Серый пол, серый дом,
Редкий отблеск света,
Серый кот в доме том
Затерялся где-то.
В стоге сером игла,
Для чего-то ищем,
Из любого угла —
Желтые глазищи.
Обошли дом мы весь,
Стало нам обидно —
Серый кот где-то здесь,
Но его не видно.
Серый дом, серый год,
Странные порядки —
В доме том серый кот
Обыграл нас в прятки.
Серый кот, серый пол,
Может быть, со сна я?
Вот накроем на стол,
Сам придет он, знаю.
Ровно за ночь, в аккурат,
Как-то между делом,
Мир, как маршал на парад,
Нарядился белым.
Темным золотом горят
Листьев аксельбанты,
Караулом встали в ряд
Ели-адьютанты.
Ветви сложены в персты —
Ивы как монашки,
И напялили кусты
Белые фуражки.
Рухнул мыслей зиккурат
В голове лохматой —
Снежный принимать парад
Вышел я с лопатой.
Осень, опять непогода,
Сутками дождь небольшой,
Видно устала природа,
Бурой покрылася ржой.
Жмутся к дороге неровно
Остовы ржавых берез,
Фразы размыты, условны
В мире тумана и грез.
Меж затуманенных сосен
Черных кустов чехарда —
Мчимся сквозь ржавую осень
Вечно, нигде, никуда.
Небо намокшим ватином
Давит к дороге кусты.
Мысли неисповедимы,
Тропы прямы и просты.
Капли на ветках повисли,
Словно на сердце стихи.
Я исповедую мысли —
Может, отпустят грехи…
Я знаю, плевать вам на это,
Но ради святого всего,
Оставьте в покое поэта,
Не лезьте в покои его.
В перчатках резиновых руки,
И спиртом протерт мелкоскоп,
Берете, под видом науки,
С поэта посмертный соскоб.
Познаем загадки все мира,
И разом решим кучу дел,
Коль пол мы узнаем Шекспира,
И чем он, зараза, болел.
Чтоб, сидя в уютной гостиной,
Простой обыватель решил:
Поэт — вовсе он не невинный
По мелочи так же грешил.
Мы будем сегодня едины —
Вино наливай, сомелье, —
Кому неприятны картины
Копанья в несвежем белье.
В условьях моральной разрухи,
Где цели и средства не те,
Поднимем сегодня мы руки,
Согнутые крепко в локте.
Смеюсь я над облаком чуши —
Опять повернули вы вспять,
Поэтову хрупкую душу
Вы вновь не сумели понять.
Опять в дураках вы остались
И пальцем попали в надир —
Поэта понять вы пытались,
А поняли пыльный мундир.
Вопрос, терзавший мудрого Сальери,
Суть вовсе не простое фарисейство,
Он нас волнует тоже, в разной мере —
Возможны ль вместе гений и злодейство?
Да всякий знает странного поэта,
Художника, актера, музыканта…
Верна, видать, народная примета,
Страннее он, чем ярче в нем таланты.
Алкаш, ревнив, ленив, мерзавец просто —
Для сонма почитателей ударом.
Прозрей, Творец, с высот небесных роста —
Нет тех ты наделил бессмертным даром!
Но понял я — ах, жалкие букашки,
Напрасно мы Создателю пеняем,
Мы совершаем страшную промашку,
Когда во всем поэта обвиняем.
Мол, зависть, зло и прочие огрехи —
Ату поэта, сгусток черный скверны!
Очнитесь, люди, гляньте, человеки,
Все ваши обвинения неверны.
Весь светел, чист, прозрачен и духовен,
Когда он дарит мир великой песней.
Не может даже в мыслях быть греховен,
Кто жизнь простую делает чудесней.
Позвольте, как же так? Раз он красавец,
Весь белый и пушистый, тот художник,
То кто ж тогда отъявленный мерзавец,
И интереса праздного заложник?
Судом безжалостным поэт наш обречен
Таскаться под стесняющим мундиром,
Он в тело грешное навеки облечен,
Как интерфейс меж миром и эфиром.
Пока поэт творит священодейство
В предчувствии открытия большого,
Вершит спокойно подлость и злодейство
Мундир, коль кинут был с плеча чужого.
Вот так и разрешим загадку мира,
Сальери был бы восхищен ответом —
Поэт не может управлять мундиром,
Но и мундир не властен над поэтом.
Поймешь однажды ночью ты все это,
Что образ у поэта чист и светел.
В грехах людских нельзя винить поэта,
Он за свои грехи давно ответил,
За всех за нас поэт уже ответил.
В целом здесь вроде неплохо,
Моря и пальм через край.
Я на Гаваях — Алоха!
Теплый тропический рай.
Солнце встает за спиною,
День начиная сполна.
Пеной пав ниц предо мною,
Цвет обретает волна.
Видел дельфинов, мурёну,
Даже мелькнул осьминог,
Каждый здесь вдох чуть соленый
И неприлично глубок.
Тают последние мысли,
Чувства играют отбой,
Нервы веревкой провисли,
Старой, в узлах, бельевой.
Скучно здесь жить, травянисто,
Лучше поеду домой.
Ciao и hasta la vista,
Рай на земле, но не мой.
Белый туман по-над речкой,
Лес в отдаленьи парит.
Ветер холодной уздечкой
Рот мне немного кривит.
В веток сплетении линий
Солнца блеснул яркий луч —
Девственный утренний иней
Свеж, и бодрящ, и колюч.
Утро сегодня богато
Золотом поздним берёз,
Вдаль уплывает куда-то
Клин из несбывшихся грёз.
Полз по ветке муравей
И увидел фею.
«Мы с тобой одних кровей?» —
Он спросил, робея.
В возмущении она
Вскинулась бровями:
— «Не сошел ли ты с ума?
Феи с муравьями
Были чтоб одних кровей?
Это невозможно!
Мы с тобою, муравей,
Противоположны.
Вас, считать коль в муравьях,
Миллиард, наверно,
Нас же, фей, во всех краях
Дюжина примерно.»
— «Эх, фантазия бедна,
Цифры все условны.
Я один и ты одна,
Мы единокровны».
Фея, руки на груди:
— «Отдохни, философ,
С комарами обсуди
Крови ты вопросы».
И, крылами стрекоча,
В синеву взлетела,
Муравей же, зло ворча,
Вдаль ушел по делу.
Раз сошлись на поле брани
Пересвет и Челубей,
Выясить в туманной рани,
Кто сильней, а кто слабей.
Заиграли на одежде
Блики утренней зари,
Сзади каждого в надежде
Молча ждут богатыри.
Но не за себя в ответе,
Сила тысячей людей
Из России — в Пересвете,
За монголов Челубей.
И без злости и испуга,
Каждый в думах о своем,
Так стоят друг против друга —
Во вселенной лишь вдвоем.
На востоке ищут знаки,
День сегодня — Рагнарёк.
Каждый — в мыслях об атаке,
А защитой пренебрег.
Но в молчании рассветный
Миг задумчивый прошел,
И клинок стальной заветный
Для себя мишень нашел.
А рука точна и крепка,
Вмиг расколот крепкий щит,
И обломанное древко
Из груди бойца торчит.
С Челубеем мертвым рядом
Поля битвы посреди,
Пересвет с потухшим взглядом
Рухнул с раной на груди.
Убивая и калеча —
Отче, души все спаси —
Началась большая сеча
За свободу на Руси…
Раз сошлись на белом свете
Пересвет и Челубей…
Кто рассудит, кто ответит —
Где герой, а где злодей?