил запланированное кафе (действительно уютное и домашнее, не сравнить с бесконечными клонами «Грязной ложки» или «Треснутой чашки»). Он долго подбирал одежду для свидания. Разумеется, костюм не подходит – тут и вопросов не было. Новые джинсы Levi’s и добротные кожанные туфли коричневого цвета были хороши. С джемпером и рубашкой пришлось помучиться, но в итоге удалось получить благородное сочетание в голубых тонах. Все должно было быть по плану, который Он столько раз прокручивал в голове в поисках возможного иъяна, но все было идеально спланированно – они будут гулять допоздна, потом он ее проводит до дома, потом скажет то, что надо сказать…
Много времени занял выбор цветов – тут нельзя было ошибиться. Подарить дорогущую розу метровой длины? Денег-то не жалко, но как-то вызывающе… Остальные букеты или выглядели слишком торжественно, или вызывали жалость. Он с тоской в четвертый раз просмотрел все цветы в магазинчике – ничего не подходит. Посмотрел на часы – пора бежать, уже без двадцати. Он неразборчиво пробормотал «Извините, до свидания», выскочил на улицу и забежал в другой цветочный киоск. Там тоже не было ничего подходящего (если бы он хотя бы знал, как это подходящее должно выглядеть…). В панике Он закрыл глаза руками, и вдруг сквозь щель между пальцами пробилось яркое красное пятно. Цвет был столь насыщенным и завораживающим, что Он открыл глаза – перед Ним, в пластиковом ведерке неприятного зеленоватого цвета, ослепительно алел букет из каких-то небольших цветов. «Я возьму эти» — спонтанно решил он, расплатился и быстрым широким шагом пошел к месту встречи. Ее еще не было. В ожидании Он рассматривал цветы – они Ему были незкомы, впрочем неудивительно, ведь Он знает только розы, тюльпаны, гвоздики и парочку полевых цветов. Цветы же из этого букета ни в одну из указанных категорий не вписывались.
Прошло 15 минут, Ее не было. Несправедливо, — крутилась у Него в голове мысль, — почему Она опазывает, отнимая минуты, которые мы могли бы быть вместе. Прошло полчаса, Ее не было… Он всматривался в лица проходящих мимо женщин. Некоторые из них замечали Его взгляд и неодобрительно косились. Одна очень милая женщина приветливо улыбнулась – Он покраснел. Отводить взгляд показалось неудобно, поэтому Он сделал вид, что рассматривает что-то за ее спиной. Прохожая на эту уловку не купилась, пожала плечами и ушла. Как же глупо Он выглядит – с пламенеющими цветами в руках заглядывается на проходящих женщин… А Он всего лишь пытался представить, куда они все спешат, кто их там ждет, и есть ли там, куда они бегут, цветы, а если есть, то какие? Прошел час, еще полчаса, и Он понял, что Она не придет. «Спасительный» вариант, что с Ней что-то случилось, в голову не приходил – Она просто не пришла…
Он резко развернулся и пошел прочь. Эти злополучные цветы, которые принесли ему неудачу – в этом Он почему-то был уверен, Он не глядя бросил в первую попавшуюся урну, где они и остались лежать…
***********************************
— Думаю, так оно и было: банально и больно, как это обычно и бывает, — сказал я бежевой подруге. Но она недовольно скрипела, высказывая, что история ей не понравилась – слишком грустно, и концы с концами не сходятся. Если бы Он выбрасывал эти несчастливые цветы, они были бы скомканы, сломаны и лежали бы своими нежными головками прямо в мусоре. А они аккуратно стояли, как в вазе.
— Ну хорошо, не стыкуется, — признал я свою неправоту, — Попробуем по другому.
*************************************
Это свидание должно было стать решающим… Она чувствовала, что сегодня он будет вести себя «официально». Ей было грустно – с Ним было так легко и хорошо, пока они просто общались, слегка подкалывая друг друга и взаимно играя в легкий необременительный флирт. Но сейчас Его отношение к Ней стало тяжелым и большим, разрушая легкость общения – в словах и жестах появился второй смысл, который уже вытеснял прямое значение. Его взгляд, обычно открытый и слегка насмешливый, становится тяжелым и острым – такой взгляд проникает глубоко и может причинять серьезные раны. Прежней искренности между ними уже не было — какая может быть искренность, если нет равенства. Пора было определяться, и это Ее печалило. Ей было приятно и уютно с Ним прежним, и Она не хотела ничего менять. Она старалась подумать о возможных серьезных отношениях с Ним, но эта мысль, несмотря на все увещевания, растопыривалась и просто отказывалась лезть в голову. Если бы можно было этого избежать…
Она оделась достаточно строго и аскетично – воздушное платье в стиле ретро, которое Ей очень шло, одевать не стала. Синий джинсовый сарафан, серая водолазка – все неброских тонов, и только алмазы глаз сверкали из-под неприметных очков. Легкий неагрессивный макияж слегка корректировал то, что Она считала недостатками, но ничего не подчеркивал и не бросался в глаза.
На свидание Она пришла почти без опоздания. Он уже ждал ее с каким-то ослепительно кровавым, режущим глаза, букетом. Таким только быков привлекать, подумалось Ей. Он так искренне обрадовался и бросился ей навстречу, что у Нее зародилось желание придумать причину и сбежать прямо сейчас. Он подбежал, замер прямо перед ней, не зная, что делать дальше.
— Привет! – Сказал Она, все еще раздумывая, сбежать или нет.
— Привет! Куда пойдем? – Спросил Он.
— Да не знаю, просто погуляем, — ответила Она, и момент для отступления был упущен.
— Это тебе! – Он вручил ей этот кошмарный букет, — Я не знаю, как они называются.
— Спасибо! Красивые, — ответила Она, с грустью отмечая про себя факт вранья.
Они бродили вдоль каналов и канавок, вечер был мягкий и обволакивающий своим очарованием. Ей запомнилась калейдоскопическая чехарда красивейших мест Города. Они опять мило болтали, все было хорошо и легко. Вдруг Он напрягся и приготовился что-то сказать. Она, раздосадованная разрушением хрупкой гармонии, выпалила первая:
— Слушай, а давай останемся просто друзьями. С тобой так хорошо дружить.
Лучше бы Она Его ударила, обматерила или вообще не пришла бы на это проклятое свидание. Нет ничего хуже, чем услышать такое от женщины, которую любишь. Он как-то сразу сник и сжался, и тихо произнес:
— Хорошо, — а потом еще тише добавил, — Я тогда, пожалуй, пойду, ладно?
Она молчала, и Он, обогнув ее, куда-то пошел. Она вдруг заметила, что тот кровавый букет все еще у нее в руках. Обернувшись, Она заметила урну, подошла и очень аккуратно поставила букет.
*************************************
— Ну, так лучше? – спросил я «копеечку», хотя и сам видел, что отнюдь не лучше.
Она была опять недовольна и хотела хорошего конца.
— У выброшенных цветов не может быть истории с хорошим концом, — мне это начинало надоедать, — Ну уж ладно, только для тебя.
**************************************
Это свидание должно было стать решающим… Оно и стало. Они оба, Она и Он, стремились к этому, и все прошло, как им и хотелось. Наверняка, свою скромную роль сыграл Город, в чьей неброской красоте они тонули в этот тихий светлый вечер. Ее немножко раздражали алые цветы в руках, казалось, что из-за угла сейчас выскочит громадный черный бык, которого этой броский цвет привлек из далекой Испании, и ринется на них. Когда они, как будто случайно касаясь друг друга руками или плечами, и смакуя эти соприкосновения, направлялись назад, чтобы Он проводил ее до дома и был приглашен на заслуженную чашечку кофе, Она тихо сказала:
— Ты знаешь, эти цветы слишком яркие и тревожные…
— Выкини их, если они тебе не нравятся.
— А ты не обидишься? — осторожно спросила Она.
— Ну конечно, нет! — Он выхватил букет из Ее рук и уже собрался по-баскетбольному бросить его в урну поблизости.
— Подожди… — Она остановила Его, взяла букет и очень аккуратно поставила между газетных листов, стараясь не запачкать его, — Кто знает, может без него ничего бы и не вышло…
И они весело побежали вперед. Она обернулась — яркое алое пятно светилось в мягких сумерках, отвлекая на себя черного быка.
**************************************
— Ну, теперь твоя бежевая душенька довольна? — Спросил я, — Поехали-ка мы лучше домой, я тебе бензонасос промою.
Мы поехали к дому. Я глянул в зеркало заднего вида — яркое алое пятно светилось в прозрачных сумерках, и к нему приближался, привлеченный этим свечением, черный испанский бык, неубедительно маскируясь под лобастый грузовичок с нарисованной рекламной бычьей головой…
Раз жила лисица, ела разных мышек, Ящерок и птичек, сереньких зайчишек. Кур таскала, было. Ну чего ей надо? Вкус познать решила ягод винограда. Вот зашла поутру в виноградник лиска - Гроздья наливные с лоз свисают низко. Бархатом пурпурным ягоды сияют, Соком золотистым силу набирают. К гроздьям потянулась любопытным носом, Хвост ее пушистый выгнулся вопросом. Лапой раздавила ягоду на пробу, Запах терпкий, пряный щекотнул по нёбу. Но отнюдь не кровью, и не страхом липким, Пахнет он землею, потом, и улыбкой. И сказала хитро, хвост поджав отвислый: "Виноград зеленый и, наверно, кислый". Рядышком ворона, черный глаз сверкает, Поучить лисицу клюв свой разевает. "На тебя дивлюсь я, ржу во все лопатки, Виноград ведь черный и довольно сладкий". Сыто облизнулась и ушла лисица, Два пера лежат лишь, где сидела птица. Так каков ответ все ж на вопрос мудреный? Виноград был кислый и совсем зеленый.
Многие любят украшать свои машины снаружи и изнутри. Причины бывают разные – одни хотят, чтобы их авто отличалось от остальных, другие просто выпендриваются, третьи (особенно женщины) пытаются создать свою атмосферу. В общем, все стараются персонализировать, сделать уникальной, стандартную единицу стандартного изделия, существующего в тысячах идентичных копий. Мою «копеечку» не надо было украшать спойлерами, наклеечками или уродливыми фигурками, болтающимися на зеркале заднего вида – она была совершенно уникальна, по крайней мере для меня. Нам не требовалось внешних символов принадлежности друг к другу. Хотя одна вещица все-таки болталась на зеркале заднего вида. Это был Талисман.
Однажды я сел на свое место за рулем, достал из кармана зеленый плоский камешек не очень ровной, почти овальной, формы, практически идеально отполированный. В небольшую дырку была продета грубая некрашенная шертяная нить, за которую я его и повесил на зеркало, чтобы он все время был на виду. «Копейка» неудоменно молчала и требовала пояснений.
— Это талисман, — озвучил я очевидную истину.
Этого было явно недостаточно – она пока не приняла это странное украшение.
— Он всегда теплый, — добавил я, и это было правдой: зеленый камешек был всегда теплый и, пожалуй, даже мягкий на ощупь.
— Он должен, просто обязан, приносить удачу, — я говорил все убедительнее, но моя бежевая подруга не реагировала…
— Ну ладно, — сдался я, — расскажу тебе его историю.
******************
Давным-давно я был подростком и увлекался лыжами. Впрочем, я до сих пор этим увлекаюсь. Наша дружная лыжная компания состояла из двух неравных частей – взрослые и дети. Взрослые занимались своими взрослыми делами, а мы, дети, быстро скучковались и организовали свой мирок с простой иерархией. Я был самым старшим в компании и, соответственно, как бы король. Две девочки, Даша и Света, были на год моложе, они были принцессами. Далее шли еще двое мальчишек на 2-3 года младше меня, графья – они имели право совещательного голоса. Остальная мелюзга в расчет вообще не принималась – хотела, присоединялась к нам, не хотела – нам же легче. Когда тебе 12-14 лет, год разницы в возрасте огромен. Наша компания – король с принцессами и графьями хорошо сцементировалась. Мы встречались не только в лыжный сезон на склоне, но круглый год где заблагорассудится – в кино, мороженнице, в Петродворце, на пляже Залива, просто в лесу. Обычно мы, предварительно созвонившись, встречались на Финляндском вокзале и решали, куда ехать или просто бродили вдоль Невы. Мы болтали обо всем на свете – о погоде, стихах Высоцкого, выставках в Эрмитаже, новом кинофильме, старых книгах…
Особенно мы сошлись с Дашей – иногда мы шли гулять вдвоем, не созваниваясь с остальными. Если погода была «нелетная», мы просто болтали по телефону: 3 часа разговоров ни о чем — с ней это было неутомительно.
Однажды, солнечным летним днем, мы все впятером забрели в дальний уголок Пушкинского парка и сидели на скамеечке, попивая теплый лимонад. Разговор увял, было жарко, уютно и лениво. Я, желая позабавиться, предложил:
— Давайте говорить на заданную тему. Выберем тему, и все выскажутся.
— Давайте! – идея нашла отклик.
— Можно я тему предложу? — Нет я! – А у меня есть тема! – закричали все хором.
Для разрешения спора решили тянуть жребий. Короткая спичка досталась Даше. Она, ни секунды не задумываясь, объявила тему:
— О любви, — потом ткнула в меня пальцем и сказала, — Ты начинаешь.
Я открыл рот, потом закрыл. Взял бутылку и медленно хлебнул лимонаду. Подождал, пока теплые и сладкие пузырики перестанут щекотать нос. Посмотрел вдаль – там за кустами был пруд, по которому медленно ползали лодки с отдыхающими. В небо – там бесконечно высоко висел самолет, за которым тянулся длинный белый след, и еще я вдруг увидел чуть выше самолета белую Луну – что она тут делает днем? В голову не лезло ничего, кроме неуместной фразы «Акела промахнулся». Я понял, что мне нечего сказать на эту тему. Да нет, мне было уже полных 16 лет, уже была романтическая мальчишеская влюбленнность, и я уже чувствовал себя готовым к чему-то более сильному, но говорить об этом было решительно невозможно. Я и сам-то только сейчас впервые осознал что-то смутное, а уж произнести это вслух… Отшучиваться тоже желания не было. С усилием я собрал растекшееся сознание в волевую кучку, посмотрел на часы и сердито сказал:
— Времечко, дамы и господа! Пора трогаться.
Трогаться было действительно пора, но все восприняли это как позорное отступление.
— Акела промахнулся! – насмешливо пропела Даша, подражая шакалу из мультфильма про Маугли, а у меня в груди надулся и лопнул горячий пузырь – она читает мои мысли? Потом нас разбросало – мы стали встречаться реже, а встречи стали мимолетнее. По сути из нашей компании остались только мы с Дашей. Редко-редко я слышал по телефону «Привет, это Даша! Погуляем?», и еще реже сам набирал номер «Дашка! Привет! Прошвырнемся?»
Как-то после бесконечно долгого молчания позвонила Даша и предложила встретиться. Как обычно, я ждал ее на платформе метро «Площадь Ленина» под эскалатором. Вскоре я увидел, как она быстро спускается по лестнице. Она была невысокая, плотная, но очень изящная. Двигалась она красиво – ее верхняя часть быстро и плавно плыла над поручнем, а подвижных ног практически не было видно – они быстро перебирали ступеньки. Вдруг мелькнула мысль «Только бы она не упала…» Разумеется, она не упала, а подбежала, замерла, глубоко дыша, в полушаге от меня и радостно сказала:
— Ну привет! Сто лет не виделись.
— Привет! – машинально ответил я, с изумлением и восторгом рассматривая молодую женщину, в которую вдруг превратилась девочка, с которой я дружил. Ее слегка миндалевидные черные глаза и волосы цвета воронова крыла делали ее потрясающе красивой, и я получал чисто эстетическое удовольствие любуясь ею – она была бы достойна кисти великого художника. Даша изобразила недовольство, хотя глаза продолжали улыбаться:
— Что ты там разглядываешь на мне?
— Где ты так загорела? – Изобретательно выкрутился я.
— В Крыму, — ответила она, — Мы две недели лагерем стояли.
— Здорово! – сказал я, — Куда поедем? У тебя сколько времени? Мне к девяти надо быть дома.
— Никуда, — она как-то напряглась, — Мне бежать надо. Я тебе просто вот это хотела подарить.
Даша, глядя мне в глаза, вложила в руку что-то твердое и теплое. Я не рискнул отвести взгляд, чобы посмотреть что это. Глаза ее стали бездонными, я мог погружаться в них все глубже и глубже. Там блеснула искорка, вот сейчас я что-то увижу…
— Это талисман, я нашла в Крыму и для тебя привезла, — связь нарушилась.
Я взглянул на то, что лежало на моей ладони – зеленый Талисман, еще хранящий тепло ее руки.
— Спасибо, Дашка, пригодится, — в моем голосе звучал скепсис.
— Он теплый. Ты его храни, он тебе поможет, — уговаривала меня Даша.
Она все еще остается девочкой, подумал я, красивые стекляшки, камушки, талисманы. Чтобы стать талисманом, недостаточно быть красивым камнем, надо нести заряд энергии и тепла.
— Может все-таки пошляемся? – предложил я.
— Нет, все, пока! Убежала, — Даша развернулась и побежала к эксалатору, идущему наверх.
— Спасибо! Созвонимся? – крикнул я вдогонку.
Она, не оборачиваясь, помахала рукой и плавно взлетела, исчезая в бескрайнем тоннеле.
Талисман тихо лежал в дальнем углу верхнего ящика письменного стола. В его волшебную силу я не верил (однажды решил проверить: взял с собой на экзамен, и в итоге получил четверку – не работает, решил я), а выкидывать Дашкин подарок, который она приперла из Крыма, не мог. С Дашей мы тоже как-то больше не встречались. Я пару раз звонил, она не могла встретиться, у меня тоже были новые дела…
Как-то я случайно встретил одного из наших графьев, и от него узнал, что Дашка выходит замуж, за кого-то из своих туристов. Меня не пригласили, ну и подумаешь. Надо забежать на свадьбу, подарить цветы, поздравить – рад за нее! В день свадьбы я шел ко Дворцу Бракосочетания (приехал туда без «копеечки» — она была в ремонте) с букетом в руке, и на подходе догнал Свету – вторую лыжную принцессу.
— Привет, Светка! – обрадовался я, — Здорово! А чего меня не позвали?
— Привет-привет, — без восторга отозвалась она, — Отойдем-ка в сторону.
— Зачем?
— Слушай, ты туда не ходи, — железным голосом сказала Света.
— Ты сюда ходи? Снег башка попадет? – я ничего не понимал и прикидывался дурачком.
— Ты что, совсем тупой? – Света повысила голос, — Ты что, не видел, что она в тебя влюблена по самое не могу, а ты в старшего брата играешь. Она и замуж-то назло выскакивает – мол пусть он, то есть ты, поймет!
Я хватал ртом воздух и вращал глазами – наверное, был похож на леща, вытащенного из воды. Это дурацкий розыгрыш? Дашка-то, пожалуй, могла бы, но Света на розыгрыши не способна.
— Так, — я попробовал собраться с мыслями, — Вот это все ты сейчас серьезно?
— Серьезнее не бывает, — Света явно не шутила, — Если ты там сейчас появишься, черт знает, что Дашка может учудить: сбежит или тебя убьет!
Эта может и убить, про себя согласился я. Лучше не провоцировать.
— Ну лааадно, — тянул я, в такие странные ситуации мне еще попадать не доволилось, — Я ж не знал… Ты ей тогда привет передавай и поздравления.
— Ага, щас! – Света опять рассердилась, — Дурак ты, а уши холодные. Чего она в тебе нашла? А ты куда сам-то смотрел?
— Свет, а чего ты-то мне ничего не шепнула, чтоб я увидел?
— Нее, ну ты точно кретин! – она покрутила пальцем у виска, — Вали отсюда, а букет давай сюда, цветы на свадьбе лишними не бывают.
*************************
— Такие дела, подруга, — сказал я «копеечке», — Зато теперь я верю, что Талисман заряжен и должен работать.
«Копеечка» тоже поверила и согласилась принять Талисман. Работал он здорово – помогал во всем, и так и зеленел у меня в поле зрения. И было от него всегда тепло.
Разные нам с «копеечкой» попадаются гости, мрачные и веселые, щедрые и жадные, разговорчивые и молчаливые. Разговорчивых больше. Иногда в таких грехах каются, что священик в исповедальне завистью изойдет. Думаю, это не из-за излишней болтливости, а просто таксист в большом городе – очень удобный слушатель. Он выслушает (а куда ж деваться-то?), а потом пропадет навсегда. Вывалят все быстро и выходят – ни имени, ни адреса не остается. А нам с «копеечкой» что? Пропускаем мимо ушей, не вникая. Зачем нам в чужие грехи и жизни лезть? Мы ж не священники, наше дело маленькое – доставить гостя по указанному адресу.
Белые ночи – самое лучшее время в моем Городе. В легких сумерках Его ненавязчивая, но запоминающаяся красота многократно усиливается, затмевая блистательные мировые столицы, а неприглядные стороны, заметные при ярком Солнце, наоборот, становятся незаметными. В это время не чувствуешь усталости даже ночью после тяжелого дня. Спать, конечно, хочется, но изматывающей, пронизывающей все тело и душу усталости, которая зимой прижимает к земле, во время белых ночей нету. И земля не так крепко держит – дает распрямиться и даже как будто немножко полетать. А сон в белую ночь, легкий и добрый, напоминает бабочку-капустницу, незаметно опустившуюся на плечо, а не тяжелый пыльный мешок, падающий на голову, когда доползаешь до кровати зимним вечером.
Был поздний летний вечер или уже раннее утро – ночи в это время просто нету, солнце висело низко над самыми домами, прямо по курсу. Его красноватые лучи входили в глаза, не ослепляя, а освещая мозг до самого затылка, очищали мысли и осветляли воспоминания. Машин здесь, вдалеке от массовых гуляний на набережных Невы, было мало, людей еще меньше. Эту девушку мы увидели издалека. Она не вытягивала руку, не выходила на проезжую часть, она взглядом дала понять, что ей нужно ехать. Мы остановились. Она устало, но мягко опустилась на сиденье, сказала «Домой» и задумалась о чем-то. Я молчал. Через минуту, заметив, что мы никуда не едем, она спохватилась, виновато улыбнулась и назвала адрес, пояснив:
— Извините, задумалась…
— Бывает, — согласился я, и мы поехали.
Ехать было неблизко – на северную окраину города, но белой ночью ездить по пустым проспектам легко и приятно. Наша гостья была молода, красива, одета «на выход», дорого, но оставалось ощущение какой-то незавершенности в одежде. Вид был уставший. Поначалу она пыталась если не заснуть, то хотя бы расслабиться и забыться, но не получалось – видимо, что-то мешало. Она посмотрела по сторонам, потом на меня, и сказала:
— Красиво! Люблю белые ночи.
— Ага, — сказал я, — я тоже.
— Профессионально «бомбите»? – без особого любопытства поинтересовалась гостья.
— Да нет, так, между делом.
Я вспомнил, что мы ее подобрали около развлекательно-гостиничного комплекса, и спросил, тоже без любопытства:
— С вечеринки едете?
— С работы… – ответила гостья.
— В казино крупье? – решил я блеснуть знанием красивой жизни, почерпнутым из бульварных газеток.
— Да ладно, не прикидывайтесь, что не поняли, — Она, видимо решила, что я глупо шучу.
Но я и вправду не подумал о древнейшей профессии. Она совсем не походила на уличных проституток, которых мне доводилось видеть, и которые иногда, совершенно непонятно откуда взявшись, заглядывали в окошко «копеечки» со словами «Молодой человек не желает развлечься?» В таких случаях, «копеечка» с отвращением закрывала окно, и мы уезжали. Но сегодняшняя ночная гостья приятно отличалась от тех.
— Продаю любовь за хорошие деньги, — цинично, с вызовом, пояснила она.
— Любовь? – поразился я, — Вы можете продать любовь? Это сильно, такие женщины всегда ценились, но их совсем немного знает история.
Гостья взглянула на меня с интересом и протянула:
— Хмм. забавно, — на уголках ее глаз появились легкие морщинки, обозначая едва заметную улыбку, — Ладно, уточним, не любовь продается, а профессиональные услуги.
— Теперь ясно, — улыбнулся в ответ я, — а то я уж подумал…
Развивать эту тему мы не стали, и дальше ехали молча, наслаждаясь очищащими солнечными лучами, пронизывающими голову и душу.
Вдруг она заплакала, тихо, по-девичьи, вздрагивая плечами. Я посмотрел на нее, но ничего не сказал и не попытался выяснить причину или успокоить. Она перестала всхлипывать и сказала:
— Блин, наступил ты на больную мозоль…
— Извините, — вежливо ответил я, хотя не понимал за что, и расскаяния не испытывал.
— Да ладно, — отмахнулась гостья, — А давай на «ты», мы с тобой оба услуги продаем. Ты чем вообще занимаешься, кроме того, что таксуешь?
— А вообще я тоже продаю свои услуги, знания и умения, только не отдельным людям, а всем сразу, — я решил говорить загадками, как Сфинкс.
Но ее эта загадка не смутила:
— Художник? Или ученый? – сразу сообразила она, потом внимательно осмотрела меня и заключила:
— Нет, не художник.
— Верно! – удивился я такой проницательности, — Физик.
Опять помолчали, наслаждаясь прозрачной и парящей атмосферой белой ночи.
— Физик… – выдавила гостья, — Лирик… Художник.
— Вот ты говоришь, что любовь не продается, — продолжила она, — Не возражаешь, я поплачусь тебе? Советов, сожалений не надо, послушай и все. По крайней мере, не заснешь.
— Давай, — согласился я, готовясь отключать уши от мозга, чтобы не вникать в историю раскаявшейся проститутки. Но кое-что я все-таки уловил.
Гостья была из «золотой молодежи» — дочка профессора-лингвиста по романским языкам, который постоянно мотался по заграницам, и легко входила в самые элитные компании. Яркие шмотки, модные гаджеты и большая дача с громадным участком, заросшим лесом, на Карельском перешейке – пропуск в высший мир. Она без проблем поступила в Университет на филфак – папины контакты работали безупречно. А потом… Пришли Большие Перемены, статус и доходы профессоров упали ниже плинтуса, тем более, что папа заболел и больше не мог часто ездить на отхожий промысел по Европам. И она стремительно свалилась на уровень обычного студента. Привыкшая к широкой жизни, она заметалась в поисках источника нормального существования. И метания были замечены. Один из солидных людей, изредка появляющийся на тусовках, взял ее под покровительство, и она она стала тем, кем стала – элитной эскорт-девушкой, обслуживающей гостей и деловых партнеров своего покровителя. Надо было не только и не столько обслужить их физически, но и провести экскурсии, сводить на балет, обаять и вообще сделать так, чтобы у них остались самые приятные впечатления. И она преуспевала в этом – красивая, хорошо образованная (теперь-то она с благодарностью вспоминала те убитые дни и вечера, когда папа силой таскал ее в музеи и театры), неплохо, с приятным акцентом и милыми мелкими ошибками, говорящая на нескольких европейских языках. Оплата была очень хорошей — пары выездов хватило бы, чтобы нормально жить месяц, но вызывали чаще, а отказать покровителю нельзя. Сам он, впрочем, никогда не пользовался своим покровительством личных целях – только бизнес. Она знала, что такое положение – недостижимая мечта тысяч других девушек, но на душе рос снежный пласт недовольства, который уже был готов в любой момент сорваться сокрушающей лавиной.
У нее был друг детства – парень на пару лет старше (в возрасте 12-14 лет это – огромная разница), творческая натура. Он закончил архитектурный институт, работал где-то в проектном бюро, и был Художником от Бога, писал неяркие странные картины. На жизнь подрабатывал тем, что делал акварели с видами Города, которые затем чужие люди продавали на Невском проспекте и отдавали ему не более 10% дохода, но ему этого хватало. В богеме он не тусовался, недолюбливал ее, и вел довольно тихую и спокойную для артистичексой натуры жизнь. Она была влюблена в Художника еще с детства, повзрослела, а влюбленность не пропала, как обычно бывает. А он, хотя и симпатизировал ей – она это знала, сторонился ее, как большинство людей сторонится «золотой молодежи». И вот сейчас она созрела, чтобы пойти к нему в открытую, но боялась, что он отвергнет ее, такую низкую. И вообще, хотела бросить все и начать новую жизнь. Почти никто не знал про ее «работу», и она уверена, что покровитель отпустит ее. Но она-то не забудет, над ней-то это будет всегда висеть. Эту память не убить. Новой жизни не получится – она уже вкусила заразы, которая не лечится.
— Вот и все, спасибо, что выслушал, — сказала гостья, — соплей и слюней не надо.
Я прищурился на солнце, запуская в себя большую порцию пронзительного солнечного света.
— У тебя есть сестра-близнец? – спросил я, сам не понимая, к чему бы это.
— Нет, — оторопело ответила она, — F почему ты спросил?
— Давай считать, что есть, — сказал я, все еще глядя на Солнце, и многократно отраженный в мозгу свет начал формировать странные образы.
— Зачем?
— Давай считать, что твоя сестра-близнец, она совсем как ты, только она не знает про твою «торговлю».
— И что? – она заерзала на сиденьи, видимо начиная сомневаться в моей умственной полноценности. Я ее сомнения разделял.
— А то, что я сейчас тебя убью, а дальше поедет твоя сестра, — я сам поразился своим словам, но воспаленный солнцем мозг гнул свое.
Гостья начала нервничать, рылась в сумочке в поисках то ли телефона, то ли перцового баллончика. А я со спокойствием маньяка продолжал:
— Вот смотри, навстречу шаланда едет, по-моему Вольво, весит тонн 30. Через 10 секунд я выверну руль влево и дерну ручник, нас занесет правым бортом вперед, прямо под Вольво. У тебя не будет никаких шансов, да и у меня немного…
Она судорожно искала ручку двери и одновременно продолжала рыться в сумочке. «Копеечка» тоже испугалась – я чувствовал это по задрожавшему рулю, но, умничка моя, не возражала и не норовила прыснуть в меня перцовым газом, она мне доверяла даже после таких моих слов. Грузовик Вольво стремительно приближался, я отвел глаза от Солнца – на всякий случай…
— Ну, что-нибудь заметила интересное? – спросил я через секунду.
Гостья подняла голову и только сейчас заметила, что Вольво уже позади нас.
— Кретин, псих! Останови сейчас же! – закричала она.
Все-таки филологическая семья накладывает отпечаток на человека – я бы легко понял, если бы она употребила более крепкие слова и выражения или ударила меня. Я притормозил, «копеечка» тоже еще подрагивала от пережитого стресса, и сказал нашей дрожащей гостье:
— Посмотри назад.
Она оглянулась, глядя на то место, где Вольво и «копеечка» мирно разошлись – ничего особенного, выбоина в асфальте, крышка люка, пятно давно пролитой белой краски. И она увидела, как бы ЭТО могло быть – наша маленькая бежевая машинка заскользила влево, 30-тонная махина подмяла ее под себя с отвратительным скрежетом, и все…
— Я вижу, ты все себе представила, — внушал я, — все так просто, верно? Так вот, твоя сестра, которая совсем такая же, как и ты, но у которой был один секрет, осталась там. А ты здесь. Твоя сестра не хотела, чтобы ты знала про этот секрет, и ты не будешь знать.
Она еще раз посмотрела на то самое место, на меня, достала зеркальце, посмотрелась в него, переложила что-то в сумочке. Успокоилась и наконец-то сказала нормальным голосом:
— Ну ты, блин, даешь, псих хренов. Спасибо, я, наверное, кое-что поняла. А теперь вези меня домой, только тихо, без закидонов.
Оставшиеся пару километров мы проехали спокойно, на Солнце я больше не смотрел. Мы молчали. Когда она выходила из машины, я пожелал:
— Удачи, сестра!
Она весело рассмеялась и махнула рукой:
— Спасибо, псих! – а потом уже тихо добавила: — А может сработает, а?
А я еще раз извинился перед «копеечкой» за такую выходку: «Это все Солнце…», потом погладил ее по оплетке руля и сказал без слов «Спасибо, подруга, ты-то мне всегда веришь».
Плотный серый туман, наползший на город в этот осенний вечер, проникал повсюду. Даже нам с «копейкой» было сыро и зябко, несмотря на включенную печку и отличный джаз по радио, а уж думать о тех, кто был снаружи, не хотелось, чтобы окончтельно не испортить настроение. Свет уже включившихся фонарей не разгонял туман, а, многократно рассеясь, освещал его изнутри. Видно было на несколько метров вокруг, а дальше только светящийся туман — ни людей, ни машин, ни домов, ни даже светофоров… Не требовалось особой фантазии, чтобы осознать, что ты не едешь по улице на городской окраине, а плывешь по светящемуся океану, и любопытный планктон со всех сторон наползает на твою не такую уж и прочную лодочку, а вот сейчас, возможно, выскочит грозный Кракен – ужас морей, который тебя чувствует, а ты его не видишь из-за светящегося плантона, и тогда не будет спасения. Фары не помогали, они не разгоняли туман, а лишь сгущали его, делая светящуюся стену впереди еще более плотной и страшной. Мы с бежевой подругой плыли в направлении на север очень медленно, чтобы иметь возможность хотя бы остановиться при приближении Кракена – вдруг он нас не заметит… И тут на нас с северо-северо-запада, стало торжественно наползать что-то большое и темное – Кракен? Нет, мелковато для грозы океанов, скорее небольшое суденышко странной кубической формы, в нем человеческая фигура с большим мешком, лежащим около ног, а в руке… Что это? Сабля? Куда меня занесло?
Мы проехали еще пару метров, и все прояснилось – я не сошел с ума и не попал в пространственно-временной портал в этом проклятом тумане. Суденышко превратилось в трамвайную остановку, а страшный пират – в молодого человека, скорее даже подростка, немножно нескладного, со спортивной сумкой и длинным чехлом, откуда торчала рукоятка спортивной сабли.
Спортивная сабля, в отличие от легкой стремительной рапиры и тяжелой прямолинейной шпаги, расчитана на нанесение рубящих ударов и требует от фехтовальщика комбинации навыков и умений – тут важна и реакция, и физическая сила, и умение выжидать момент. Поскольку это оружие не боевое, то клинок спортивной сабли легко гнется в поперечном направлении, что позволяет применять неспортивный удар с захлестом. У саблиста хорошо защищена голова фехтовальной маской, и грудь и передняя рука – защитным костюмом и перчаткой. Спина не защищена. Поэтому, если ударить противника плашмя, клинок захлестывает и бьет его по спине – это очень больно и обидно, и остается длинный и тонкий синяк.
Я знаю эту улицу – по ней ходит всего один трамвай, и одинокому саблисту придется еще долго его ждать в мистическом промозглом тумане. Я остановился, приоткрыл окно и сказал:
— Эй, спортсмен, давай довезу до площади, ты тут трамвая не дождешься.
— Почему Вы так думаете? – недоверчиво спросил парень.
— Я сейчас мимо трамвайного кольца проезжал, там нету трамвая, значит, тебе ждать не меньше получаса.
— А у меня денег нет, — сказал он, — Ладно, я подожду, спасибо.
— Садись, — сказал я, — за так довезу. Туман больно нехороший, негоже коллегу-саблиста тут бросать.
— А Вы тоже саблист? — парню явно понравилось, что я по форме гарды распознал саблю.
— Бывший, — уточнил я.
Он взгромоздил свой баул с формой на заднее сиденье, а сам сел рядом со мной, чехол с саблей держал в руках. Мы тихо поплыли дальше на север.
— Как успехи? – поинтересовался я.
— Уже никак! – он вдруг рассердился, — я теперь тоже бывший саблист…
Я молчал, он тоже. Потом его прорвало:
— Меня дисквалифицировали, на два года, а это – конец карьере! Я же должен был сейчас второй разряд получить – зачет был. А из-за этого Цветулькина… Ну я же не хотел – я его с захлестом, а клинок сломался. Сабля ведь хорошая была, венгерская, от дяди досталась. Вот смотрите!
Он раскрыл чехол и достал саблю – она была сломана пополам. Он так же сбивчиво продолжал, и я понял, что он сломанным клинком распорол защитный ватник на груди соперника, за что его и дисквалифицировали. И тут он заплакал от обиды… Потом попросил остановить, сказав, что здесь живет, и вышел. Я уверен, что жил он совсем не тут, но он уже не чувствовал себя комфортно в моей «копеечке», ему было спокойнее в светящемся тумане. В конце концов, со сломанной саблей в руках можно и Кракена не бояться.
А мы поплыли дальше. «Копеечка» уютно урчала, как домашний кот на теплой батарее, когда за окном беснуется вьюга, джаз по радио закончился и сменился попсой. Я выключил радио и, чтобы снова не попасть под гипноз тумана, стал думать о нашем сегодняшнем госте. Его рассказ был невнятным и путанным, и я решил придумать для него историю, даже если она и не имеет ничего общего с реальностью. Поскольку я не знаю его имени, звать его буду просто Саблист.
*************************************
Когда в спортзале их школы открылась секция фехтования, Саблист туда пошел ради интереса вместе с друзьями – сразу человек 10 из их класса, мальчики и девочки, воспитанные на романах Дюма, пришли на первое показательное занятие. Раньше они фехтованием не интересовались, если не считать «дуэлей» сучковатыми палками. Рапиру он отверг сразу – легкая какая-то, несерьезная. Да и показательное выступление рапиристов разочаровало – выглядит, как обмен булавочными уколами, хотя из романов он знал, что это впечатление обманчиво, и укол острием настоящей рапиры может быть смертельным. Шпага слишком тяжелая, не для подростков. А вот сабля – самое то! Показательное выступление понравилось – серьезные мужчины в белых масках легко двигаются на некоторой дистанции друг от друга, выжидая удобного момента. Затем один бросается в стремительную атаку: красивый удар, другой парирует и тут же наносит ответный удар — очко засчитано!
Тренер, армянин Ашот Адамович Арутюнян (они его называли три-А) спуску им не давал – тренировочные бои были только в конце тренировок и рассматривались, как десерт, после изнурительной ходьбы «гусиным шагом», отжиманий, игрой на выбивание теннисным мячиком. У Саблиста получалось хорошо – врожденная реакция и аналитический склад ума позволяли ему успешно строить бой, что, в сочетании с неплохой физической подготовкой, быстро вывело его в лидеры группы. Три-А делал на него ставку и всячески толкал наверх. На городском уровне Саблист был уже завсегдатаем, зарабатывая очки, впереди светили первые национальные соревнования.
Когда стало понятно, что Саблист всерьез занялся фехтованием, его однажды пригласил к себе родной дядя и, заведя в кладовку, сказал «Бери, если нужно!». Там был старый комплект фехтовального снаряжения – полуистлевший защитный ватник, фехтовальная маска и сабля. Саблист и не знал, что дядя тоже фехтовал. Ватник можно было сразу выбрасывать, защитная сетка маски заржавела, и через нее было плохо видно – тоже отметаем. Зато сабля была невероятной! Сделанная в Венгрии еще до войны (интересно, какими путями она попала к нам?), она была не сравнима с тем казенным оружием, что он привык держать на тренировках – гарда блестела, а деревянная резная рукоятка сливалась с кистью руки в одно целое. Саблю он взял с благодарностью, зашкурил, отполировал – получилась конфетка. Три-А оружие одобрил, сказал, что рукоятка удобнее, а баланс лучше, чем у современных массовых сабель. На соревнованиях Саблист получал от этого еще и легкое психологическое преимущество – в первые секунды поединка противник отвлекался на эту бросающуюся в глаза необычную саблю, что позволяло захватить инициативу.
В тот осенний день были очередные соревнования районного масштаба, где Саблисту надо было просто войти в десятку, чтобы добрать нужные очки. Плюнуть и растереть. В раздевалке он был спокоен, и когда произошла мелкая перепалка с парнем из другой команды, это его не особо задело. С кем не бывает – не поделили удобный шкафчик, тот его обозвал нехорошим словом, исковеркав фамилию, Саблист тоже в долгу не остался. На том и разошлись. Но вот названы результаты жеребьевки, и Саблист должен сражаться со своим обидчиком из раздевалки. После первых же шагов на дорожке наш герой понял, что соперник слабый, опасности не представляет, и возникшее было напряжение спало. Тот бросился в атаку и сильно замахнулся. Саблист улыбнулся и даже показал язык (под маской все равно не видно) – замах выдает неопытного бойца, удар должен проводится незаметным движением. Парировать столь очевидно обозначенный удар труда не составило, и он тут же нанес контр-удар легким движенем кисти правой руки, которая продолжалась в виде сабли. Есть первое очко! И тут острая боль пронзила ногу, так что брызнули слезы и захотелось взвыть – это соперник, поняв, что его атака провалилась, ударил его по незащищенной ноге. Такой удар не засчитывается, и судья даже сделал предупреждение, да что толку – очень больно, и будет синяк. Что-то темное и густое выползло снизу и заполнило его сознание – он отомстит этому наглому обидчику, который его сперва обозвал и потом подлым запрещенным приемом заставил испытывать жгучую боль. Задача осложнялась – надо было не просто победить в этом бою, но и наказать противника. Тот теперь держался осторожно и в атаку не лез. Ну что ж, его это не спасет. Саблист выдвинулся вперед, сделал ложных замах справа, соперник купился и увел туда клинок для защиты, открываясь сверху. Саблист совершил молниеносный выпад и нанес сильный удар по плечу обидчика. В последнее мгновенье рука сама, без его официального разрешения, повернула клинок плашмя, тот изогнулся, захлестнул через плечо и больно приложил противника по незакрытой спине (такой запрещенный удар очень болезненный). Это и была страшная месть, согласно плану, разработанному в кипевшем темной обидой мозгу. И тут произошло то, что часто происходит, если полностью отдаться чувству мести. Удар оказался слишком сильным, венгерский довоенный клинок сломался, и острый обломок сабли наискосок распорол стеганный защитный жилет противника. Вся обида и жажда мести мгновенно исчезли, теперь Саблист с ужасом глядел на распоротый жилет, и в его широко раскрытых глазах отражалась страшная рана груди. Он помнил такое с детства, когда глубоко порезал руку – сперва была только белая аккуратно открытая рана, такая, как сейчас, а только потом оттуда хлынула кровь. Он зажмурил глаза, потом открыл их – ничего не произошло, крови не было, соперник не падал замертво с раскрытой грудью. Да, сломанный клинок взрезал защитный жилет, но до тела не дошел. Теперь он наконец-то мог вдохнуть свежий воздух.
Разумеется, его дисквалифицировали, что означало конец карьеры, тренер три-А прозрачно намекнул, что ему бы следовало переименоваться из Саблиста в кого-нибудь другого, например Горнолыжника или Пловца, освободив место для нового кандидата. Он был со всем согласен, готов понести любую кару, и только благодарил всех ангелов сразу за то, что защитный жилет оказался достаточно толстым.
******************************************
Да, историйка получилась явно высосанная из пальца – столько неправдоподобных деталей и невяжущихся друг с другом концов торчало наружу, что даже моя «копеечка» недоверчиво хмыкала и по-моему даже посмеивалась надо мной. А может причиной ее смешков были просто отсыревшие провода? Наверняка на самом деле все было гораздо проще, но чего только не придумаешь, чтобы не провалиться в светящийся океан с притаившимся беспощадным Кракеном… Да и настоящую историю Саблиста мы никогда не узнаем.
Намедни я вышел из леса, И замер вдруг грубый мой дух - Париж, о мой Бог, стоит мессы, И даже, наверное, двух!
*****
В Париже есть пыль, вот [невнятно]! Вскричал удивленый Соос, На солнце ведь тоже есть пятна... И в руки он взял пылесос.
******
Если я буду скучать по Парижу, Хочу, не порвалась чтоб с городом связь, Глаз я закрою, и что же увижу? Балконных решеток контрастную вязь.
Цвета какого ты, город Париж, Выглядишь как ты, и как говоришь? Утром ты черный, зеваешь, молчишь, Больно плечом садануть норовишь. Днем ты мелькаешь обилием лиц, Гомон французкий как пение птиц. Вечер, смешенье наречий, ты пьян, Брови японок и скулы славян. Ночью ты шумный... Когда же ты спишь, Разного цвета и звука Париж?
Даже самая деловая и суровая женщина тайно или открыто мечтает о романтическом свидании. Мужчины тоже не чужды романтике, но в силу давящих стереотипов и навязываемых им массовой культурой и женщинами же ролей, вынуждены это скрывать под маской. Это может быть суровый терминатор с трехдневной щетиной, который не разменивается на романтику и быстро овладевает женщиной в коротком промежутке между срочными делами (спасение человечества, продажа партии оружия или просто пивной мальчишник), или изысканный джентельмен с такой же щетиной, который романтичен и благороден, но только потому, что леди это нравится. Ни тот, ни другой романтиками не являются. Впрочем, за пределами киноэкрана и книжной обложки они и не встречаются. А если Вам такой попадется – попробуйте содрать с него маску и посмотреть, что под ней. Обычно под романтическим свиданием подразумевается ужин при свечах, беседа под полной луной (от себя замечу, что полярное сияние гораздо романтичнее полной луны), поход в театр на что-нибудь печально красивое и не слишком тяжелое. Отсутствие комфорта и тяжелая нагрузка на организм, как например горные восхождения повышенной сложности или сплавы по бурным рекам с риском для жизни, тоже могут быть романтичными, но только после некоторой тренировки. Но нет предела возможностям, если желание и фантазия.
В то солнечное и уже по-осеннему прохладное августовское утро я завершил утренние гигиенические процедуры со своей бежевой подругой – промыл ей глаза, залил воду в бачок омывателя, проверил колеса, и забежал домой выпить чашечку кофе. Кофе эспрессо я, когда могу, варю сам в кофеварке типа мокка, привезенной много лет назад из Италии, и только из итальянского кофе Illy. В Италии не растет кофе, как впрочем и в Финляндии, Германии, США и т.д., но итальянский кофе Illy – самый лучший. Хотя я готов допустить существование и других мнений. Я люблю, когда во рту долго сохраняется легкий вкус хорошего кофе. И тут зазвонил телефон. Это была моя хорошая подруга Оля, жена моего лучшего друга Миши.
Был у меня еще и другой лучший друг, дружили мы втроем еще со школы. Был, да сплыл. Как-то я ненароком узнал, что он флиртует с моей девушкой. Не знаю, насколько серьезно, насколько глубоко, да и знать не хочу. К девушке претензий быть не может – пофлиртовать с интересным, эрудированным мужчиной с благородно вытянутым лицом, печальным умным взглядом и томным неровным дыханием, намекающими на нелегкую судьбу — кто ж против такого устоит. Но вот для него тайком встречаться с девушкой своего друга — это было выше моего понимания… Если считать утверждение «Женщина друга для меня не женщина» истинным, то следующее утверждение является его логическим следствием: «Если она все-таки женщина, то он мне не друг». Ну что ж, он сделал свой выбор. С тех пор мы с ним не виделись, он не пытался наладить отношения, а я отвергал все попытки общих друзей нас помирить.
После обмена приветствиями и подтверждениями, что все в порядке и погода сегодня отличная, Оля сказала:
— Ты знаешь, что-то мне тоскливо. Миша уже полтора месяца в отъезде.
Точно, за суетой я забыл, что он укатил на пару месяцев на стажировку во Францию.
— Заходи вечерком к нам в гости, — предложил я.
— Знаешь, мне очень хочется чего-то романтического, а попросить некого, — она немножко помялась, а потом решилась, – Если я с кем другим пойду, я за себя боюсь, вдруг голова закружится… А с тобой мне не страшно – мы же сто лет друг друга знаем, да и ты же Мишин лучший друг.
Моя реакция была триединой, да простят мне возможное богохульство. С одной стороны, слова красивой женщины (а она таковой была) о том, что она не боится идти со мной на свидание, не вызвали большого энтузиазма. С другой стороны – это было одним из высших проявлений доверия в моей жизни. Ну и наконец, воспоминания о том, как я уже лишился одного лучшего друга, также не способствовали проявлению радости.
— А как же Миша? — острожно спросил я.
— А мы ему не скажем, — беззаботно ответила она, — он сам посоветовал мне развлечься как-нибудь. Ну пожалуйста, очень тебя прошу, мне действительно очень надо.
Похоже, ей действительно это было нужно. Патовая ситуация… И Оле не откажешь, и лишиться еще одного друга не хочется. Я решил, что Мише я потом все расскажу в любом случае, иначе как же я с ним потом водку пить буду и за жизнь разговаривать? А пока тянул время и пытался найти более-менее нейтральный вариант:
— А поконкретнее что? – спросил я и сам же принялся давать наводки, — Может в театр тебя сводить?
— Неее, не хочу, — не поддалась она, — надо что-то такое, романтическое, чтоб вспоминать можно было долго.
— В ресторан? – шел я по дорожке избитых ассоциаций, уже сочиняя на ходу легенду, в связи с пустотой в кошельке, что якобы забежал по делам к маме, которая меня накормила от пуза, так что сам я есть ничего не буду.
— Ты что-нибудь пооригинальней придумать можешь? – по-моему, она даже начала сердиться, — Помнишь, ты на спор килограмм мороженого в «Лягушатнике» ел? Я до сих пор помню.
— Эээ нет, — возразил я, посылая приказ успокоиться животу, который тоже, похоже, вспомнил то мороженое, — Я это тоже хорошо помню, больше на такое меня не купишь. Да и романтики там было не особо.
Задача была не из легких, но решить ее надо было быстро и желательно без потерь.
— Слушай сюда, — принял я командование на себя, — Я подумаю и перезвоню. Ладушки?
— Отлично, — Оля с радостью отдала инициативу, — Давай только сегодня, хорошо? У меня сегодня выходной.
— Отбой! – закончил я. – Жди зеленого свистка!
Пока мы разговаривали, кофе забулькал в мокке. Я налил его в чашку, взбил в стакане молочную пенку с несколькими крупинками сахарного песку и осторожно добавил сверху. Получился капуччино со сладкой пенкой – мое собственное изобретение и предмет особой гордости. Горячий кофе обжег язык, аромат – нёбо, мозг переключился на получение наслаждения от этого сочетания и рассылку бодрости по всем уголкам организма. А когда я с излишней старательностью соскребал ложечкой остатки пенки со дна чашки, он включился и отрапортовал «Решение готово!». Решение, рожденное в мозгу, вдохновленным хорошим кофе, было простым и неожиданным. Я вымыл посуду и набрал Олин номер.
— Собирайся! – сказал я, — На сегодня самая романтичная одежда будет джинсы, куртка, которую не жалко, и что-нибудь на голову, но только не соломенная шляпка.
— Класс! Мы поедем на пикник? – обрадовалась Оля.
— Нет, — загадочно протянул я, — Там увидишь…
Я собрал то, что было нужно взять с собой, вышел на улицу, похлопал «копеечку» по левому крылу и сказал «Ну что, подруга, сегодня мы едем на романтическое свидание. Ты уж не подведи, да и за мной там следи, чтоб я не подвел». И мы поехали за Олей.
Когда Оля подошла к машине, я понял, что она не совсем точно исполнила мои указания: курточка была новенькая и яркая, красиво уложенные волосы ничем не были покрыты. Зато я ей составлял хорошую пару – бесформенные джинсы, брезентовая анорака, старая бейсболка. И это она еще не видела, что в багажнике лежит две пары резиновых сапог.
— И куда это мы в таком виде? – она явно не одобрила мой прикид, — Ты уверен, что это будет романтично? Учти, прополку грядок или лесоповал я романтикой не считаю.
— О-о, — восхитился я, — Отличная идея, в следующий раз приглашу тебя вместе с Мишей к маме на дачу на прополку. А сейчас поехали. Если ты потом скажешь, что это было неромантично, я снова готов слопать килограмм мороженого.
И мы поехали, как нетрудно догадаться, по направлению за город. Оля еще разок попыталась взбрыкнуть «Ты же знаешь, я не люблю туристкую романтику, туман там и запах тайги». «Знаю» — буркнул я, и она больше ничего не пыталась выяснить. Это не значит, что мы ехали молча. Оля на меня вываливала свои успехи и проблемы, я спокойно пропускал это мимо ушей, иногда поддакивая, задавая наводящие вопросы или просто травил байки. «Копеечке», похоже, наш доброжелательный треп нравился, она не вмешивалась и бежала ровно, легко смягчая неровности дороги – ей вообще шоссе нравится больше, чем улицы, да и дорогу она знала, давно догадалась, куда мы едем.
Дорога заняла больше часа, но за разговорами время пролетело незаметно. Наконец «копеечка» свернула с шоссе направо, на грунтовую дорогу, заехала глубоко в лес и, слегка покряхтывая пружинами, остановилась на лесной опушке.
— Ну и куда ты меня завез? – оглянулась по сторонам Оля, — Под каким кустом романтику искать?
Я тем временем открыл багажник и вытащил две пары резиновых сапог. Одну пару протянул ей «Надевай. Шерстяные носки внутри». Оля пока еще ничего не понимала, но сапоги натянула. И тут из багажника торжественно появилась плетеная корзина с небольшим ножиком вертикально воткнутым между прутьями. Оля заглянула в корзину, убедилась, что она пустая, и удивленно спросила:
— Ты что, за грибами собрался?
— Почти угадала, — засмеялся я, — Только не «я», а «мы».
Да, это и была гениальная идея, навеянная кофейными парами – пойти за грибами. Место это я знал, погода стояла подходящая, в середине недели конкурентов быть не должно, в-общем, я ожидал неплохой урожай.
Поначалу Оля не выказывала энтузиазма, лениво ходила по тропинке и явно скучала, но найдя небольшую семейку белых грибов (по моей наводке) и несколько подосиновиков (совершенно самостоятельно), она вошла в раж, бесстрашно зарываясь в дикие заросли. Она вела себя совсем не так, как положено уважающему себя грибнику, который блюдет одно основное правило – не показать грибам, что ты в них заинтересован. Даже увидев красивейший гриб, ты не идешь прямо к нему, а слегка обходишь стороной, не выпуская однако из виду, чтобы не сбежал, как бы невзначай подходишь, и сохраняя каменное лицо, молча срезаешь. Оля все делала по-детски – едва завидев что-то похожее на гриб, она издавала боевой клич индейца, вышедшего на тропу войны, и бросалась на гриб в лобовую атаку прямо через подлесок. Ее радостные крики, означающие удачную находку, раздавались то слева от меня, то справа, то где-то впереди. Моей основной задачей стал уже не поиск грибов, а бег за Олей, чтобы она не потерялась. Через три часа, на подгибающихся ногах, мы вышли назад на полянку с тяжеленной корзиной, полной разных грибов. Сверху лежали какие-то мелкие, но ужасно симпатичные лесные цветочки – ума не приложу, где Оля их нашла, мне такие не попадались, а может я просто не туда смотрел.
Под бежевой крышкой багажника нашлись несколько бутербродов и термос с чаем, в который было добавлено чуть-чуть сахара и пол-лимона. Дожевывая колбасно-сырный бутерброд и запивая обжигающей бурой жидкостью с плавающими хлопьями лимона, Оля довольно сказала:
— Ладно, можешь не есть килограмм мороженого. Это самое романтическое свидание, какое можно придумать. И как тебе такое только в голову пришло?
Она по-дружески обняла меня. В «копейке» что-то предупредительно защелкало, но опасности не было. Назад мы ехали почти не разговаривая, ноги болели и ломило спину, но боль была приятная и почетная. Уже на подъезде к городу Оля задумчиво сказала:
— Спасибо, мне действительно понравилось. Это романтическое свидание на болоте я запомню.
— Кушайте на здоровье и заходите еще, — парировал я, — Романтика еще не закончилась, тебе еще целый вечер эти грибы перебирать и обрабатывать.
Вскоре приехал Миша, я забежал к нему поздороваться, послушать про заморские впечатления и, конечно же, получить гостинец. В качестве закуски к разговору Оля выставила на стол маринованные грибы.
— Ух ты, откуда грибочки? – обрадовался Миша.
— Из лесу, вестимо, — ответила Оля и улыбнулась, — Это очень рамантическая история. Я тебе попозже расскажу…