По черной границе, где море Одернет манжету-бурун, Забыв о весельи и горе, Хромал одинокий бегун. Весь берег укутан туманом, И даже прибой замолчал, Весь мир оказался обманом, Не видно концов и начал, Бежал он вдоль черной границы В размытом туманном окне - Из книги забытой страница, Где очень знакомо все мне. Слегка припадая на ногу, Откуда, скажите, куда? Бежал тяжело, понемногу, Затратив немало труда. Вот он растворился туманом, Пропал средь невидимых сфер, Он будет мне в путь талисманом, Так может бежать Агасфер.
Смерть человека — это всегда трагедия, но уход собственной воле страшен стократно. Самоубийства подростков из-за несчастной любви или непонимания со стороны взрослых еще можно списать на неустойчивую психику и гипертрофированную реакцию при конфликте между внутренним и внешним миром. Когда проигравший сражение полководец пускает пулю в висок, или самурай совершает сеппуку, мы говорим — кодекс чести, и даже уважаем таких сильных людей. Но что заставляет вполне благополучного и состявшегося человека в среднем возрасте без всякой видимой причины сводить счеты с жизнью, да еще иногда прихватывая с собой самых близких людей, остается непонятным для остальных.Можно прочитать кучу книг и статей по психологии, где все разложено по аккуратным полочкам и калиброванным ящичкам, и все равно это приходит неожиданно для всех. Исследования продолжаются, и возможно когда-нибудь проблема будет решена.
Как-то был у нас с «копеечкой» случайный гость – молодой человек, спокойный и ничем внешне ни примечательный. Ехали молча, работало радио, взахлеб, с подробностями, пугая дедовщиной и издевательствами в армии. Гость вдруг сказал негромко: «Все так, но мне армия жизнь спасла». Увидев мой недоуменный взгляд, пояснил: «Я в школу в шесть лет пошел, и меня сразу после школы в военкомат загребли, раньше остальных. А когда я вернулся, из нашей команды только двое остались в живых. Не понимаешь? Ну да, что ж с вас, столичных, взять… В бандиты они все пошли, а куда еще пацану податься? А тут тачки, стволы, крутизна, бабло, девки пищат от восторга… А жили мелкие шестерки не больше года. Все на стрелках да разборках полегли. Говорят, Серый Димона замочил – в разных командах оказались, а потом и его порезали… Сейчас-то еще ничего, все не такой беспредел». Жизнь человека в моей стране никогда не была особо ценной, а в те годы вообще ничего не значила. Там, где миллиардные состояния делались за полгода, за 100 долларов или мобильный телефон могли убить, не задумываясь.
В начале 1990-х годов профессиональные психологи-психопатологи, которых мы про себя называли «психопаты», с удивлением узнали, что в развитой Германии и других благополучных местах, включая спокойную Скандинавию, уровень самоубийств среди трудоспособного здорового населения гораздо выше, чем в нашей стране, где все разваливалось на части на всех масштабах – от сверхдержавы до отдельно взятого подъезда. И они снарядили научную экспедицию в рассыпающуюся империю, чтобы понять, почему же люди здесь, в этом хаосе, не спешат расставаться со своей жизнью, которая ничего не стоит и никому, кроме мамы, жены и пары друзей не интересна.
Экспедиция прибыла на место и отобрала дюжину разнородных аборигенов для опытов. Тут были женщины и мужчины, молодые и не очень, семейные и одинокие, успешные и формальные неудачники, с высшим образованием и без оного – короче, с бору по сосенке, чтобы выявить группы риска. Вашему покорному слуге довольно случайно тоже повезло стать подопытной мышкой, став представителем большой социальной группы. К счастью обошлось без вивисекции, зато на подкормку нам выдавали по 100 дойчмарок в месяц – бешенные деньги. Выходит, бывает бесплатный сыр?
В первый раз нас, мышек, собрали в спортзале какой-то школы, где трое «психопатов» объяснили свои цели и интересы – выявить причины депресии и сиуцидных настроений в условиях социальных потрясений. Для начала они провели с нами занятие по основам аутотренинга. Ха! Эти наивные теоретики и не знали настоящих приемов поддержание себя в тонусе.
Затем задание — каждой мышке предложили прилюдно изложить свою самую важную проблему, предполагаемые способы ее решения, и что делать в случае неудачи. Проблемы у всех оказались какие-то несуразные, на повод для суицида явно не тянули. В-основном, все сводилось к занудно невыразительному рассказу о нехватке денег и попытках их заработать на второй, третьей, пятой работах и каких-то халтурах. Кто-то, ради оригинальности, пожаловался на неудачу в личной жизни, но вышло как-то неубедительно – похоже, его это не сильно волновало. И только у одного мыша, живущего в одной малогабаритной квартире не только с женой, но и с тещей, голос срывался в искренний надрыв. Впрочем, и тут все решилось просто – германский «сыр» в дойчмарках позволит им снять комнату в коммуналке, и проблема снята. Я тоже пробубнил что-то в общем русле мелких жалоб на непростую, но очень насыщенную жизнь. Что-то про памперсы, выходящий из строя телевизор – точно уже не вспомнить. В-общем, сеппукой не пахло… «Психопаты» были недовольны нашей неискренностью, подозревая в сокрытии истинных проблем, и выдали первое хитрое задание, чтобы обойти нашу замкнутость. Нам надо было вести дневник желаний и планов, каждый день записывая в аккуратную тетрадочку, заранее разграфленную, свои желания и планы на будущее, и этапы их осуществления. На этом и расстались.
Когда мы ехали домой, я сказал своей бежевой подруге, поглаживая карман, в котором лежали триста дойчмарок (аванс за три месяца вперед): «Ну что, можно жить. Сегодня гостей не возим. Семью подкормим, и тебе перепадет, я тебя не забуду!» В тот вечер мы с ней прокатились по городу в свое удовольствие, просто так, без цели. Впервые за много лет я просто побродил по Петропавловке — сверкающий золотом шпиль, освещенный низким солнцем, рельефно выделялся на фоне слоеного, живущего собственной бурной жизнью, серо-белого неба, и на него можно было любоваться часами. Потом мы проехали по набережным Невы и Невки. Я был пьян от внезапного ощущения свободы, невнятные мысли причудливо цеплялись одна за другую, я вываливал это на бежевую подругу, а она слушала и не перебивала. Может и не соглашалась, но не перечила.
«Смешные эти психопаты, — развивал я тему, — Что-то исследуют, тренинги, анкеты… Им интересно, почему мы, в этом турбулентном водовороте хаоса, не накладываем на себя руки, а их успешные граждане нет-нет, да и сосокользнут? Все же ясно – когда борешься за существование, свое и детей, не до мыслей о суициде. Для такого сильного поступка нужна сильная причина – какое-то серьезное событие. А отсутствие чего-то событием не является. Все четко и просто – надо вертеться, искать, добывать. Все зависит от тебя. Сегодня есть, чем накормить ребенка – хорошо, можешь спать спокойно. Если нечем – надо крутиться сильнее. Ты кому-то нужен, на тебя надеются. Пока ты нужен, ты не уйдешь в никуда. Каждый день – твоя маленькая личная победа. А у сытого бюргера все основные проблемы решены. У него все налажено, все работает, все по плану, и он чувствует, что никому не нужен. И тогда отсутствие или задержка очередного положительного события автоматически становится событием отрицательным. Но человек не может без проблем, и он сам создает себе новые. Хорошо, если это что-то осуществимое, типа Мерседес купить или построить уменьшенную копию Тадж-Махала из портновских булавок. Тогда это в его силах, он занят и иногда счастлив. Можно больным детям помогать, тогда тоже получается череда маленьких побед. А если он придумал проблему, которую решить не в состоянии: спасти мир или поймать идеальную любовь? Тогда-то у него и возникнут нехорошие настроения, когда он поймет, что разрешить эту проблему не в его силах. А если каждый прожитый день – это твоя победа, то и руки на себя не наложишь. Не там психопаты ищут. Если бы люди вешались от бытовой неустроенности, наши предки самоуничтожились бы в каменном веке.» А потом я купил «копеечке» новую обувку на задние колеса, взамен изношенной, и отличное масло. И кое-что себе в дом…
Разумеется, благие намерения рухнули. Заполнять дневник каждый день почему-то не получалось: дела валились как тяжелый мокрый снег в марте – пока разгребаешь один конец дорожки к дому, другой уже снова засыпан. Звонок от «психопатов» о том, что послезавтра семинар, застал врасплох. Пришлось за пару часов, силой отобранных у и без того не слишком длинного сна, сочинять свои планы и их поденную реализацию за последние месяцы. К тому моменту, когда мы снова ехали на собрание «психопатов», дневник был в идеально красивом состянии, хотя если бы кто вчитался, то затосковал бы уже на второй странице – записи блистали лаконичностью, но отнюдь не разнообразием. Дневник у меня забрали, и больше я ничего про него не слышал. Скорее всего он вошел в чью нибудь диссертацию по психологии единичкой в статистическом океане. Надеюсь, никто в него особо не вчитывался.
Когда я попробовал на семинаре высказать свои мысли о самоубийствах, «психопаты» меня быстро отшили, пригрозив изгнать из группы каждого, кто будет задумываться на эту тему. «Мышиное» дело – отвечать на вопросы и заполнять анкеты, а думать будут те, кому положено, в другом месте и в другое время.
Темой нового семинара была алкогербатерапия. Кто-то придумал, что подавленное состяние можно лечить настойками на травах, и на нас это надо было проверить. «Психопаты» вывалили на стол чемодан, полный маленьких гомеопатических бутылочек, наполненных настойками разных трав на спирту. Каждому из нас досталось по несколько бутылочек. В случае хандры, усталости или апатии надо было выпить 4 капли настойки и записать эффект в опять же заранее разграфленную книжечку.
Хандра навалилась в тот же вечер. Не то, чтобы была какая-то особая причина, но семинар, реакция «психопатов», да даже и аванс в дойчмарках, выданный для подкрепления научного энтузиазма, оптимизма не вызвали. Деньги были тут же потрачены на латание бюджета, включая обновки для «копеечки», но вместо вздоха облегчения мысль о дойчмарках вызывала горечь. В голове незаметно росло сознание обмана «психопатов», немецких налогоплательщиков, себя самого. В-общем, типичный беспочвенный легкий депрессняк. Четыре капли из первой бутылочки с нечитаемым немецким названием легли под язык и сгинули, как в прорве – никакого эффекта. Еще четыре капли – туда же, потом еще, и еще… И вот эффект проявился – стало отпускать, тяжелые мысли, бешенно плясавшие в голове и норовившие проломить темя изнутри, утихомирились. Все еще под воздействием «психопатов» я попытался подумать о самоубийстве, и меня разобрал смех – настолько несуразны были все мои мелкие неурядицы. Видимо засмеялся я вслух, ибо жена пробормотала сквозь сон что-то неодобрительное про ночное пьянство в одиночку. Я отправился спать в умиротворенном настроении, но перед этим записал в книжечку «Подавленное состояние. Принял четыре капли – не помогло. Продолжил принимать до достижения положительного эффекта.» Вообще-то эти травяные настойки мне не очень понравились – у них резкий и горький вкус, коньяк лучше.
Третий семинар был совсем короткий. «Психопаты» объявили, что программа сворачивается – то ли они все уже поняли, то ли деньги кончились. Нас поблагодарили за вклад в мировую науку и отпустили назад, в реальный мир. Мы с «копеечкой» слегка погрустили, что кончился заработок на любопытстве немецких психологов. Хотя с другой стороны, мне было немножко стыдно за свою не совсем добросовестную работу на скрупулезных исследователей. Да и легкие деньги обычно не бывают впрок. «Копеечка» была несогласна с таких взглядом – ей нравилась новая обувка и свежее хорошее масло. Ну так ведь это же не ее совесть грызла…
Высоко и гордо голову несу я - Меж душой и телом хрупкое звено, Яркую картину в голове рисую, Многоцветье красок льется, как вино. Вроде вдохновенье взмыло не напрасно, Замер в восхищеньи, вглядываюсь вдаль: Рыцари галантны, дамы все прекрасны, Радостно сверкает каждая деталь Но боюсь я, слишком хороша картина, Критик скажет нервно - это все мираж, И совет даст дельный, с мудростью кретина - Нарисуй-ка лучше за окном пейзаж. Ладно, постараюсь описать, что вижу, С кистью и мольбертом подойду к окну. Мир ты мой привычный, я тебя обижу, Рисовать не буду, лучше отдохну. А потом побольше намешаю красок И вернусь к картине в голове своей, Нас с тобой открытых, без привычных масок, Нарисую в этом мире без людей.
Эх, жизнь хороша В отдельные моменты, Коль в мире есть душа, С которой когерентны
Один из видов счастья, Что в нам на свете дан - Когда в душе ненастье, Смотреть на океан. Суметь свое дыханье С волной согласовать, И схему мирозданья В уме нарисовать. Нечаянно проснуться Вдруг в мире без людей, И тихо ужаснуться Ничтожности своей. А после исповедать Себе свои грехи И волнам вслух поведать Созревшие стихи. Очистится от скверны, Уйдет и суета. Потом понять наверно, Что жизнь - суть мечта. Ты сам решай, однако, Где правда, где обман, Отчетливого знака Не даст и океан. Когда мороз по коже, И на душе туман, Найди возможность все же Взглянуть на океан.
Затемненный зал громадный, Вытертый паркет, На стене висит парадный В полный рост портрет. Королева гордым взглядом Смотрит сверху вниз, Непонятным букворядом Выцветший девиз. Рот кривит слегка надменно, Сталь блестит в глазу, Презирает откровенно Смертных нас внизу. Имя ей почти забыто, Выцвели цветы, Но стоит прочней гранита, Выше суеты. Так стоять, надменно глядя, Скучно ведь, поди? Пять веков вон давят сзади, Сколько впереди... Эй, спускайся, королева, И пойдем со мной, Водки хряпнем для сугрева, Нафиг нам покой!
В дальнем уголочке, посмотрите люди, В золоченой раме, плотно, все в одном, На столе дубовом, в серебристом блюде, Натюрморт застывший, с фруктами, вином. Вот лимон порезан свежей тонкой долькой, Солнца луч играет золотой струной, Истекает каплей, жизненно настолько, Что не захлебнуться б мне своей слюной. И кувшин блестящий с запотевшим боком До краев наполнен пенистым вином, Персик чуть левее вон сочится соком. И обломок сыра на краю другом. Виноград на блюде бронзой отливает, И гранат раскрытый на боку лежит, Ножик серебрёный бликами играет, Отблеск красноватый кажется дрожит. Пусть бежит веками время быстротечно, Разноцветной нитью вышитый узор - Вкусная картина замерла навечно. Мертвая природа - значит натюрморт. Счастье для гурмана красочно застыло, Замкнуто пространство, не видать пути, Впрочем, нам с тобою все это не мило, Глянем что другое, нам пора идти.
Вы мне поверьте, братцы, По десять раз на дню Готов я любоваться Картиной в жанре ню. Там пухлая девица У бережка сидит, Невинно так прикрыться От взглядов норовит. Здоровие в порядке, Девица вся в соку, Вон мраморные складки Провисли на боку. Здесь теплая палитра Лишь мягкость подчеркнет, И взгляд немного хитрый, Улыбкой тронут рот. Играют тени влажно На сахарной груди, Ну, зритель, мол, отважно Фантазию буди. Не будем отвлекаться На всякую фигню. Пойдем с тобой купаться, Ну нафиг эту ню!
Вот такое действо, Гобелен сверкает: Солне зноем сыпет, Вечное семейство Славно отдыхает На пути в Египет. И в тени прохладной На траве зеленой, Груз тяжелый сбросив, Скроен очень ладно, Пыльный и соленый, Возлежит Иосиф. Путь лежит неблизкий Прочь от тирании, Отдых краткий нужен, И склонившись низко, Стряпает Мария Немудреный ужин. А младенец бледный К небесам взывает - Что ему не спится? Он печален, бедный, Словно точно знает Все, что с ним случится. Отдохни немного, День наступит новый, Мальчик с грустным взглядом, Ждет тебя дорога, И венец терновый, Чаша с горьким ядом, Но добра, злодейства Он пока не знает, Яд еще не выпит - Милое семейство Вечно отдыхает На пути в Египет.
А вот смотри - батально Пред нами полотно, Героико-брутально, В жестокий мир окно. Без видимой причины, Дела все отложив, Друг друга бьют мужчины, Железо обнажив. Нет ни одной улыбки Средь бородатых лиц, Над равновесьем зыбким Глянь - стая черных птиц. Кружатся в ожиданьи Погубленной души, Их не волнует званье - Любые хороши. Вот налетят бесстыдно, Обилен будет пир, Печален, очевидно, Жестокий этот мир! Но быть добычей птичьей, Не наш с тобой удел - Искать себе величье Среди пронзенных тел. Мы не приемлем звуков И прелестей войны, Возьми меня под руку, Уйдем отсюда мы.