Архив рубрики: Котик

Вскоре пришел и отец. Идея о походе привела его в детский восторг: глаза загорелись, и он ударился в воспоминания:
— Да мы в твоем возрасте все время в походы ходили. Палаток-то, конечно, не было, так мы из лапника шалаши делали. Хочешь, я тебя научу шалаш делать?
— Обязательно, пап… но не сейчас, ладно? Можно, я сейчас палатку возьму?
— Конечно, бери. И картошку обязательно возьмите. Ее на углях печь — самое милое дело. Только вы не сожгите, а именно запеките. Надо сперва, чтобы костер прогорел, чтобы огня почти не было, чтобы угли остались горячие, красные такие… лучше, чтоб много углей. Потом, значит, картошку надо в угли закопать, и пусть печется минут двадцать или полчаса, но костер уже жечь не надо. А потом вытаскиваешь — и у нее корочка такая черная, горячая, ее надо снять…
— Пап, да ты же мне уже показывал про картошку.
— Ах да…
— А палатка где?
— Палатка? Кажется, в гараже. Или наверху, на антресолях… или на задней верхней полке, справа, над канистрами.
— Я сбегаю?
— Сходи с ним, — вмешалась мама. — Он ведь там такой порядок наведет…
— Да ну, мать, — отмахнулся отец. — Самостоятельный человек, в поход вон собирается… Сам наведет, сам и уведет. А я устал, этот чертов отчет сегодня… Что у нас на ужин? Пахнет отменно… — Он принюхался. — Печенка, угадал?
Мама буркнула:
— Угадал… Ты, когда голодный, всегда угадываешь, — и пошла на кухню.
— Ну, сынище, сам докопаешься до палатки?
Котик радостно кивнул.
— Тогда дуй. Ключ, как обычно, в ящике.
— А спальник?
— А там же где-то, рядом с палаткой.
— Я еще рюкзак возьму, ладно?
— Бери, конечно, не в руках же все нести.
Зазвонил телефон. Отец снял трубку.
— Алло… Да… Да, конечно, сейчас позову.
Он прикрыл трубку ладонью и удивленным голосом сказал:
— Игорь, это тебя. Девочка какая-то… — и подмигнул маме.
Котик зарделся, выхватил трубку и потянул телефон в свою комнату. Провод у телефона был длинный и дотягивался до угла дивана в комнате Котика. Он захлопнул за собой дверь, уселся, сгорбившись, на диван и только тогда скорее шепнул, чем сказал в трубку:
— Да?..
— Привет, Котик! — приветствовала его трубка.
— Привет, Вишня! — оглянувшись на дверь, шепнул он.
— Тебя плохо слышно.
— А сейчас? — Котик сложил ладонь трубой между ртом и микрофоном телефонной трубки.
— Сейчас нормально, только как будто из бочки говоришь, — хихикнула Вишня.
— Ага.
— Погулять не хочешь немного? А то меня предки выгоняют подышать.
— Давай! Слушай, мне надо в гараж за палаткой сходить. Давай вместе, а?
— А где это?
— Да через Березовку наискосок. Минут пятнадцать идти. Заодно и подышим.
— Хорошо! Выползай.
— Ага, я через пять минут.
— Пока!
Через пять минут Котик был у знакомого подъезда. Вишня пока не вышла. Он прошелся взад и вперед, попробовал заглянуть в окно ее квартиры, но там ничего не было видно. Прямо над ним нависала ветка березы с распушившимися сережками. Он подпрыгнул, даже кончиками пальцев дотронулся до ветки, но зацепить ее не смог. Тогда он отошел на несколько шагов, разбежался и прыгнул, как при атаке на кольцо в баскетболе: правым плечом вперед, вытянув вверх руку. Пальцы, почувствовав кору, сжались, и приземлился он уже с изогнутой упругой ветвью с дрожащими зелеными липкими листьями.
— Ты что тут, хулиган, делаешь?!
Он обернулся: сзади неслышно подошла невысокая длинноносая старушонка, напомнившая ему старуху Шапокляк из мультфильма про Чебурашку. Она размахивала полотняной сумкой и кричала:
— Не напасешься на всех деревьев. Обязательно хулиганы все ветки пообламывают!
Котик отпустил ветку, та со свистом распрямилась, листья и шелуха полетели в сторону старушки, хотя в нее и не попали.
— Вот сейчас в милицию позвоню! — не успокаивался визгливый голос. — Посмотрите, люди добрые, он в меня кидается!
Котик стал осторожно пятиться, чтобы слинять за угол дома.
— Лидия Борисовна! Успокойтесь, это мой друг, он ничего не сломал, — к нему на подмогу уже бежала Вишня.
— Так это твои друзья тут все ломают? — перекинулась на нее старуха. — А ведь такая хорошая, послушная девочка была. Испортили тебя совсем эти друзья. Я родителям-то твоим все расскажу!
— Пойдем отсюда, — сказала Вишня и взяла Котика под руку.
Котика повело. Звуки и краски пропали, все заполнили тактильные ощущения. Он сфокусировал все свои чувства на правом предплечье, между ладонью и локтем, где была теплая ладонь Вишни. Ладонь чуть сжала его руку и потащила в сторону. Котик, все еще упиваясь невероятным ощущением, послушно шагнул в сторону. Через несколько шагов теплая ладонь соскользнула с его руки, и он вернулся в реальность.
— Чего эта старуха Шапокляк так разоралась?
— Старуха Шапокляк? — переспросила Вишня. — А что, точно, похожа! Это соседка, Лидия Борисовна, она вообще-то хорошая, так что ума не приложу, чего она так расшумелась, не обращай внимания.
Теперь они шли рядом, иногда касаясь друг друга плечами. Он норовил раскачиваться посильнее, напоминая не очень трезвого моряка, только сошедшего на берег, чтобы иногда задевать ее плечо. Он был в рубашке с коротким рукавом, а на ней была серая водолазка: хоть непосредственного контакта плеч при этом и не получалось, все равно было приятно. А Вишня просто не замечала этих случайно-регулярных прикосновений, она размышляла, зачем и почему вступилась за Котика. Ведь Лидия Борисовна — такая добрая соседка, всегда пирожком своим угостит, вкусным, с капустой или курагой. А тут почему-то выступила в роли старухи Шапокляк, верно Котик подметил, а его стало так жалко… Лишь бы Лидия Борисовна не обиделась.
Они уже шли по Березовке — так назывался парк, представляющий собой большую березовую рощу с хаотично проложенными грунтовыми дорожками. Вишня любила Березовку, но одна побаивалась тут ходить — из-за собачников, которые спускали своих зверей с поводка, и те радостно носились между деревьями, обнюхивая редких прохожих. Сейчас собак поблизости не наблюдалось, да и с Котиком тут было поспокойнее.
— А как ты думаешь, сейчас березовый сок уже можно пить? — спросила она.
— Сок? Не знаю… — задумался он. — Слушай, а давай попробуем! — Котик воодушевился. Он обшарил свои карманы, вытащил ключ, осмотрел его, потрогал. — Не, не пойдет, не расковырять… А у тебя ножа нет с собой?
Вишня посмотрела не него, как на сумасшедшего: откуда у нее нож?
— Да ну его, этот сок, я просто так спросила, — сказала она.
Котик рванулся к ближайшим кустам и вернулся с осколком зеленой пивной бутылки.
— Во, смотри, какая острая! — он помахал «розочкой» перед ее лицом.
Вишня отступила на шаг назад. Котик подошел к ближайшей березе и стал острым краем осколка отколупывать бересту. Под бело-черным лоскутом показалась гладкая, как будто костяная, чуть желтоватая поверхность. Стоило расцарапать ее, и тут же прозрачная слеза собралась на краю белой ранки.
— Смотри, сок выступил! — позвал Котик.
Вишня подошла чуть ближе, и вид слезящейся раны на беззащитном теле ошеломил ее. Судорожно сглотнув, она шагнула в сторону:
— Пойдем.
— Сейчас, только попробую.
Котик слизнул капельку и поморщился:
— Ну и горечь! Как его только пьют?
Новая капля тут же набежала в уголок древесной царапины взамен слизанной. Оставив слезоточащую раной березу, Котик рванул за Вишней.
Вскоре они подошли к большому скопищу металлических коробок. За уродливыми и грубо сваренными воротами бесконечными рядами тянулись железные гаражи, окрашенные во вгоняющий в уныние грязно-зеленый цвет.
К ним бросились два здоровых лохматых зверя неопределенного цвета и породы — собаки, но с примесью, похоже, медвежьей крови. Вишня замерла.
— Не бойся, — тронул ее за руку Котик. — Они добрые, просто их подкармливают обычно, а я забыл сегодня взять.
Звери внимательно обнюхали руки и обувь прибывших и наперегонки умчались куда-то за гаражи. На скамеечке на солнце сидел осоловевший мужичок в сальном ватнике, сторож. Он вопросительно уставился на парочку. Котик неуверенно махнул ему рукой, сторож одобрительно кивнул и, откинувшись затылком к стене, блаженно прикрыв глаза.
Вишня вслед за Котиком свернула в первый ряд гаражей. Она с интересом осматривалась: раньше ей никогда не доводилось бывать в таких местах. Уходящие почти к горизонту ряды ржавых железных коробок, отсутствие какой-либо растительности, кроме клочковатой крапивы и лебеды, в узких, даже не проходах, а щелках между гаражами, и запах машинного масла. У серых ворот № 175 Котик остановился, приподнял грязную, когда-то бывшую белой, перевернутую пластиковую канистру, под которой оказался большой амбарный замок. На удивление маленький ключик провернулся в замке, и стальная дужка отпала. Котик с царским величием раскрыл две скрипящие половинки ворот и улыбнулся — вот, мол, что у меня есть.
В гараже мордой наружу стоял зеленый москвичок, много повидавший в жизни. Вдоль правой стены тянулся засаленный и с трудом различимый под грудой промасленного барахла верстак. Над головой нависали тяжелые антресоли, заваленные досками, лыжами и велосипедами. Все было пропитано коричневатым машинным маслом, но место это отнюдь не казалось грязным.
С одной стороны машина стояла почти вплотную к стене, с другой был оставлен узкий проход, в который Котик и просочился боком, растворившись в темных недрах гаража. Оттуда послышался стук, грохот, сдавленные ругательства, потом появился и сам Котик. Выйдя наружу, он согнулся и с ожесточением стал усердно тереть коленку.
— Не подобраться, — обиженно сказал он. — Там на задней полке лежит, мне не достать.
Вишня развела руками.
— Слу-ушай… — задумчиво сказал Котик и полез шарить рукой где-то на притолоке. — О, точно! — гордо помахал он перед Вишней ключом.
— Ты что? — удивилась она.
— А что? Мне ж не достать, надо машину выгнать.
— Может, не надо?
— Надо!
— А ты разве умеешь?
— Ха! Да я с отцом уже и на дачу ездил. Конечно, умею!
Он ключом отпер водительскую дверцу и с трудом протиснулся на сиденье — широко дверь было не открыть. Вишня в растерянности стояла — его необычная уверенность смутила ее. Неожиданно громко взревел мотор, она испуганно отскочила в сторону. Мотор немного успокоился, и москвич, аккуратно переваливаясь по очереди колесами через порожек, медленно выполз на улицу. В носу защипало от удушливого белого дыма. Двигатель заглох, и довольный Котик вылез, громко хлопнув дверцей.
— Ну, видишь, все же нормально, — сказал он и нырнул в гараж, подернутый белесоватым туманом.
В глубине он закашлялся — дым был довольно едучий, но скоро выскочил, держа в руках серый продолговатый мешок с палаткой и брезентовый абалаковский рюкзак. Положив это все на багажник машины, он снова нырнул в гараж.
— Слушай, а тебе спальник нужен? — раздался оттуда его голос.
Дым подрассеялся, и темная фигура уже была вполне различима в захламленных недрах.
— Ну… не знаю.
— Значит нужен! Возьмем, а там разберемся.
— А что это там? — Вишня показала на антресоль, где была видна громадная лыжа темно-вишневого цвета с какими-то пружинами.
— А-а… это лыжи трофейные немецкие, с подрезами, и крепления «кандахар», — пояснил он.
— Что-что?
— Ты про горную дивизию «Эдельвейс» слышала?
Вишня неуверенно кивнула: что-то знакомое.
— У немцев была дивизия специальная горная, чтобы на Кавказе воевать. А наши альпинисты их всех разбили. А у немцев снаряжение было специальное, самое лучшее. Вот эти лыжи из той дивизии, на них немец какой-то ездил, со шмайссером.
— А здесь они откуда?
— А это отцу моему кто-то подарил. Давно, когда он еще молодой был. Он тогда альпинизмом занимался.
— Ага, — кивнула Вишня. — А что тут еще интересного есть?
Она вошла в гараж. Дым уже выветрился. Пахло застарелым маслом и влажным деревом. Из всего барахла ее заинтересовала только пыльная керосиновая лампа. Она протянула руку, чтобы вытащить ее, но поняла, что это будет непросто: рядом с лампой лежал деревянный брусок, на нем жестяная банка с гайками, а сбоку — небольшая канистра из-под масла. Вишня решила не рисковать и не трогать лампу. Сзади послышалось дыхание: Котик подошел и встал прямо за ней — не рядом, а сзади, и теперь сверлил взглядом ее шею, где выбилась рыжая прядка. Она не видела Котика, но чувствовала его взгляд.
— А если ее потереть, джин появится? — сказала она, развернувшись и шагнув к воротам.
— Трах-тибидох!.. — выкрикнул Котик, и потер лампу. — Не-а, не работает, — теперь он попытался оттереть липкую грязь с пальцев.
Он подошел к Вишне.
— Все? Собрал? — спросила она.
— Да.
— Пойдем?
— Ага…
— Эй, парень, а отец где? — раздался вдруг грубый низкий голос.
Откуда-то появился лохматый небритый мужик в замасленном черном комбинезоне, протирая руки жутко грязной, практически черной тряпкой.
— А его сейчас нет, — ответил Котик.
— А может, ты выручишь? — прорычал мужик.
— А что?
— Головку торцевую на двадцать два найдешь?
Котик ринулся к верстаку и открыл длинную жестяную коробку.
— Это? — спросил он, держа перед собой металлический цилиндр.
— Молодец, толковый пацан! — похвалил мужик, выхватив цилиндр. — Через десять минут отдам, — и он скрылся между гаражами.
Повисла тишина. Тишина иногда бывает легкая и ненавязчивая, порой — напряженная, звенящая в ушах, иногда — обволакивающе сонная. Эта тишина навалилась тяжестью: надо было ждать возвращения мужика с ключом, а тут оказалось, что говорить-то не о чем. Вишня ковыряла носком кеды гравий на дороге. Котик бесцельно перекладывал торцевые головки в коробке. Вдруг он просиял:
— Слушай, а давай прокатимся?
— Ты с ума сошел! Как это — прокатимся? Тебе же нельзя!
— Мы тут, прямо по гаражам, один кружок, а?
— А если врежешься? Не-ет!
— Не врежусь… заезжать в гараж сложнее, чем просто прямо ехать. Давай, а?..
Вишня неопределенно пожала плечами, что Котик истолковал как согласие. Он галантно открыл дверцу пассажирского сиденья и согнулся в почтительном полупоклоне. Она не могла не подыграть и, сделав что-то похожее на книксен, села в машину. Грациозно, с прямой спиной это сделать не удалось — голова норовила стукнуться о притолку, и ее пришлось втягивать. Поэтому сперва в машину вошла филейная часть, потом спина с головой и уж после втянулись ноги.
Котик захлопнул дверцу и несолидной трусцой подбежал к водительской двери. Плюхнулся на сиденье, подмигнул Вишне и повернул ключ зажигания. Двигатель взвыл. Вишня вжалась в сиденье, рука ее вцепилась в ручку двери так, что пальцы побелели.
— Только тихонько, пожалуйста! — не разжимая губ, попросила она.
— Спокухин… — ответил Котик и утопил ручку подсоса почти до упора.
Двигатель резко сбавил обороты и теперь приятно урчал на холостом ходу. Котик воткнул первую передачу, и машина плавно тронулась с места, мерно покачиваясь на плавных неровностях проезда между гаражами. Ему хотелось втопить педаль газа в пол, показать свою удаль, но, посмотрев направо на напряженного пассажира, он ограничился скоростью чуть выше бега трусцой. Описав круг по не самому живописному пейзажу, они вернулись к гаражу № 175.
— Давай еще? — предложил Котик.
Вишня согласилась: она успокоилась и с восторгом поглядывала на то, как он ловко управляется с рычагом переключения передач и педалями где-то внизу. Папа ей как-то пытался объяснить то, как управлять машиной, но это было так скучно… А у Котика выходит все так лихо, не хуже ее папы.
Поехали на второй круг. Выбравшись на прямую линию, Котик все-таки поднажал, и машина рванула по узкому проезду между двумя рядами гаражей. Скорость была не очень высока, но Вишне казалось, что они несутся стремительно, как поезд в туннеле.
Вдруг машина резко клюнула носом и встала, подняв облако пыли. Вишня едва успела выставить вперед руки, а то расквасила бы себе нос. Двигатель дернулся и заглох.
— Ты что? — спросила Вишня, откидываясь снова на спинку сиденья.
— Там что-то на дороге, — пояснил Котик. — Я не разглядел.
Он выскочил из машины. Вишня тоже открыла свою дверцу. Прямо перед капотом в серой пыли лежал серый мохнатый ком, сливавшийся с дорогой — грязная и патлатая собака.
— Она живая? — негромко спросила Вишня.
Котик подошел к собаке. Та тяжело встала и ткнулась мордой в его колени. Он осторожно погладил ее между ушами. Собака печально посмотрела на него и ушла в узкий проход между гаражами.
— А если бы ты ее не заметил? — спросила Вишня, снова садясь в машину.
Котик уселся на свое сиденье и только молча махнул рукой в ответ — мол, лучше об этом не думать. И вообще, он же увидел!
Тихим ходом добрались до своего гаража. Сосед уже был там. Он с интересом посмотрел на вылезшую из машины Вишню и протянул торцовую головку Котику:
— Отец-то знает?
— Угу, — буркнул Котик, заливаясь краской и отворачиваясь, чтобы убрать головку.
— Да ладно, не бзди! — заржал сосед. — Не спалю. Спасибо, что выручил!
— Пожалуйста!
— Пивка хочешь? У меня есть?
— Нет, спасибо, мне пора идти.
— Ну, давай! Отцу привет!
— Обязательно, до свидания!
Наконец-то сосед ушел. Котик оглянулся — Вишня стояла довольно далеко. Наверное, она не слышала весь этот разговор, ну и хорошо.
— Сейчас машину загоню только, — сказал Котик и сел за руль.
Он развернулся в проезде и стал осторожно, задним ходом, изогнувшись и глядя прямо в заднее стекло, заезжать в гараж. С первого раза не получилось. Сгорая от стыда, он выехал и снова стал сдавать задом. Влез. Кривовато, конечно, но переставлять машину уже не стал. Дверь почти не открывалась, упираясь в верстак, так что ему пришлось протискиваться в узкую щелку.
Через полминуты ржавые ворота противно взвизгнули и с неприятным скрипом стали закрываться. Повесив амбарный замок, Котик вскинул на плечи рюкзак с палаткой и спальниками и кивнул Вишне:
— Ну что, пойдем?

Котик в одних трусах сидел за письменным столом и учил химию. Он никак не мог уловить закономерность, почему некоторые элементы взаимодействуют между собой, а другие — нет. Он вроде бы и понимал учительницу, когда та рассказывала про связи и электроны, но системы в этом пока не увидел: то ли сам был туповат, то ли учительница, Нелли Федоровна, как-то не так преподавала. Пока она объясняла, все казалось логичным и понятным, а кончался урок — и его снова окутывал мрак непонимания. А оценки ему нужны хорошие: он подумывал перейти в физматшколу, а чтобы попасть туда наверняка, нужно быть почти отличником. Хуже, чем провалиться при поступлении и вернуться в свой класс неудачником, ничего быть не может. Поэтому химию приходилось попросту зубрить наизусть, как стихи. Он даже начал разрабатывать для этого мнемоническую систему для запоминания.
В гостиной зазвонил телефон. Котик радостно отложил карандаш и бумагу, исписанную схемами и формулами, и побежал на дребезжащий призыв.
— Да? — сказал он в трубку.
— Привет, Котик! — отозвался телефон голосом Кобры.
— Привет!
— Выходи к детскому садику, поговорить надо.
— О чем?
— Не телефонный разговор. И Дат подойдет.
— Слушай, я химию учу…
— Да брось ты, быстро обговорим — и учи дальше свою химию. Может, и мне еще потом объяснишь.
— А что за секреты-то?
— Приходи, там узнаешь.
— Прямо сейчас, что ли?
— Через пятнадцать минут.
— Ну… давай…
Котик повесил трубку. Что за секретные разговоры? Ужасно интересно. Все равно, пока не узнает, никакая химия в голову не полезет…
Пока голова была занята размышлениями, его тело само по себе двинулось на кухню и открыло холодильник. Руки вытащили свежий пупырчатый огурец, сполоснули его, разрезали пополам вдоль, затем достали баночку горчицы, намазали толстым слоем горчицу на огурец и поднесли это зелено-коричневое сооружение ко рту. Горчица оказалась такой забористой, что слезы выступили на глазах, а голова сразу вернулась к реальности. Котик с удивлением посмотрел на огурец, густо намазанный ядреной горчицей, отрезал ломоть черного ржаного хлеба, положил огурец на хлеб и быстро сжевал все, лишь после этого отправившись одеваться.
Через десять минут Котик подошел к детскому садику. Кобра был уже там, качался на низких детских качелях, рядом валялся еще дымящийся окурок. Дата пока не было. Котик одним движением перемахнул через невысокий, по пояс, деревянный забор и уселся на верхушку детской горки в виде слоненка.
— Ну и что там за тайны мадридского двора? — спросил он.
— О, вон и Дат идет… — уклонился Кобра.
Действительно, прямо по забору, отчаянно балансируя руками, приближался Дат. Его начало кренить в сторону, руки завертелись вертолетным винтом. Невозмутимо, как будто так и было задумано, Дат спрыгнул с забора и подошел к ним:
— Что тут у вас?
— Слышь, пацаны, давайте сюда… — таинственным шепотом начал Кобра.
Коти к и Дат подошли к качелям.
— Давай уже, телись! — Дат иногда был грубоват.
— Значит так, пацаны… есть предложение взять с собой в поход вина! — выпалил Кобра и многозначительно посмотрел на товарищей.
Те слегка опешили.
— Фугас на троих — нормально же будет, — продолжил Кобра.
— Так ведь не продадут… — осторожно возрасил Котик.
— Не ссы, все схвачено: мне кореш обещал купить, ему уже двадцать, — успокоил Кобра.
Котик и Дат недоуменно переглянулись. Молчание затягивалось.
— Короче, — пошел в наступление Кобра, — с вас по рублю, а я все организую. Там портвешок раздавим.
— Э-э… как — по рублю? — вскочил Дат. — А ты — нахаляву?.. Организует он…
— Да ты что! — Кобра тоже вскочил и по-итальянски затряс кистями перед носом у Дата. — Я тоже рубль плачу, да еще все организую…
— Погоди, — встрял Котик. — Ты сколько бутылок брать собрался? По рублю с каждого… это треха будет. А портвейн рупь-шестьдесят стоит. Не сходится.
— Ну так… это… Витьке же еще надо, — сдал назад Кобра.
— Какому еще Витьке? — снова насел Дат.
— Который нам покупать будет, ему уже двадцать. Ему же тоже интерес нужен!
Все молча уселись, кто куда смог. Вопрос был решен. Дат вытащил из кармана мятую бумажку и протянул Кобре. Тот не глядя сунул ее в карман.
— Слушай, а может, не надо, ну его? — Котика еще мучили сомнения.
— Да ты что… подумаешь, по стакану красного, зато веселее будешь, — улыбался Кобра.
— Ага, смелости, опять же, наберешься! — хмыкнул Дат. — И там — смотри, не зевай.
Котик отвернулся — скулы налились горячей лавой.
— У меня с собой денег нет, — буркнул он.
— Завтра отдашь, не забудь только, — Кобра похлопал его по плечу.
— Не, я сейчас сбегаю домой, подождите!
— Только быстро! — скомандовал Кобра. — Чего мне тут сидеть?
— Давай, а я двинусь. Пока! — Дат собрался уходить.
Котик рванул домой. Дома он открыл ящик письменного стола, у задней стенки нащупал неприятный на ощупь кошелек из черного кожзаменителя, протертый на сгибе. Открыл. Внутри лежало не то чтобы богатство, но вполне солидная сумма. На полвелосипеда хватит. Он вытащил небольшую стопку денег, пересчитал, сунул в карман самую мятую рублевую бумажку с чернильным пятном, остальное убрал назад. Выбежал в прихожую, уже даже надел обувь, но передумал — и прямо в кедах, что было строжайше запрещено, прошел в гостиную к телефону. Оглянулся: следов от уличной обуви на полу вроде бы не осталось. Снял трубку и набрал номер Вишни. Короткие гудки — занято… Он сел в кресло, подождал и снова набрал номер. Занято… Еще одна попытка — и снова было занято.
— Ну и ладно, всего рубль! — буркнул он сам себе и помчался на улицу.
Увидев его, Кобра слез с качелей.
— Ну что, принес? — спросил он.
— Да, вот… — Котик достал скомканный рубль.
— Ага, тогда до завтра.
— Слушай, а как встречаемся?
— А ты что, не знаешь, что ли? — удивился Кобра.
— Нет… Так как?
— Ну ты ваще! В одиннадцать на Финбане.
— Точно?
— Нет, блин, шучу. Точно. Подгребай. Все там собираемся.
— Ага, приползу.
— Пока!
— Эй, подожди… А всякие там палатки, посуду — кто и что берет? — вдруг спохватился Котик.
— Каждый сам за себя. Или за кого захочет.
— А еду там… спички?
— Мы ж не жрать едем. Я фугас возьму и гитару. А ты сам возьми, что надо. Пока! — и Кобра в два прыжка оказался за забором.
Котик постоял немного и пошел к дому.

Браться за химию не хотелось. Котик снова набрал номер Вишни. Она практически сразу же ответила:
— Да?..
— Привет! — обрадовался он.
— Привет, Котик!
— Как дела?
— Нормально. Что делаешь?
— Химией занялся.
— Ну и как?
— Не фонтан, но учу понемногу.
— Молодец! А я пока так и не села.
— Ага. Слушай…
— Да?
— Ты решила?
— Насчет чего?
— Ну… в поход-то пойдешь?
— А-а, конечно. А что?
— Ну… ты говорила, что еще не знаешь.
— Я собираюсь, но еще надо с родителями…
— Ага. Слушай, а это…
— Что — это?
— Ну… как там… палатку берешь?
— Я не думала пока над этим. Нет, наверное. А как там вообще все будет?
— Я не знаю, но у отца палатка трехместная… и спальники есть. Я возьму.
— Хорошо. А я не знаю… Я с кем-то из девчонок, наверное. Там посмотрим.
— Да, конечно. Но… это… слушай…
— Что?
— Ничего. Ты как на Финбан завтра поедешь?
— На автобусе или троллейбусе, что первым подойдет.
— Слушай, а давай вместе?
— Да мы уж договорились с Мухой, встречаемся в десять на нашей остановке. Хочешь — подходи.
— Ага, хорошо.
Только Котик уселся снова за химию, пришла мама. Он выскочил ей навстречу, в прихожую.
— Ты обедал? — первым делом спросила она.
— Да, мам, все нормально поел.
— Разогревал?
— Да, конечно, все разогрел.
— А почему на плите пусто?
— Мам, я все вымыл, — нагло соврал Котик.
Мама нехорошо на него посмотрела, помолчала, потом спросила:
— Что делал?
— Химией занимался, — теперь уже совершенно честно ответил Котик. — А еще гулять сходил немного… подышать свежим воздухом.
Мама заглянула в комнату, увидела разложенные на столе книги и вроде бы поверила. Котик собрался с силами и начал:
— Мам, слушай, тут такое дело…
— Какое дело?
— Мы в поход завтра хотим сходить с классом, ненадолго…
— А заниматься как же?
— Я успею, я же сегодня весь день занимался.
— Ну а что, сходи. А где это?
— Я не помню… там на электричке с Финбана.
— Хорошо, — согласилась мама и пошла на кухню.
— Мам, а палатка и спальники не помнишь, где лежат?
Мама резко развернулась:
— Какие спальники, зачем?
— Ну как… мы же с ночевкой.
— Та-ак… — протянула мама. — А вот с этого места поподробнее. С какой ночевкой, кто идет в этот ваш поход? Что вы там делать собираетесь?
— Мам, с обычной ночевкой, класс наш идет!
— Прямо вот весь класс, да еще во главе с классной руководительницей? — съехидничала мама.
— Ну не весь… Сергей Просинов, Саша Принцев, Настя Мушинская… еще кто-то.
— Так-так… — мамины глаза будто пытались проникнуть внутрь головы Котика и выведать, что же он там задумал. — А взрослые будут?
— Вроде нет.
Мама выдохлась.
— Так где палатка-то? — снова осторожно поинтересовался Котик.
— Знаешь, Игорь, разбирайся с отцом, — сказала мама. — Не нравится мне эта затея, но и огульно запрещать не хочу.

Сквозь сон Котик слышал ненавязчивый, уютный, даже приятный шум, производимый родителями, которые вставали, завтракали, собирались — и наконец ушли на работу: сперва мать, а вскоре и отец. А ему можно было спать, спать и спать, сколько влезет. И пока влезало. Время от времени он открывал один глаз, широко улыбался, переворачивался на бок, обняв прохладную подушку, и снова закрывал глаза. Вчера закончился последний учебный день, и теперь впереди была целая неделя на подготовку к экзаменам. Впрочем, экзамены экзаменами, но полдня, а то и целый день он точно может отдохнуть, ничего не делая!
Он перевернулся на спину и открыл глаза. Бросил взгляд на стену: индеец, видать, ушел по своим важным бразильским делам, и над Котиком висела всего-навсего обычная географическая карта. Он бодро вскочил, в одних трусах побежал на кухню, намешал в чашке варенья с водой, залпом выпил и загрыз сушкой. Радовало, что никто не требовал сперва почистить зубы, помыть физиономию, одеться по-человечески и уж только потом идти завтракать. Как будто в трусах — это не по-человечески! Зубы могут сегодня подождать, но вот прочие утренние процедуры ждать не могут. Через пять минут он вернулся на кухню с бодрой вымытой физиономией, чистыми зубами, в футболке и даже в штанах. Глянул на часы на стене и довольно ухмыльнулся: 11:00, неплохо поспал. Со всей возможной тщательностью сделал монументальный горячий бутерброд, обжигаясь, слопал его, стоя над раковиной, чтобы маслом не закапать штаны. Заправил кровать, отдернул занавески и задумался над тем, что же делать сегодня.
В гостиной зазвонил телефон.
— Да? — Котик снял трубку.
— Привет, Котик!
— О, привет, Дат!
— Не разбудил? — вежливо поинтересовался ехидный Дат.
— Отнюдь, я уже даже позавтракал, к вашему сведению.
— Силен!
— А то! Что звонишь?
— Тут мысль возникла… Ты присоединишься?
— Это смотря к чему присоединяться…
— Мы тут с Мухой хотим замутить походик небольшой, на Перешеек. Я там одно место знаю — класс!
— Какой походик?
— Ну, какой-какой… С палатками, костер… Кобра гитару возьмет. Попоем, туда-сюда…
— А кто еще будет?
— Мы с Мухой, Кобра, Бобариха, может, выберется… Еще надо бы обзвонить народ.
— А кого?
— Не бзди, Котик! — заржал Дат. — Муха Вишне уже позвонила, но та еще думает, может ли да хочет ли. Так что ты уж сам подсуетись… Мы вам обоим будем рады… — снова наглый смешок.
— Я польщен, — сквозь зубы процедил Котик.
— Да ладно, не обижайся. Так ты в деле?
— В деле, если, конечно…
— Если Вишня поедет? — подколол Дат.
— Если предки не возбухнут, — невозмутимо закончил Котик. — А когда идем-то?
— Завтра с утра поедем, в среду к вечеру вернемся — и сразу за учебу.
— Ага, неплохо звучит.
— Тогда тебя записываю. Только ты учти, — продолжил Дат, — у меня палатка — только на двоих. Больше никого не пущу, ясно?
— Без проблем. У отца есть палатка, мы ж в походы ходим иногда.
— Ну и отлично. Ладно, попозже созвонимся. Там еще пожрать надо будет взять, решить, кто да что.
— Ага.
— Ну, пока!
— Пока!

* * *
Вишня сидела на кухне перед красным телефонным аппаратом. Она только что закончила говорить с Мухой и теперь думала. Муха с Датом собрались в поход на природу и подбивали ее тоже пойти. Но что-то беспокоило Вишню. Поход с ночевкой — это ерунда, предки отпустят, надо только сперва добиться молчаливого согласия отца, а там уже и маму легко додавить. Больше похода ее беспокоил Котик. Вернее, даже не беспокоил, а как-то не выходил из головы…
Она вскипятила чайник, налила себе чаю и достала из шкафчика шоколадные конфеты. Протянула руку к телефону, чтобы позвонить Бобарихе, но тот задребезжал прямо под ее рукой. Вишня вздрогнула.
— Алло? — сказала она в трубку.
— П-привет, Вишня! — чуть запнувшийся мягкий голос был слегка искажен в телефоне.
— Котик, ты меня напугал! — слегка сердито сказала Вишня.
— Чем? — голос в трубке был явно озадачен.
— Неважно, забудь.
— Слушай, Вишня, тебе Муха звонила? — спросил Котик. — Насчет похода.
— Звонила.
— И что?
— Что — что? — Вишне нравилось дразнить Котика, он стеснялся говорить некоторые вещи прямо и норовил выражаться иносказательно.
— Ну… ты как?..
— Что — как?
— Ну… ты поедешь?
— Ах, ты про это… Ну не знаю еще… А ты сам?
— Ну я бы да, но еще надо с предками…
— Понятная проблема.
Котик все воспринимал всерьез.
— Да нет, должны отпустить, мы же с отцом в походы ходили, я и костер умею разжигать, и дрова рубить.
— А если я не поеду, ты поедешь? — спросила вдруг Вишня.
— Не знаю… А что, тебя не отпустят?
Она весело расхохоталась:
— Отпустят! Я просто думаю… я еще не знаю, хочется ли мне.
С полминуты Вишня слушала тихое потрескивание в трубке, хорошо представляя себе покрасневшего Котика и то, как он собирается с силами.
— С-слушай, а может, поедешь, а?.. — наконец снова заговорила трубка. — Я тоже поеду… и все там будут. Давай, а?..
— Так зачем тебе я, там же все будут, не соскучишься? — подтрунивала Вишня.
— Ну… это… мне, в общем, наверное… мне с тобой хочется.
— Правда, что ли? — притворно изумилась Вишня.
— Правда, — грустно признал далекий голос.
— Ну ладно, я подумаю.
— Ага.
— Что — ага?
— Слушай, погулять выйдешь?
— Не, сейчас не могу… Может, вечером.
— Ну тогда пока?
— Пока, Котик!
Она положила трубку, подумала немного и снова закрутила диск телефона. Тот протрещал семь раз, и в трубке отрывисто зазвучали длинные гудки.
— Я вас слушаю, — ответил тонкий девичий голосок.
— Ленка, это я, — приветствовала Вишня.
— Ой, Настик, приветик! — прощебетала Бобариха. — Что делаешь?
— Привет, Ленчик! Как дела?
— Я тут прическу себе заделала — закачаешься! Укладку феном сделала, лаком попрыскала — тут у матери стоит, немецкий. Она в шкафчик спрятала, у задней стенки, но я все равно нашла. Знаешь, какой классный! Заходи, я тебе тоже сделаю. Хотя у тебя волосы короткие, плохо получится. Ты только не обижайся, ладно? Я же не к тому, что мне лака жалко, хотя мама, конечно, если заметит, что в баллончике мало осталось, кричать начнет, что рано еще лаком на волосы брызгать. А где же рано, потом-то вообще волос не останется, тогда и начинать, что ли?.. Да нет, мне тоже короткие волосы нравятся, как у тебя: хотя я длинные люблю, но тебе идут короткие. Просто с длинными можно лучше лаком поработать, красиво получается, а короткие и так сами лежат, чего на них лак переводить, правда?
— Погоди ты про волосы! — перебила Вишня.
— А что? — удивилась Бобариха, как будто более важных тем, чем эта, просто не может быть.
— Ты в поход идешь?
— Какой поход?
— Муха с Коброй организуют. Ты что, не в курсе?
— Ах, ты про это… Да какой это поход — так, сходить в лес… Не люблю я такие походы. Меня однажды предки вытащили на пикник в лес, на озеро Щучье — это, знаешь, вдоль железки ехать, а потом чуть в сторону, через переезд… Так там еще их приятели были, тетя Галя с мужем, они нас на машине привезли. Ну, конечно, шашлыки хорошие были… Но я же в платье была, а в нем невозможно сесть нормально: одеяло там какое-то расстелили, на него сядешь — ноги выше ушей, замучаешься! А потом там кочки какие-то, все неровные, не посидишь, да еще муравьи везде: маму один укусил за ногу, да больно так! А еще они костер развели, типа для романтики, так дым, представляешь, все за мной бегал: куда я, туда и он, и едучий такой, у меня прям все глаза слезились, даже тушь чуть не потекла! А взрослые еще напились, кроме тети Гали, у нее живот больной, и ей пить нельзя, песни свои дурацкие про «шумел камыш» орали, да еще спрашивали, представляешь, а чего это Леночка не поет с нами, такая хорошая песня, жалостливая!
Вишня пропускала весь этот словесный поток мимо ушей, но ценную информация ухватывала: про платье она сразу сообразила — в поход надо в штанах ехать.
— Ладно, Ленчик, харэ трещать! — грубовато прервала поток Вишня.
— Да, а что? — ничуть не обиделась Бобариха.
— Так ты поедешь?
— Ну… я даже не зна-аю… Конечно, было бы здорово там посидеть, поболтать… дымок у костра… но я же муравьев и прочих тараканов боюсь, ты же знаешь. А вдруг еще паук какой приползет, я же вообще со страха помру! Слушай, Вишня, а может, нам поехать, но не оставаться на ночь, а свалить домой на последней электричке? А что, классная идея!
Вишня сперва кивнула согласно, хотя Бобариха и не могла ее видеть, но потом представила: сидят они у костра, темнеет. Кобра на гитаре играет, а она на часы поглядывает, а потом говорит: «Ну ладно, мне пора». Да ее же засмеют — и правильно сделают!
— Нет уж, ехать так ехать! — твердо сказала она. — Или не ехать. Ты уж реши и позвони мне. Давай!
— Ну хорошо… — слегка удивилась Бобариха. — А на прическу-то зайдешь глянуть?
— Пока не знаю, может, получится… я позвоню. Пока! — и Вишня положила теплую трубку на рычаг.

* * *
Котик немного пошлялся по дому, сделал себе чаю, вышел с чашкой в одной руке и пряником в другой на балкон. Жил он на пятом этаже, и небольшой скверик прямо под ним был виден как на ладони. На замшелой проломленной деревянной скамейке в тени кустов никто не сидел, но под скамейкой угадывалось почти незаметное движение. Котик присмотрелся — там прятался дворовый кот пятнистого маскировочного окраса. Кот показался из-под скамейки: уши прижаты, туловище вытянуто, торчащие лопатки медленно переносят тело вперед над упершимися в землю лапами. Когда тело продвинулось достаточно далеко, оно застыло, зато теперь лапы медленно переступили вперед под ним. И снова тело плавно поплыло вперед, только кончик хвоста нервно подрагивал и, казалось, жил сам по себе, отдельно от кота. Кот подкрадывался к сороке, что-то клюющей на земле в нескольких шагах от него. Та заподозрила неладное, подняла голову и начала коситься по сторонам, подергивая черно-белым хвостом. Потом вроде бы успокоилась и заинтересовалась какой-то блестящей штучкой в куче мусора. Кот с места, без размаха или разбега, прыгнул, вытянув вперед лапы, — Котику даже показалось, что стальные когти блеснули на солнце, хотя, конечно, этого быть не могло. Однако сорока тоже оказалась не промах: она резко подпрыгнула и тут же замахала крыльями. Через несколько секунд она уже сидела на ветке ближайшей березы и часто застрекотала, то ли оповещая всех вокруг об опасности, то ли глумясь над неудачливым охотником. А кот и не думал переживать или смущаться, он уселся, обмотав свои ноги хвостом, старательно облизал морду и подушечку передней правой лапы, затем встал, потянулся и гордой вальяжной походкой направился к помойке неподалеку, смотря прямо вперед и не оглядываясь.
Пронаблюдав за этой жизненной драмой, Котик наконец-то решил допить чай с пряником. Но в руке ничего не оказалось — пряник куда-то пропал. Он даже перегнулся через перила и внимательно посмотрел вниз, но ничего не увидел на земле под балконом. Вернувшись в комнату и залпом допив подостывший уже чай, Котик вымыл чашку, сунул в рот карамельку, посасывая ее, пошел к письменному столу, выгреб из портфеля учебник и тетрадки и погрузился в подготовку к экзамену.

— Значит так… — сказала Нелли Федоровна. — Нам требуется выбрать одного человека, чтобы повесить. Давайте обсуждать предложения.
— За ноги? — не мог удержаться от шутки Кобра. — Давайте Принцева повесим, он длинный, качаться смешно будет.
Дат, сидящий наискосок от Кобры, замахнулся учебником, но тот ловко увернулся.
— Да, Нелли Федоровна, а что значит — повесить? — привстала Белуха. — Объясните, пожалуйста, а то нам непонятно.
— Ну что ж тут непонятного?! — горячилась Нелли Федоровна. — От нашего класса нужна одна фотография на доску почета «Гордость школы». Понятно?
— Понятно, — согласилась Белуха. — А кого?
— Вот это мы и должны сейчас решить… Ну какие вы непонятливые!
Нелли Федоровна, учительница химии и по совместительству классная руководительница, оставила класс после своего урока в пятницу, чтобы обсудить самые важные дела.
— Давайте так, — сказала она. — Вы уже взрослые люди, сами можете демократическим путем, честным и открытым голосованием выбрать самого достойного среди вас. Выдвигайте кандидатуры, мы их запишем на доске, обсудим, а потом проголосуем. Кто наберет больше голосов, того мы и повесим.
— За ноги! — выкрикнул с места Кобра.
— Просинов, успокойся! — одернула его Нелли Федоровна. — Давайте, выдвигайте кандидатуры.
— Меня! — снова заорал Кобра.
— Нет, нельзя выдвигать самого себя, это нескромно. Надо чтобы кто-то другой выдвинул.
— Эй, Поварешка, выдвини меня! — закричал Кобра.
— Сам ты Поварешка, — буркнул тот, но сказал: — Предлагаю Просинова.
— Хорошо! — классная записала на доске своим корявым почерком: «С. Просинов». — А почему ты его выдвигаешь? Почему он, по-твоему, самый достойный для доски почета?
— Ну… не знаю… — замялся Поварешка. — О! Он бегает быстрее всех.
— Хорошо, — согласилась Нелли Федоровна. — Просинов действительно хороший спортсмен, но учится он неважно… Ладно, позже всех обсудим. Еще есть кандидатуры?
— Поварешка! — снова встрял Кобра. — То есть… Котелков.
— Почему ты его предлагаешь?
— Так он меня выдвинул, а я его.
Химичка нахмурила брови и облокотилась на стол.
— Шучу, — поправился Кобра. — Котелков — хороший товарищ и хорошо учится.
Нелли Федоровна вздохнула и записала на доске: «В. Котелков».
И понеслось. Все выдвигали всех. Скоро вся доска была исписана фамилиями, а ор не прекращался.
Дверь класса приоткрылась, и лысая голова с курчавыми бакенбардами и полубородкой заглянула внутрь. Гомон тут же смолк — это была голова завуча школы, Михаила Романовича, человека сурового, но справедливого.
— Нелли Федоровна, что у вас тут происходит? — рыкающим баском спросил он. — Почему шум?
— Михал Романыч, мы тут демократическим путем выбирает кандидата, чтоб повесить… ну… по нашей квоте.
— За ноги, — встрял Кобра.
Завуч улыбнулся, а Нелли Федоровна страшно зыркнула на класс и, показывая на доску, продолжила:
— Вот кандидаты, сейчас будем обсуждать и голосовать.
Голова завуча вплыла в класс, поддерживаемая невысоким, но широким телом на коротких кривоватых ногах.
— Демокр-р-ратия? Голосование? — его голос заполнил помещение, смачно раскатывая ударное «р». — С этими анар-рхистами? Да без тачанки и пулемета их не угомонить!
Это было не совсем верно. Пулемета у него не было, но класс угомонился до полной тишины, звенящей пыльными стеклянными дверцами шкафов у задней стенки.
— Ваши пр-р-редложения, Нелли Федоровна? — повернулся он к химичке.
— Ну… я не знаю, — та раскрыла классный журнал. — Ну вот Белова, староста… но учится, правда, не очень.
— Не пойдет! — отрезал Михаил Романович.
— Или вот Григорий Будевич, он отличник.
Завуч кивнул головой, задумался и прогремел:
— Мелко бер-рете. У вас этот… как его… Кошкин, на городской олимпиаде по математике выступил хор-р-рошо, честь школы защитил.
— Котин, — поправила Нелли Федоровна.
— Ну да, Котин… он же хор-р-рошо учится?
— Очень хорошо, — согласилась классная, пролистав журнал.
— Ну вот его и вешайте, — подвел итог завуч.
Все обернулись на Кобру, но тот промолчал про ноги.
— Возражения есть? — вопросил завуч, оглядывая класс.
В ответ звякнула тишина.
— Ну вот и вся демократия, — проворчал на весь класс Михаил Романович, направляясь к выходу. — Тут же только авторитарные методы да тир-рания работают. Не доросли пока детки до демокр-ратии.
— Все, дети, можно расходиться, — сказала ошеломленная таким поворотом событий Нелли Федоровна. — Котин, подойди ко мне.
Котик оказался перед учительским столом.
— Игорь, обоснование я сама напишу, а с тебя нужна фотография… — она заглянула в бумажку, лежащую перед ней на столе. — Черно-белая, размер пятнадцать на двадцать, в три четверти. — Она задумалась: — Что за ерунда… Ты понял что-нибудь?
— Да, Неля Федорова, все понятно.
Та недоверчиво взглянула на него:
— Да? Ну и что такое три четверти?
— Это значит, что лицо не прямо в камеру смотрит, а чуть в сторону, так, что только три четверти лица видно.
Учительница вздохнула и сказала:
— Ну ладно, только там не перепутай… и в понедельник принеси фотографию.
Через минуту Котик уже был во дворе школы. Там, кроме шебуршащейся клубочком мелюзги, никого не было. Пока они говорили с Нелей, все разошлись. Он быстрым шагом, чтобы прилично выглядеть, но иногда срываясь на бег, двинулся по направлению к дому, выглядывая впереди между деревьями красную курточку. Ага, вот и она. Котик перешел на шаг, постарался успокоить дыхание и вразвалочку подошел к оживленно болтающим Вишне и Мухе.
— О, какие люди! — приветствовала его Муха. — Сами пешком ходят, нас, смертных, не брезгуют.
— Не понял? — изумился Котик. — И брезгуют не «нас», а «нами».
— Ну как же, самый почетный ученик, лично завуч велел повесить, не хухры-мухры, изволит нас поучать.
— Муха, ты чего?
— Правда, Настя, кончай, — встряла Вишня. — Ну назначили Котика… А ты бы хотела, чтобы Кобру повесили?
— За ноги, — буркнул Котик.
Вишня хихикнула, а Муха обиделась:
— Ну и пожалуйста, идите себе радоваться. Может, вас обоих повесят.
Она развернулась и пошла к своему дому. Вишня шепнула Котику:
— Поздравляю! Ты на Муху не сердись. Пока! — и побежала догонять Муху, крича ей вдогон:
— Муха, погоди, мы же договорились!..
Она схватила Муху под руку, и они снова о чем-то засудачили. Котик озадаченно смотрел им вслед. Один раз Вишня обернулась и улыбнулась ему, а потом за ними захлопнулась глухая дверь Мухиного подъезда.
Дома была мама, необычно рано.
— Привет, Игорек! — приветствовала она. — Как дела?
— Нормально.
— Что нового в школе?
— Ничего. Хотя…
— Что — «хотя»? — мама насторожилась. — Ты двойку отхватил?
— Нет.
— Говори, не томи! Да что ж ты за человек такой!.. Я же переживаю. Что случилось?
— Да ничего не случилось, мам. Мне в понедельник надо фотографию принести в школу.
— Зачем? — осторожно поинтересовалась мама.
Похоже, она не могла пока сообразить, хорошо это или плохо.
— Меня на доску почета вешать будут.
— Тебя? — удвилась мама.
— Да, а что? За олимпиаду, что хорошо выступил, завуч предложил.
— Ну… если завуч, — улыбнулась мама. — Супчика давай поешь.
После супчика, довольно вкусного, куриного с клецками, мама сказала:
— Игорек, мы сегодня вечером с папой на дачу поедем, как он придет с работы. Там доски привезут, надо все проверить. Ты без нас справишься одну ночь? А завтра после школы приедешь сам, ладно?
Котик аж задохнулся: справится ли он?! Он остается один на сутки, совсем один… и может делать все, что хочет! Почти в первый раз в жизни. Один раз, в прошлом году, его тоже вроде как оставили, но все-таки вечером заехал дед — проверить, все в порядке.
Стараясь выглядеть индифферентно, он слегка подрагивающим голосом ответил:
— Конечно, мам, без проблем. Я ж уже большой. Что я, чай себе не сделаю, что ли?
— Хорошо, — согласилась мама. — Вот смотри, я тут тебе список написала, что оставлю из еды и что сделать надо…
Пропуская мимо ушей все мамины наставления, он думал только о том, чтобы не прислали деда. Что же будет делать, когда останется один, он заставлял себя пока не фантазировать. Это надо обмозговать попозже, когда, во-первых, все окончательно подтвердится, а во-вторых, чтобы не выдать себя счастливой ухмылкой.
— Конечно, мам, я все сделаю. Положи список на холодильник, пожалуйста…
Через час, быстро расправившись с необременительным домашним заданием, он вышел из своей комнаты.
— Мам, денежку дай.
Мама оторвалась от упаковки котлет в стеклянную банку — обеда на дачу.
— Какую денежку, я же тебе поесть все оставляю?.. Ах да, на билет… сейчас найду двадцать копеек.
— Мам, мне же сфотографироваться надо.
— Сфотографироваться?
— Ну я же только что говорил, на доску почета… Ты уже забыла?
— Ой, Игорек, извини, замоталась с этими котлетами… Сейчас.
Она вышла в коридор, через минуту вернулась с толстым потрепанным кошельком в руках.
— Вот тебе три рубля. Это много… смотри внимательно, чтоб тебя не обманули.
Котик закатил глаза и вздохнул, а мама продолжала поучения:
— Фотография обычная стоит копеек пятьдесят…
— Мне надо пятнадцать на двадцать.
— Хорошо — рубль. Двадцать копеек на билет… ладно уж, еще двадцать копеек — на мороженое. Полтора рубля сдачи отдашь. Все ясно?
— Да-да, все ясно, — Котик сунул зеленоватую мятую трешку в карман брюк.
Арифметическую ошибку мамы он поправлять не стал, ибо она была в его пользу.
— Только не потеряй!
— Спокухин, мам! — уверил ее Котик и похлопал себя по карману. — Ну я пошел?
— Куда?
— Фотографироваться.
— Так скоро же отец придет, мы поедим и поедем на дачу.
— Ну а я-то вам зачем? Только мешаться буду.
— Ну иди уж, если не хочешь отца перед отъездом повидать.
— Мам, я же завтра приеду на дачу. Чего видать-то?
— А ведь был такой ласковый мальчик, помнишь? А теперь только огрызаешься, — она демонстративно пригорюнилась, изобразив, что вот-вот пустит слезу.
Он пожал плечами и пошел обувать кеды.
— Ты что, в таком виде пойдешь фотографироваться на доску почета? — мама выскочила из кухни. — Надень пиджак и галстук… и рубашку белую.
Через пятнадцать минут он, наряженный, как жених на свадьбу, выскочил за дверь под аккомпанемент маминого крика:
— Если что случится, звони деду Володе, не стесняйся, я его предупрежу!
Оказавшись в подъезде, Котик широко вздохнул, наслаждаясь воздухом свободы, пахнущим плесенью из мусоропровода и кошачьей мочой. Первым делом он содрал галстук, расстегнул верхние пуговицы рубашки и выпустил белый воротник поверх лацканов пиджака. В таком, более приличном для человека его возраста и положения виде он вышел на улицу и направился к ближайшему художественному фотоателье в двух кварталах.

* * *
В довольно темном помещении было полно потертых, но добротных вещей непонятного применения: сломанная швейная машинка, высоченная табуретка, драпировки, блестящие круги. И фотокамера — не фотоаппарат, а именно камера, старинный облупленный черный куб на деревянной треноге. При наличии воображения его можно было принять за марсианина о трех ногах: единственный блестящий глаз объектива и роскошный черно-бархатный каскад драпировки, свисающей до пола сзади.
В комнате никого не было. Котик кашлянул. Послышалось шевеление, и прямо из черной стены вышел человек — видимо, хозяин ателье. Котик даже вздрогнул, но, присмотревшись, увидел, что это не стена, а черная портьера, закрывающая проход. Человек был, сразу видно, необычный: черные блестящие брюки в обтяжку, черная же, но свободная шелковая рубашка, расстегнутая на груди, и белые манжеты, — Котику сразу же вспомнились мушкетеры из фильма, только у тех рубашки были белые. В ухе у человека сверкнула серьга, а пальцы были унизаны широкими матовыми перстнями.
— Здравствуйте, молодой человек, — чуть нараспев, протягивая ударные слоги, приветствовал хозяин. — Чем могу вам услужить?
— Здравствуйте, — вежливо ответил Котик. — Мне фотография нужна, пятнадцать на двадцать, черно-белая, в три четверти.
Фотограф улыбнулся:
— Влево или вправо?
— Что — влево? — не понял Котик.
— Смотреть в три четверти влево или вправо будете? — улыбка хозяина сверкала в полумраке.
— Без разницы, — махнул Котик рукой и тоже улыбнулся.
Фотограф ему понравился.
— Садитесь вот сюда, — тот указал на табуретку.
Котик уселся и стал с интересом наблюдать, как хозяин устанавливает прожектора и блестящие экраны. Это, оказывается, так сложно и интересно.
— Как вас зовут? — поинтересовался фотограф.
— Игорь.
— Приятно познакомиться, Игорь. А я — Виктор, — фотограф протянул руку.
Котик протянул свою — пожатие было вялое и чуть влажное.
— Ну что, Игорь, смотрите сюда, сейчас вылетит птичка.
Котик подумал, что из такого аппарата и вправду может вылететь птичка, и легкая улыбка чуть изогнула его губы.
— Ну вот, готово, — заметил Виктор. — А вы очень фотогеничны, Игорь. Может получиться отличный портрет.
— Скажите, а когда будет готово? Мне к понедельнику надо.
— Вы понимаете, Игорь, пластинку надо проявить, она должна высохнуть. Потом можно будет печатать. А ателье скоро закрывается.
Увидев растерянное выражение лица Котика, Виктор спросил:
— А что вы вечером делаете?
— Ничего, — удивился Котик. — Родители на дачу уехали, а я не знаю пока…
— А хотите, Игорь, посмотреть, как фотографии печатают?
— А я знаю, мы с отцом тоже печатаем.
Фотограф весело рассмеялся:
— Вы с отцом?! А вы, Игорь, видели профессиональное оборудование для печати с пластинок?
— Нет, — честно признался Котик.
— А вы приходите сегодня часов в девять, я вам покажу, напечатаем ваше фото, как раз пластинка высохнет, а потом я вам фотосессию устрою, портреты поснимаю.
— Так закрыто же ателье.
— Закрыто, но я же прямо тут и живу. Я дверь открытой оставлю. Придете? Вам интересно?
— Приду, — ответил Котик. — Интересно.

* * *
Дома уже никого не было: родители уехали на дачу, оставив на столе инструкцию на двух сторонах тетрадного листа — что есть, как мыть посуду, на каком поезде завтра ехать, телефон деда и, вдобавок, дяди Сени, папиного друга, жившего совсем неподалеку. Котик сел за уроки, но тут же спохватился: у него же свободный вечер! Уроки он сделает и в воскресенье вечером, когда родители будут дома, а сейчас… А почему бы не устроить битву на ковре? Перед глазами встала цепь солдатиков, подаренных ему дедом — черные матросы с гранатами, серые пластуны, зеленые красноармейцы в штыковой атаке, два командира с пистолетами, один знаменосец с красным знаменем и трубач — двадцать два бойца. Они были тяжелые и назывались оловянными, хотя, как Котик однажды проверил, были не из олова — на газу не плавились. А напротив можно построить цепь солдатиков Дата: у него тридцать бойцов, три набора, по десять в каждом, но они алюминиевые, легкие, их легко сбивать, одним выстрелом штук пять сразу можно положить, если удачно попасть. А его тяжелые солдатики устойчивые, так что силы приблизительно равны. Стрелять нужно карандашом из маленькой пушечки на пружине. Пушечка отличная — копия знаменитой «сорокапятки», тяжеленькая. Правда, только одна, но стрелять можно по очереди: пушечка ставится около любого своего солдата, делается выстрел, затем орудие переходит к противнику. Картина игрушечного сражения была такой яркой, что Котик тут же схватил телефон и набрал номер Дата. Никто не подходил… Жаль. Можно бы Петуха позвать, но у того нет телефона. Кто еще?..
Котик решил поставить пластинку оркестра Поля Мориа — такая спокойная задумчивая музыка ему нравилась. Он полез на полку в шкафу; там было море пластинок, а нужная никак не попадалась. И тут ему в голову пришла замечательная мысль. Он вывалил — аккуратно, чтобы не разбить — все пластинки на пол и стал их разбирать: классика налево, эстрада направо, просто музыка — спереди, спектакли и начитывание — сзади. Нет, надо не так! Он взял немного денег из своего кошелька в ящике стола, в дальнем левом углу, и выбежал на улицу. Вернулся через двадцать минут с бутылкой лимонада и пачкой печенья. Нашел у отца в столе пачку чистых карточек и стал составлять картотеку пластинок, время от времени прихлебывая шипучий сладкий лимонад прямо из бутылки. На каждую пластинку он заполнял карточку — название, жанр, исполнитель, цвет этикетки и номер. Соответствующий номер, написанный на кусочке белого пластыря, лепился также и на торец конверта пластинки. Дело шло медленно. Многие пластинки ставились на проигрыватель, чтобы послушать, что же это такое. Когда Котик взглянул на часы и увидел, что уже без десяти девять, гора пластинок почти не уменьшилась. Оставив пластинки прямо на полу, он выбежал на улицу.
Был тихий золотистый вечер, не жаркий и не холодный. Воздух заполняли свежие запахи раскрывшихся за день листьев — немного сладковатый и пряный. На улицах было пусто, Котик бодро шагал знакомыми ему наизусть дворами, пришептывал пиратскую песню Высоцкого про развеселый розовый восход и улыбался редким прохожим.
Фотоателье была закрыто. Котик нашел кнопку звонка и нажал. Дверь тут же распахнулась — Виктор стоял на пороге и весело улыбался.
— Заходите, Игорь! — он взмахнул рукой.
Котик вошел и обомлел: повсюду висели его портреты. Исходников было три или четыре, похожие друг на друга, но немного разные: видимо фотограф успел сделать несколько кадров, пока его снимал днем. Но эти три-четыре снимка были растиражированы в громадном разнообразии размеров и цветов — тут были и маленькие черно-белые фотографии, и огромные плакаты в духе Энди Уорхола, и просто обычные цветные портреты. И отовсюду смотрели его чуть напряженные глаза и не совсем естественная улыбка. Он растерянно обернулся. Виктор был явно доволен произведенным эффектом:
— Я же говорю, что ты фотогеничен. Нравится?
Котик сглотнул слюну.
— Спасибо… Сколько я вам должен?
— Да ты что! — рассмеялся Виктор. — Это я тебе должен. Если ты позволишь, я эти фотографии для рекламы использую.
— Я не знаю… — замялся Котик. — Наверное, не надо…
— Надо-надо! — снова засмеялся тот. — Обязательно надо. Такой красавец! Да ко мне народ валом повалит, а я с тобой прибылью поделюсь.
— Да что вы… — зарделся Котик.
— А знаешь что, давай на ты, зови меня просто Виктор.
— Хорошо, — кивнул Котик и попятился к выходу.
— Слушай, Игорь, а ты есть хочешь? — Витор оказался между ним и дверью.
— Нет, не очень.
— Давай перекусим. Ты фуа-гра когда-нибудь пробовал?
Котик отрицательно покачал головой.
— Ну вот и отлично, попробуешь, мне приятель из Франции привез. Ты знаешь, что такое фуа-гра? — фотограф приобнял Котика за плечи. — Это печень гуся или утки, которых кормили только орехами, а потом ее специально готовят. Очень вкусно!
Котик и не заметил, как оказался за черной портьерой. Там была небольшая, опрятная и довольно уютная комнатка. В углу крохотная кухонька, у маленького, задернутого занавеской оконца стоял черный квадратный стол и два стула, в дальнем углу возвышалась громадная кровать, застеленная темным покрывалом. В комнатке висели невнятные сумерки. Виктор крутнулся, как теннисный мячик в узком коридоре, и вот уже по стенам побежал обманчивый отблеск двух свечей, на столе появилось несколько аппетитно выглядящих вазочек и два высоких бокала, а также две тарелки и идеально ровно лежащие матово поблескивающие столовые приборы.
— Добро пожаловать! — взмахнул рукой Виктор и отодвинул один стул.
Котик неловко залез на стул, фотограф тут же уселся напротив.
— Вот фуа-гра, попробуй, — засуетился он. — Но, ты знаешь, его надо с шампанским…
Тут же на столе волшебным образом возникла тяжелая бутылка, и пробка вдарила в невысокий потолок. Бокалы наполнились, Виктор поднял за тонкую ножку один бокал, посмотрел сквозь него на пламя свечи.
— Посмотри, как изумительно красиво, когда свет проходит через шампанское, — сказал он. — Посмотри сам.
Котик взял второй бокал и посмотрел сквозь него на свечу. Абрикосовый отблеск преломился в бокале, полном золотистой влагой, прорезаемой живыми змейками пузырьков. Кроме увеличенного выгнутым стеклом пламени по центру, два плоских огонька играли по краям бокала. Он согласно кивнул головой.
— Ну, давай за знакомство! — произнес фотограф и протянул свой бокал через стол.
— Ой, вы что, мне ж нельзя, — испугался Котик и поставил свой бокал.
— Ты никогда не пробовал? — Виктор опять весело улыбнулся.
— Пиво один раз попробовал, горькое.
— Ты не бойся, Игорь, это не горькое, чуть-чуть можно, правда, это же как лимонад. Ну?..
Котик осторожно пригубил золотистую жидкость. Вкусно! Действительно — как лимонад, сладкий, прохладный, с пузыриками в нос. Он сделал еще глоток. В груди потеплело, стало весело.
— Так вы вот так и живете здесь? — спросил он.
Голоса своего он не слышал, в голове явственно шумел странный дружественный барабанчик.
Фотограф кивнул головой:
— Да, здесь и живу. А что, удобно, друзья приходят иногда. Но больше работаю, скучаю.
Он встал и отошел в темный угол. В сумерках зазвучала негромкая мелодия, выводимая под гитару задушевным, хрипловатым голосом.
— Хампердинк? — Котик узнал песню с одной из любимых пластинок отца и хихикнул: фамилия певца показалась ужасно смешной.
— Молодец, хорошо разбираешься в музыке, — похвалил фотограф. — А Элтона Джона знаешь?
Котик кивнул. Ему захотелось еще шипучего лимонада, он поднял бокал и с удивлением увидел, что тот пуст. Виктор тут же оказался рядом — золотистая жидкость с белой пеной сверху снова заиграла в бокале.
— Давай за музыку… и вообще, за искусство! У тебя отличный вкус, — откуда-то из вне зоны видимости донесся голос фотографа.
Котик в один присест опустошил бокал. Он смотрел на пламя свечи и не мог отвести взгляд от этого невыносимо щемящего и грустного зрелища.
— Здорово тут у вас, — сказал он перед собой, не видя собеседника,
— Мы же договорились — на «ты», — мягко поправил его голос Виктора. — Тебе здесь нравится?
— Да, очень.
— А кровать знаешь, какая удобная? Попробуй, — теплая рука легла на его плечо.
— А поесть можно? Этот фурага… или как его… из гусей…
— Фуа-гра… конечно, можно. Вот! — улыбка, казалось, никогда не сходит с аккуратного лица Виктора.
Фуа-гра толстым слоем на свежей булке — это было очень вкусно. Котик проглотил бутерброд в один присест, но стеснялся просить еще.
— Понравилось? — спросил хозяин.
— Да, вкусно, — признал очевидное Котик.
— Давай еще сделаю.
Пока Котик утолял невесть откуда взявшийся голод, разговор, ведомый Виктором, ушел в сторону.
— Ты же домой не спешишь?
— Нет, родители на даче, — с трудом проворачивая язык в набитом вкуснятиной рту, ответил Котик.
— Ну и хорошо, оставайся у меня, музыку послушаем, поболтаем.
— Так спать я же домой пойду, — не понял Игорь.
— Да ложись тут, вон какая кровать широкая, хоть пять человек можно уместить.
Котик вспомнил поход, где они втроем спали в одной палатке — было тесновато, но интересно.
— Игорек, а у тебя девочка есть? — поинтересовался фотограф.
Обращение Котика покоробило — так он позволял себя называть только маме, да и то подумывал, не потребовать ли прекратить употребление этой уменьшительно-ласкательной формы. Но ударить в грязь лицом перед симпатичным и гостеприимным фотографом не хотелось.
— Конечно! — гордо ответил Котик.
— И вы уже целовались? — Виктор не успокаивался.
— Э-э… ну-у… это… — замялся Котик, неопределенно взмахнув рукой.
— И правильно, — согласился хозяин дома. — Ну их, этих девчонок, от них только проблемы.
Котик зацепился взглядом за плавно обтекшую свечу; барабанчик в голове зазвучал громче. Только отдельные слова проникали сквозь шум:
— Только одно и надо… норовят вцепиться… любая девчонка — шлюха…
Барабанный бой сменился тревожным набатом — этот фотограф обозвал его Вишню шлюхой и еще другими словами, которые Котик никогда бы не произнес…
Он закрыл глаза, и слегка кружащееся сознание заполнила веснушчатая веселая мордочка Вишни, украшенная открытой улыбкой со слегка желтоватыми зубами. Котик тоже улыбнулся. «Привет, Вишня!» — сказал он молча, про себя.
— А вот мужская дружба — совсем другое дело… — голос извне вернул его к действительности.
Он открыл глаза: темная комната, почти пустая бутылка шампанского на столе, догорающие свечи. Напротив дядька-фотограф, в его глазах недобро отражаются четыре мерцающих огонька, в руках матово поблескивает ножик.
«Да он же хочет меня напоить и убить, — понял Котик. — То-то он спрашивал, ждут ли меня дома. Точно — убьет и сделает чучело… да он сатанист, наверное! Вон как фотографировал и восхищался — красивый, мол. Как же меня сюда занесло… Надо бежать, срочно бежать! Хотя нет, догонит, надо хитрее…»
Он неспешно встал; пол под ногами качнулся, так что ему пришлось ухватиться за край стола.
«Да я же пьяный, — осенило его. — Бежать!»
Тяжелой походкой сошедшего на сушу моряка он пошел к выходу.
— Игорек, ты куда? — услышал он сзади.
— Э-э… мне надо, — пробурчал он.
— Это не там, — сзади раздался смех. — Туалет вот тут.
И тут Котика сорвало — он изо всех сил рванулся через зал фотоателье к выходу и вцепился в дверь. Заперто. Он дергал ручку замка, но та не поддавалась. Набат в голове звучал crescendo, нарастая до немыслимого, бешенного fortissimo… И наступила тишина: ему на плечо легла рука. На подламывающихся ногах Котик обернулся, вжав голову в плечи. Бледный в сумерках Виктор все еще улыбался, но как-то не очень естественно.
— Тут не так открывается, смотри…
Фотограф протянул к двери руку и щелкнул какой-то задвижкой. Дверь приоткрылась.
— Жаль, что так получилось, — сказал он. — Ты не обижайся. Заходи еще когда, не бойся. А парень ты красивый. Держи!
В руке у Котика оказался какой-то пакет. Одно усилие, и вот он уже на улице, мчится по знакомым дворам к своему такому родному дому.
Дома было тихо и сумеречно, беспорядок в гостиной никуда не делся. Котик зажег свет во всех комнатах, поставил на проигрыватель пластинку Пугачевой, но задорное веселье песен не вызывало отклика. Он выключил музыку, почистил зубы. В прихожей на полочке увидел пакет, который ему вручил фотограф. Зачем-то оглянувшись по сторонам, он открыл пакет. Там было несколько его фотографий — небольшой разворот головы, неестественная улыбка. Он заметил на фотографии прыщик, на шее, слева. Кинулся к зеркалу — точно, прыщик. Немного брезгливо выдавил прыщ, белая капелька брызнула на зеркало. Потом медленно порвал фотографии и понес клочки на кухню в мусорное ведро. Передумал, вышел на лестничную площадку и выкинул обрывки вместе с конвертом в мусоропровод.
Его слегка покачивало, и желудок ненавязчиво, но вполне явственно выражал свое недовольство. Котик прошел на кухню, выпил стакан воды. Стало полегче. Только тогда он лег спать.
«Что же ему нужно было? — думал Котик. — Нет, вряд ли убить… А что?.. Может, шпион какой? Про отца хотел узнать?..»
Он посмотрел наверх — индеец, нехорошо ухмыляясь, курил. Свет от уличного фонаря, проходя сквозь неплотно задернутую занавеску, высветил огонек в Атлантическом океане. Голова закружилась. Котик закрыл глаза и, штопором ввинчиваясь в бесконечный крутящийся черный колодец, провалился в тяжелый сон.

Вишня бежала к клубу — подзадержалась дома после школы, а потом еще и трамвай опоздал. Моросил дождь, но капюшон куртки болтался на шее, мешая бегу. Волосы стали влажными, и рыжая челка ощутимо хлопала по лбу. В туфлях было сыровато. Она взлетела на второй этаж и, стараясь успокоить готовое разорваться сердце, вошла в зал, на ходу раскрывая сумку.
— А, Настя… — сказала Алла Александровна. — Подойди сюда… Видишь ли… — медленно начала она. — К сожалению, так получается, что твое участие в конкурсе отменяется. Так что можешь идти домой.
— Как? — опешила Вишня. — Так ведь… — она сперва замялась, но все-таки решилась: — Вы Катю берете с Сергеем?
Она стояла идеально прямо, плечи отведены назад, голова надменно венчала благородную шею, а глаза испепеляли Аллу Александровну лучами ненависти. Но вместо дымящейся дырки на лице учительницы расплылась виноватая улыбка:
— Да нет, Настенька, все хуже и лучше… Хуже для нас, а лучше для тебя.
Вишня хлопала глазами, пытаясь понять смысл сказанного.
— Не понимаешь? — усмехнулась женщина. — Сергей не сможет выступать, он ногу сломал.
— Как — ногу? Когда?
— Сегодня в школе с лестницы упал, его мама позвонила.
— Это же… А почему для меня-то лучше? — все еще не понимала Вишня.
— Ну, Настенька, наверное, так лучше для тебя, чем если бы он с Катей поехал, да?
Вишня вскочила и выбежала из зала. Выглянула в окно. Как и вчера — новостройки, туча серая, но сейчас ничего не видно за дождем — Котик-то был прав. Но нога… Серёжа же вчера только говорил, что ему нагадали сломанную ногу, если он будет танцевать. Выходит, цыганки правду могут гадать…
В полном смятении она вышла на улицу и побрела к остановке.
— Девочка, подожди, — услышала она.
Рядом стоял пожилой мужчина — невысокий, седой, крупнолицый, опирающийся на корявую палку-посох. Он указал палкой на ее сумку:
— У тебя сумка открыта, вещи растеряешь.
— Спасибо! — спохватилась Вишня и закрыла сумку.
Глаза ее вдруг усиленно заморгали, обильно потекли слезы.
— У-у, это я тебя так огорчил? — собеседник оперся на палку и улыбнулся.
Вишня отрицательно покачала головой.
— Тебя кто-то обидел?
Она снова покачала головой.
— Ты не хочешь говорить? — снова спросил мужчина.
Вишня теперь согласно кивнула. А собеседник прикрыл глаза и, опираясь на свою палку, нараспев произнес:
— Не грусти, мой друг, не грусти,
Кто обидел тебя, тех прости,
Кто пугает, ты тех боись,
Тем, кто любит тебя, улыбнись!

Голос его поскрипывал, как старое бабушкино кресло, жалобно и уютно.
— Спасибо! — Вишня даже присела, изобразив подобие реверанса.
— На здоровье! — скрипнул ответ. — Тебя как зовут?
— Настя… А вас?
— А я — Степан Семенович. Удачи тебе, Настя!
— Спасибо! — уже с улыбкой ответила Вишня, накинула капюшон и пошла к остановке.
Придя домой, Вишня первым делом стала шарить по всем карманам куртки и штанов. Не нашла. Она на секунду задумалась, вспоминая что-то, потом открыла портфель, вытащила пенал, а из него уже — скомканную бумажку. На бумажке был записан телефон Сергея. Она стала набирать номер, и после третьего гудка ей ответил женский голос:
— Але…
— Здравствуйте, — робко спросила Вишня. — А Сергей дома?
— Дома-дома, а кто спрашивает?
— Это Настя, я с ним на танцах занимаюсь, а он сегодня не пришел, а Алла Александровна сказала…
— Да-да, сейчас я спрошу.
Послышались удаляющиеся шаги. Через несколько минут шаги зазвучали снова.
— Але, вы еще тут? — спросил все тот же голос.
Вишня молча кивнула, но потом, спохватившись, сказала:
— Да, тут. А Сергей?
— Сергей сейчас не подойдет, он болеет, — голос перешел на шепот. — И вы знаете, Настя, он, наверное, больше не будет танцами заниматься.
— Это из-за ноги, он ее сильно сломал?
— Нет, не сильно, но, думаю, он не станет больше заниматься. Вы уж извините.
— Спасибо, — сказала Вишня и ошеломленно повесила трубку.

* * *
Котик ввалился домой с еще влажными волосами, усталый и довольный. Сегодня он наконец-то преодолел важный рубеж — проплыл сто метров брассом за минуту и тридцать секунд на короткой воде, да еще и со стартом с воды. Он давно к этому стремился; теперь он вполне может получить взрослый третий разряд в самом ближайшем будущем, тем более что на соревнованиях стартуют с тумбочки, а это секунду, а то и две выигрыша дает.
Дома еще никого не было, он кинул мокрое полотенце и плавки на край ванны — эх, мама будет ругаться, но нормально развешивать все равно лень, и пошел на кухню. Кинул в стакан ложку черничного варенья, налил воды из-под крана (опять мама бы ругалась, что сырую пьет) и в три глотка выпил. Вытащил из холодильника банку с солеными огурцами и запустил туда руку. Только он выудил из зеленой жижи, полной смородиновых листьев и укропа, небольшой огурчик, может, последний, зазвенел телефон. Положив свежевыловленный огурец на край раковины, он вытер мокро-соленую руку кухонным полотенцем и побежал в большую комнату, где с занудной ритмичностью будильника осенним утром звонил телефон.
— Да, — снял он трубку.
— Привет, Котик, — услышал он в трубке.
— О, привет, Вишня!
— Ты где был? Я тебе уже третий раз звоню, — голос звучал обиженно, как будто он обязан сидеть у телефона и ждать ее звонка.
— Как где? На тренировке. Слушай, я сегодня на норму третьего разряда проплыл! — с гордостью сказал он.
Вишня должна была немедленно восхититься и похвалить его за такое очевидное достижение. Но та не проявила никакого интереса:
— Ага, а у меня знаешь, что?
— Что? — спросил он, облизывая соленые пальца и мечтая о хрустящем огурце, ждущем его на кухне. Телефон туда не дотягивается, провода не хватает. Почему не бывает беспроводных телефонов, подумал он, сейчас бы и с Вишней говорил бы, и огурец бы грыз.
Она чуть затянула с ответом.
— А я не тренируюсь… сегодня не было тренировок… и в Москву я, наверное, не поеду.
Ему показалось, что она всхлипнула.
— А что так? Этот твой партнер, Серёжа, не тянет?
Ох, зря он так сказал. Котик физически ощутил, как густеет тишина в трубке.
— Слушай, ну я пошутил. Что там у тебя случилось-то? — быстро поправился он.
Ледяным тоном, выделяя слова, Вишня произнесла:
— Сергей сломал ногу и не сможет выступить в Москве… А у меня нет другого партнера.
— Как — с-сломал ногу? — Котик даже заикаться начал от удивления.
— А вот так, взял и сломал!
— Сам сломал или… — осторожно поинтересовался он.
— Не знаю, я об этом не спрашивала. Но, ты знаешь, он говорил, что ему кто-то нагадал про ногу.
— Нагадал? — эхом повторил Котик.
— Ну да! — Вишню прорвало. — Ему кто-то, цыганка, наверное, сказала, что он сломает ногу, если будет со мной танцами заниматься. Он мне сам так сказал.
— Цыганка? — Котик уже ничего не понимал.
— Ты что, глухой? Цыганка. Кто еще нагадать может… А он вчера танцевал, у нас занятие было… и сегодня должно было быть. А он не пришел, потому что сегодня ногу сломал. Он, наверное, испугался, со мной говорить не хочет… и сказал, что больше не будет танцевать.
Молчание.
Котик тихонечко покашлял.
— Ты чего молчишь? — спросила Вишня.
— Я не молчу.
— Нет — молчишь!
— Я не молчу, я слушаю, — негромко ответил Котик.
— Я уже все рассказала. Скажи мне что-нибудь.
— Пойдем гулять, — предложил Котик.
В голову ничего не приходило, надо было собраться с мыслями.
— Давай! — неожиданно радостно согласилась она. — Через десять минут подходи к моему подъезду.
Котик стоял, держа в руках трубку, откуда мерно неслись короткие гудки. Что-то тут неправильно. Нога сломанная… Да еще и цыганка откуда-то появилась. Надо бы обдумать. Он спохватился — пора бежать. Схватил все-таки выловленный из банки огурец и, откусывая его на ходу, побежал на улицу.
В этот раз он не прятался в кустах, а открыто ждал Вишню на асфальтовой площадке перед ее подъездом. Ждать пришлось недолго — она выскочила через пару минут, в джинсовом сарафане и сиреневатой водолазке, потряхивая рыжей челкой, на которой поблескивали несколько капель воды. Такая довольная и радостная улыбка расползлась по его лицу, что Вишня тоже улыбнулась в ответ:
— Ну что, пойдем?
Они дошли до детского садика за невысоким забором. Вишня облокотилась локтями, а Котик уселся на забор верхом. В дальнем углу площадки копошилась младшая группа. Котик молчал и все думал о сломанной ноге. Говорить Вишне про тот звонок или нет?.. Еще две минуты прошли в молчаливой борьбе. Он решился и повернулся в Више:
— С-слушай, Вишня, насчет этой ноги… — ему было трудно начать фразу. — Я хотел сказать…
— Да ну его нафиг! — ответила Вишня. — Проехали.
— Нет, ну ты не знаешь…
— Сказала же — проехали, все забыли… я и так сегодня расстроилась. Хватит!
Она слегка толкнула его в грудь — так, что он чуть не загремел с забора, и перевела тему:
— А ты заметил, что у Раисы парик?
Котик снова чуть не свалился:
— Как — парик? Нет, ты что!
— Да точно. Бобариха говорит, она зашла в учительскую за журналом, и Раиса там свои волосы шевелит и шпильками закрепляет… да и прическа у нее всегда одинаковая.
— Ну да… — ошалело согласился Котик и, сам того не желая, втянулся в бессмысленный разговор о прическах, нарядах и отношениях.

* * *
Вечером, пожелав родителям спокойной ночи и погасив свет, он лежал с открытыми глазами и смотрел на стену. Сумрак сгустился, и мрачный индеец снова пришел на свое место, гордо выставив могучий нос далеко в Атлантический океан.
— Как же это получается? — молча спросил у него Котик.
Индеец задрал нос еще выше.
— Нет уж, ты ответь! — настаивал Котик. — Это же ты мне посоветовал позвонить и ногой запугать. А нога и вправду сломалась. Как ты это сделал?
— При чем тут я? — тоже молча ответил индеец. — Это ты все сам сделал.
Он подмигнул невидимым глазом и пропал. Над Котиком теперь нависал обычный материк Латинской Америки, нарисованный на карте.

Как только прозвенел звонок с последнего урока, Котик смахнул тетрадки-ручки в портфель и рванул к выходу, но тут же был вынужден резко затормозить, чтобы не упереться носом в несоразмерно развитую грудь Белухи, Юли Беловой, старосты класса, которая была на полголовы выше его и такой фамильярности уж конечно не потерпела бы.
— Игорь! — строго сказала Белуха, которая не признавала дурацких кличек. — Не уходи, надо стенгазету обсудить.
— Слушай, Белу… это… Юлька, мне бежать надо, у меня тренировка, опоздаю ведь.
— Ничего, не опоздаешь, давай!
Деваться было некуда. В углу уже собралась вся редколлегия: Поварешка, Шпора, Белуха. А теперь и он, Котик. Вернее, так: редколлегия — это Белуха и Поварешка. Шпора классно рисует, она художник, а Котик красиво пишет заголовки: может такой заголовок изобразить, закачаешься — хоть готическим, хоть заснеженным шрифтом.
Белуха с Поварешкой живо обсуждали тему центральной заметки. Обсуждала больше Белуха, а Поварешка или согласно кивал, или отрицательно качал головой. Белуха при этом на удивление легко соглашалась с движениями его головы. Котику надоело ждать, и он предложил:
— Слушайте, а давайте, пока вы думаете, я быстренько нарисую заголовок и свалю. Мне на тренировку бежать надо. Я же пообедать не успею.
— Только о жратве и думаешь вместо общественно-полезной нагрузки! — проворчала Белуха, но разрешила.
Он быстренько сволок со шкафа рулон с листами ватмана, взял один и разложил на столе. Убрал оставшийся рулон, нащупал там же, на шкафу, коробку с принадлежностями — линейка, транспортир, набор перьев, несколько склянок с цветной тушью и набор фломастеров, и погрузился в расчеты: не так-то просто разместить надпись «Классный! листок» ровно посредине. Ширина у всех букв разная. Стандартного шрифта для заголовка у него не было, каждый раз он придумывал что-то новенькое. До него Поварешка заголовки рисовал по трафаретам. Но Котик публично раскритиковал такой подход — мол, похоже на трафаретные указатели в бомбоубежище. За что и поплатился — его же и назначили красиво писать. Впрочем, он не сильно возражал. Сегодня он решил изобразить радужный заголовок: выгнул текст дугой и собрался раскрашивать каждую букву в свой цвет. Тушь тут не подходит, пришлось взять фломастеры. Он аккуратно расчертил пространство для букв, выделив каждой карандашный прямоугольник. А потом уже, без всяких линеек, в прямоугольники вписал буквы и начал старательно закрашивать их фломастерами. Последовательность цветов радуги, с охотником, желающим знать все о фазанах, он помнил, но фломастеров было всего шесть, включая черный, так что приходилось выкручиваться: «к» была красной, «л» — оранжевой, «а» — желтой, «с» — зеленой, другая «с» — синей… фиолетового не было, далее снова шла красная «н»… Вот неудача — красный фломастер закончился. Не беда. Котик взял красную тушь и аккуратно обвел контур буквы тонким пером, макая его в тушь. По сравнению с кровавой ровной заливкой тушью фломастерная буква оказалась малиновой и полосатой. Пришлось и первую «к» тоже заливать.
— Так все, я убежал… — пробормотал он и попятился к выходу.
— Ку-уда? — остановила его Белуха. — Ну-ка… покажи.
Она внимательно осмотрела веселенькую разноцветную выгнутую надпись:
— Так… а почему все буквы разного цвета, да еще и криво?
— Так это как радуга, — оправдывался Котик.
Вся редколлегия в молчании столпилась вокруг стола.
— А что, красиво… — осторожно сказала Шпора и улыбнулась Котику.
— Оригинально, да, — согласилась Белуха.
Вопрос был решен, и через полминуты Котика уже не было в классе. Он мчался домой в надежде успеть поесть до тренировки.

На следующий день погода перевернулась. С утра моросило. Белесое облако поглотило город, и он затих в мягком мокром брюхе. Нет-нет, он не умер, он двигался и жил, как обычно, но звуки пропали, растворились в светло-сером тумане. Он висел, физически ощущаемый, везде, оседал на поверхностях, и те сочились мутноватыми пресными слезами.
Серёжа проснулся от того, что заворочался младший брат Сеня, с которым они делили пространство за шкафом. Сеня за последний год повзрослел, спал хорошо, не то что раньше, но просыпался все равно рано. Вот и сегодня он проснулся в шесть часов утра и молча сидел в своем раскладном кресле-кровати, рассматривая какую-то книжку. Было еще сумеречно, и мама наверняка отругала бы Сеню, что тот портит глаза, но Серёжа ругаться не стал. Он лежал и молча смотрел на брата; настроение было под стать погоде — грустное и слезоточивое.
Сеня заметил, что старший брат проснулся, отложил книгу в сторону и перелез к нему на диван. Он пристроился рядом и обнял Серёжину руку. Так полежали немного. У Серёжи затекла рука и он спросил шепотом:
— Сеня, ты спишь?
Два карих веселых глаза смотрели на него — не спит.
— Ты в туалет хочешь? — спросил Сергей.
— Нет, — ответил тот.
— А я хочу… Отпусти руку.
Он выпростал руку и встал, скрипнув рассохшейся половицей. Вышел из-за шкафа. Еще одна половица жалобно скрипнула. Он взглянул в сторону другого угла, где на большом диване спали мама и дядя Витя. Там было тихо. Он осторожно повернул ключ и в трусах и майке выскочил в коридор. Крашенные доски холодили босые ноги, и он, припрыгивая, добежал до туалета. На обратном пути он чуть не столкнулся с Мироновной — толстой вечно сердитой бабкой, жившей в дальней комнате.
— Вот посмотрите, расхаживает с утра пораньше в непотребном виде, хозяйством своим трясет, ни стыда, ни совести! — забубнила Мироновна.
Серёжа, даже не посмотрев на нее, проскользнул к себе в комнату. А там день уже начался — Сеня прыгал по дяде Вите, а мама, накинув халат, причесывалась перед зеркалом.
— Ты чего ж, Сергей, весь дом перебудил, — укоризненно забасил дядя Витя. — Ты уж терпи, а то из-за тебя все должны вставать.
Серёжа молча проглотил незаслуженную обиду и пошел к себе за шкаф собирать диван. За простым завтраком, выставленном на круглом, покрытом клеенкой столе посреди комнаты, он сказал:
— Мам, у меня сегодня дополнительная репетиция после школы.
— Какая еще репетиция? — возмутился дядя Витя. — А Семена из садика кто заберет?
— Я пораньше прибегу, — встряла мама. — Ну, Вить, Серёжу же в Москву берут, на соревнования. Все оплатят. Надо тренироваться.
— Ну ладно, — смилостивился тот. — Давай, братан, тренируйся, дело полезное.
Школу Сергей любил, там было просторно и дружелюбно. Он пришел задолго до начала занятий, поднялся на третий этаж, где должен был быть первый урок математики, и уселся на подоконник. Пустая пока еще рекреация напомнила ему о танцевальном зале. Сегодня репетиция, потом еще несколько — и скоро они поедут в Москву. Он уже был в Москве, давно, с отцом, и хотел еще там побывать, но разве ж от мамы с отчимом дождешься… А теперь он сам смог добиться, без них. С Настей. Она странная немного, но ничего так девочка, танцует хорошо. У них должно получиться…
Школа начала заполняться шумом. Он выглянул в окно — вон идет Саша, он долго болел, даже в больнице лежал. Сергей понял, что соскучился по Саше, вскочил и бросился вниз по лестнице перехватить того на входе. Проталкиваясь через толпу мелюзги на лестнице между первым и вторым этажами, он запнулся обо что-то и полетел вперед и вниз. Правой рукой, не глядя, сумел ухватиться за перила и, чтобы не загреметь головой о каменный пол, сделал гигантский скачок вперед через пять ступенек. Он не упал, но правая ступня попала на край ступеньки, нога соскользнула и подвернулась. Он больно ударился коленкой. Мелюзга заржала. Сергей вскочил на ноги, но тут же сел: правая нога его не держала, болезненно подламывалась в лодыжке. Он задрал штанину: нога на глазах распухала и наливалась болью.
Школьная медсестра осмотрела, боязливо потрогала распухшую лодыжку и сказала:
— Наверное, перелом, надо в травму.
Она позвонила в неотложку, и через пару часов Сергей уже сидел на кушетке у дежурного травматолога, а тот разглядывал рентгеновский снимок и говорил:
— Так, молодой человек… перелома у вас нет, трещина и вывих голеностопа. Ерунда, походите в бандаже немного. Освобождаю вас от школы на неделю… и от физкультуры — до конца учебного года. До свадьбы доживет, а отплясывать там будете за милую душу.
Только сейчас, услышав слово «отплясывать», Сергей осознал, что произошло. Он сломал ногу (не совсем сломал, но все равно — танцевать-то уже не может), и теперь Москва отпадает. А всему виной тот мерзкий голос в телефоне. Он-то думал, это какой-то ухажер Насти, который может подловить с дружками и накостылять, но с лестницы-то Сергей сам загремел. Что-то тут не так…
— Эй, Сергей! — врач тронул его за плечо, — Очнитесь. Телефон какой у родителей? Сейчас сестра позвонит, чтобы забрали. Ну, давай, держись мужчиной!
Подошла сестра и, поддерживая его под руку, вывела в коридор.

Народу в вагоне было немного, но на выходе образовалась небольшая давка. Что-то твердое и острое сильно ткнуло между лопатками, и слезы навернулись на ее глаза. Она обернулась: огромная спина с черной сумкой-рюкзаком, повисшей на могучих плечах, нависала над ней, эта сумка ее и толкнула.
— Эй там, поосторожнее, люди же! — сердито закричала она.
Мрачный бородатый мужик, владелец сумки, даже не посмотрел на нее, деловито зашагав по платформе. Обиженно шевеля плечами, она взошла на бесконечный эскалатор. Бездумно встречая и провожая взглядом набегающие лампы, она насчитала двадцать семь светильников — столько же, сколько и вчера, и месяц назад, и столько же, сколько будет через год или через сто…
День сегодня неудачный. Оленька все-таки заболела. Кашляла и жаловалась на горло еще с вечера, а с утра выдала температуру. Позвонила маме, но у той массаж, который ни в коем случае нельзя пропустить. Могла бы и помочь, посидеть с больной внучкой. Хотя иногда все-таки помогает, летом на дачу Оленьку забирает, а то вообще бы труба. Пришлось звонить бывшему. Слава богу, он согласился придти, но таким недовольным тоном…
С трудом толкнув сопротивляющуюся дверь, она выскочила на улицу, и цвет мыслей сменился. Конкурс в Москве — это ее шанс, надо не упустить! Если Вика с Денисом, например, призовое место возьмут, а Настя с Сергеем хотя бы в десятку по латиноамериканским танцам войдут, то можно будет и в областную филармонию подкатить по части постоянной тренерской должности.
— Здравствуйте, Алла Александровна, — приветствовала ее гардеробщица.
Она молча кивнула и прошла, не останавливаясь. Уже настраивая себя на занятия, подошла к залу, но только взялась за ручку, ее опять окликнули:
— Алла Александровна, можно спросить?
Она обернулась.
— А-а, Сергей, здравствуй! Спрашивай.
— Алла Александровна, — Сергей понизил голос и перешел на едва различимый шепот. — Можно я в другой паре буду танцевать, не с Настей? Ну, может, с Катей…
— Та-ак, Сергей, что случилось?! Вы поссорились?..
— Нет, но… понимаете… В общем… я боюсь.
— Чего боишься?
— Он сказал, чтоб я с Настей не танцевал.
— Кто сказал?
— Я не знаю, голос незнакомый был.
Глаза Аллы Анатольевны потемнели. «Да что же это такое сегодня!» — громыхнуло в голове. Она неожиданно всхрюкнула, покраснела и закричала, брызгая слюной, чего никогда раньше не делала:
— Ты с ума сошел? Голоса незнакомые его пугают! Ты представляешь, что ты просишь? Да еще накануне конкурса! С Настей он не хочет танцевать! Нельзя, ясно?! Вот выиграешь конкурс, иди в другой клуб и танцуй потом с кем хочешь, хоть с Катей… а пока ты у меня — будешь с Настей танцевать, понял?
Дюжина испуганных глаз смотрели на нее. Она махнула рукой и вошла в зал.
Вишня еще с лестницы услышала странный шум около зала. Приблизившись, она, наконец, разобрала, что именно кричала Алла Александровна, срывая голос, но не могла в это поверить: Серёжа не хочет с ней танцевать?! Что она сделала не так?.. Девочки в раздевалке искоса поглядывали на Вишню, но ничего не говорили. У нее не было тут близкой подруги, которая бы рассказала, что же произошло. Она вздохнула и вышла в зал, шевеля пальцами слегка замерзших ног — по полу тянуло холодом.
После общей разминки все разбились по парам. Серёжа стоял перед ней, но демонстративно смотрел в сторону.
— Так, ребята, собрались… Подготовились? Музыка пошла… и-и… раз-два-три, — спокойный голос учительницы задал темп.
Под первые аккорды Вишня подняла голову, расправила плечи и посмотрела на Серёжу, ожидая приглашения на танец. То место на спине, куда должна лечь рука партнера, потеплело в ожидании прикосновения, ее правая рука пошла в сторону, чтобы встретить другую руку. Руку-то он протянул, но так и не посмотрел в ее сторону, как будто собирался танцевать с манекеном. Что случилось — они же были друзьями? Ведь сколько раз они обсуждали детали движений, болтали, смеялись. Он, конечно, молчун, но все равно симпатичный. И вдруг все резко изменилось… Она хотела спросить его об этом в лоб, но разговаривать на занятиях было запрещено.
Сергей был отличным партнером — его движения были гармоничны и понятны. Ей надо было только слушать музыку и его руки и плавно скользить по вощеному полу с прикрытыми глазами. Вальс сегодня получился отлично, Алла Александровна должна быть довольна. Обычно после удачного танца Серёжа улыбался и стискивал ее руку от радости. Но сегодня рядом с ней стоял посторонний человек — робот какой-то. Ну, конечно, это Катя, это она отбивает Серёжу. И Алла Александровна что-то про Катю кричала. То-то они в прошлый раз о чем-то тихо разговаривали после занятий… Глаза у Вишни намокли, в носу защекотало, но музыка снова закружила ее.
Когда все смолкло, Сергей снова стоял чучелом, руки по швам.
В конце занятия Алла Александровна сказала:
— Все, ребята, на сегодня хватит. Вика, Денис, Настя и Сергей подойдите ко мне. Остальные свободны. До следующей недели!
Когда они собрались в уголочке, Алла Александровна негромко начала:
— Так, ребятки, время поджимает. Вы четверо едете на конкурс. Детали поездки я обсужу с вашими родителями. Сегодня вечером позвоню. А с вами мы переключаемся на режим усиленной подготовки.
Она перевела дух, кашлянула и слегка хриплым голосом продолжила:
— Сергей, у тебя все в порядке?
Тот кивнул головой.
— Ну вот и отлично! Ты меня извини, что я шумела, просто все вышло так неожиданно… Так все порядке, ты же будешь участвовать, да?
Сергей снова кивнул.
— Значит так… — развивала тему Алла Александровна.— Мы устроим несколько занятий дополнительно, чтобы как следует подготовиться. По поводу зала я уже договорилась: завтра в три часа. Надеюсь, все смогут придти. До завтра… и постарайтесь не заболеть, вы мне здоровые нужны!
Все улыбнулись и пошли переодеваться.
Вишня переоделась стремительно, покидала трико, юбку и туфли в сумку, даже не сложив их как следует. Она спешила, чтобы не упустить Сергея и поговорить с ним — то, что хотела, но не успела сделать во время занятий. Она выскочила из раздевалки — Сергей уже выходил из зала: он переоделся еще быстрее. В коридоре она бегом нагнала его и взяла за локоть. Он резко обернулся.
— Серёжа, ты что? — спросила она, — Ты и правда не хочешь танцевать со мной? Хочешь с Катей?
— Я хочу… с тобой, — он остановился.
Они стояли напротив друг друга, близко, она слышала его легкое дыхание. Она смотрела прямо на него, а он — на что-то вдалеке, за окном. Вишня обернулась, проследив за его взглядом — ничего интересного там не было: небо как небо да верхушки многоэтажек…
— Но ты же говорил Алле, что не хочешь…
— Я хочу, но не могу… — еле слышно ответил он.
— Почему? Как это?
— Ну… — Сергей замялся. — Он сказал, чтобы я с тобой не танцевал, а то…
— А то — что? — она в изумлении уставилась на него.
— А то ноги сломаю и танцевать больше не смогу!
— Что — ноги? Кто сказал?!
Он молча пожал плечами и продолжал смотреть вдаль поверх ее плеча. Больше ничего из него было не вытащить.
— Пойдем мороженое есть, тут кафе рядом, — сказала Вишня и почему-то представила перед собой Котика, как он радостно кивнет и скажет: «Слушай, только я угощаю»… И откуда он подхватил это дурацкое «слушай»?
— Нет, я убегаю, мне надо… — бесцветно пробормотал Сергей — все-таки именно он, а не Котик стоял перед ней. — Завтра приду, танцевать буду. Пока! — и он побежал к выходу, а Вишня осталась стоять в пыльном серо-желтом коридоре.
Неспешно вышла она на улицу. Подумала, не сходить ли самой съесть мороженое. Но в одиночку в кафе идти не хотелось. Она посмотрела по сторонам. Было облачно, но не меланхолично-серо — живописные белые облака хаотично расположились на небе, быстро меняя форму, практически не двигаясь с места. Вдалеке висела серая туча, пока без дождя — Котик как-то сказал ей, что если видно структуру тучи, то дождя там нет. А он знает, он турист опытный… а она никогда и не была в местах более диких, чем рощица на даче. Взгляд скользнул по улице, кустам сирени. Ей показалось, что там мелькнуло что-то сине-белое. Она прищурилась, но ничего разглядеть не получалось.
Вишня пошла к трамваю. Пока ехала, все думала, чем же Серёжа так запуган. Может, ему цыганка какая нагадала, что если он будет танцевать, то сломает ногу? Хотя… нет, не гадалка, Серёжа же упомянул «он сказал»… Интересно, подумала она, а цыгане гадают?.. Нет, вроде бы они лошадей угоняют. Но Серёжа молодец, все равно решил продолжить. Надо будет ему завтра сказать, что эти цыганки — они все специально придумывают, чтобы денег получить.
Она вышла на своей остановке, и тут ей ужасно захотелось мороженого. Она решила дойти до метро и купить там вафельный стаканчик с пломбиром. Отходя от киоска и обкусывая край стаканчика, она увидела чуть впереди Котика, тот быстрым шагом шел по направлению к дому. Вишня в три прыжка догнала его и, легонько хлопнув сзади по правому плечу, отскочила влево. Котик, не останавливаясь, повернул голову направо, никого не увидел и пошел дальше. Вишня снова хлопнула его по плечу. Он обернулся, остановился и увидел ее.
— Привет, Котик, ты что это меня не замечаешь?
— Привет! — удивленно сказал Котик. — А ты что тут делаешь?
— Я домой иду, с танцев. А ты?
— Ты же на трамвае ездишь?
— Да, на трамвае. Я за мороженым зашла. Хочешь?
Она протянула ему стаканчик:
— Я вот тут только немного покусала, можешь вот с этого края.
Он осторожно откусил небольшой кусочек пломбира и вернул ей стаканчик.
— А ты откуда идешь? — спросила Вишня.
— Слушай, я это… у бабушки был. Мне надо было.
Вишня улыбнулась, снова услышав «слушай». Но Котик не понял, к чему относилась улыбка, и перевел тему:
— Как танцы?
— Ой, отлично! — она даже руками замахала, так что недоеденный пломбир чуть не вылетел из ее рук. — Нас Алла все-таки берет на конкурс. Мы завтра снова тренироваться будем. Здорово, правда? Может, там даже на телевизор снимать будут.
— Да, здорово… — не очень-то радостно ответил Котик. — А этот твой партнер… Сергей, что ли?.. Он как?
— Хорошо, только странный он какой-то…
— Странный? А зачем ты с ним танцуешь?
— Да нет, танцует он хорошо, но вот его, представляешь, кто-то запугал, что ему нельзя танцевать.
Котик насторожился:
— Кто запугал?
— Не знаю, наверное, гадалка какая-нибудь нагадала, а он и поверил. Странный же?
— Так он теперь не будет с тобой? — жестяным голосом поинтересовался Котик, глядя прямо на нее.
— Да нет, он молодец, не испугался, будет танцевать, — ответила Вишня.
Разговор пошел куда-то не туда.
— Еще мороженого хочешь? — она протянула ему уже изрядно покусанный стаканчик.
— Сейчас, — Котик метнулся в сторону.
Не прошло и минуты, как он снова появился перед ней, держа в руке свежий стаканчик с крем-брюле.
— Слушай, — сказал он, улыбаясь, — давай этот тебе, а я твой доем, ага?
Она снова улыбнулась на «слушай», но строго заметила:
— Это будет нечестно, ты же от моего почти не кусал. Давай я от твоего два раза откушу, и все. Так будет честно.
— Нет! — рассмеялся Котик. — Кто килограмм мороженого ел?
Вишня махнула рукой, взяла из его рук крем-брюле, отдала свой подтаявший пломбир, и они, болтая о пустяках, пошли в свой двор.

Утро в это время года и в этом городе начинается рано — солнечный свет просачивается даже сквозь плотно задернутые занавески и заполняет комнату, хотя, судя по часам, еще должна быть глубокая ночь. А если окно выходит на северо-восток, да еще и занавески задернуты не очень тщательно, ведь вечером так хотелось спать, что было лень проверить все щелочки, то глубокого сна не получается. В тот час — не понять, то ли поздний, то ли ранний, — когда не грех прогуливаться по набережным Невы, ошеломленно ощущая себя частью этого могучего, спокойного и прекрасного города, узенький лучик напрямую связал золотое солнце, лежащее краем на горизонте почему-то с севера, с замысловатым цветком на обоях. Разумеется, для этого лучику нужно было проникнуть сквозь занавески, но тут удачно подвернулась забытая с вечера незадернутая щелка. Лучик, одинокий и ранний воин-разведчик светлого воинства, принялся в одиночку бороться с темнотой. Отразившись от цветка на красных обоях, он стал равномерно заполнять комнату золотистым звенящим светом. Легкое шевеление одеяла на диване у дальней от окна стены нарушило неподвижность картины в легкой полупрозрачной золотисто-коричневатой цветовой гамме. Непонятная меховая кучка — может, шапка? — серо-белого цвета, лежавшая там же, на диване, тоже зашевелилась, и оттуда показалась разъевшаяся кошачья морда. Морда повела зелеными глазами и принюхалась. Шапка-кучка развернулась, став здоровым котом. Он выгнул спину, потянулся и неожиданно грациозно и бесшумно, одним прыжком, оказался на полу. Подошел к стулу с мягкой обивкой, пару раз запустил туда когти и, задрав хвост трубой, с важным видом вышел из комнаты.
Между одеялом и подушкой проявились рыжая челка и приоткрытый зеленоватый глаз, следящий за кошачьим моционом. Надо было бы прикрикнуть на Фараона, что он точит когти о стул, но шевелиться и шуметь не хотелось. Вишня взглянула на будильник, стоящий на полу около дивана, но не смогла разглядеть стрелки. Она выпростала из-под одеяла руку, поднесла будильник к глазам и ужаснулась: полпятого, такая рань! Поставив будильник на место, она закрыла один глаз (второй так и не был открыт) и попробовала спать дальше. Увы, утренний авангард уже занял, не встретив сопротивления, всю комнату — было светло, спать не хотелось. Она перевернулась на спину, заложила руки за голову и уставилась в потолок. На белом потолке четко прорисовывалась в целом прямая, но извилистая при ближайшем рассмотрении трещина. Вишня представила, что это стебель длинной розы — вон небольшие шипы торчат, вот тут блик вполне сойдет за листик, а сам бутон где-то там, за стеной. «Красная роза — эмблема любви», — прозвучала в голове непонятно откуда взявшаяся фраза. А вот Бабариха (вообще-то Ленка Ткачева, но помните у Пушкина ткачиху с поварихой, со сватьей бабой Бабарихой?) с Коброй уже целовалась, сама рассказывала. И он ее даже за грудь хватал, она разрешила. Говорит, больно жал. И даже под платье хотел залезть, но это она уже не позволила. Вот это любовь у них, как в кино. А сама Вишня, хотела бы она целоваться?.. А с кем?.. Кобра — тот вообще ужас, пусть Ленка с ним целуется, да он еще и курит за углом школы. Котик?.. Котик симпатичный, с ним спокойно и интересно. И он так мило и неуклюже к ее портфелю всегда подбирается — понести, как будто это самое главное. Ему можно было бы разрешить в щечку поцеловать, да и сама Вишня его в щечку бы вполне поцеловала. Но в губы, да еще если за грудь трогать — нет, Котик с этим не вяжется. И вообще, он подножки не ставит, снежками в нее зимой не бросается — наверное, не любит ее, а так просто дружит. А кто еще?.. Она перебрала в уме всех мальчиков из класса — ни с кем ей не хотелось бы целоваться. А с другой стороны, уже почти все девчонки пробовали… Муха — в лагере, еще прошлым летом. А вот если бы кто из взрослых, из артистов, например, Боярский или Бельмондо, к ней подошел, она бы завизжала от радости, бросилась бы ему на шею, глаза закрыла бы — и пусть целует куда хочет и трогает что хочет. Или хотя бы Владимир, что живет на пятом этаже, ему уже двадцать два года — совершенно взрослый, солидный такой, серьезный и печальный, и играет на трубе: когда окно открыто, летящий голос его трубы слышен издалека и проникает глубоко, куда-то в живот. Ей стало жарко, одеяло полетело на пол, щеки раскраснелись, глаза закрылись…
Зазвенел будильник. Она открыла глаза — пора было вставать. Вишня вспомнила, что просыпалась ночью, когда Фараон ушел от нее, и потом думала о чем-то удивительно приятном, а потом ей снилось что-то замечательное, но никак не получалось ухватить кончик и вытащить всю цепочку, добраться до той важной мысли, что она думала ночью. Она стряхнула наваждение и резко вскочила. Босиком прошлепала к окну и отдернула занавески. На секунду зажмурилась от хлынувшего света. Перед глазами поплыли светлые червячки. Она быстро окинула мыслью предстоящий день — завтрак, сборы, школа, обед, а потом танцы. Сегодня в танцевальной студии внутренний отбор: если они с Серёжей хорошо отработают, Алла Александровна назначит их второй парой в Москву. Надо постараться и Серёжку, этого вялого медведя, растормошить. Она улыбнулась, тряхнула челкой и, как была, в трусиках и маечке на тоненьких бретельках, вышла в коридор, где тут же столкнулась с мамой в пестром халате и со сложным сооружением на голове.
— Доброе утро, мам! — бодро приветствовала Вишня.
Мама внимательно осмотрела ее, повернувшись всем телом — головой старалась не шевелить, чтобы не разрушить сооружение.
— Доброе утро, Настя! Ты уже большая, нечего тебе в трусах по дому бегать. Иди переоденься. Отец сейчас из ванной выйдет.
Вишня только дернула плечом, демонстративно закатила глаза и даже слегка зашипела: мол, вот еще чего удумали. Но спорить не стала — мама у Вишни была строгая.
Она быстренько прошмыгнула назад в свою комнат и переоделась, бормоча под нос и передразнивая маму. Ну да, за последние пару лет многое изменилось в ее жизни: сборы, причесывание и переодевание стали занимать гораздо больше времени. Вот и сегодня за этими занятиями она чуть не опоздала в школу…
Вишня выглянула в окно гостиной — меж кустов сирени проглядывало что-то сине-белое. Она улыбнулась — какой же он неуклюжий и милый, как плюшевый медвежонок; крикнула маме:
— Пока, мам! — и, с трудом толкнув тяжеленную, обитую железом входную дверь, вышла на лестничную площадку.
Выскочив на крыльцо и размахивая портфелем, Вишня искоса глянула на сирень: кусты еще качались, но там уже никого не было. Размеренным шагом, слегка покачиваясь и вынося вперед ногу с небольшим выворотом, как манекенщицы на подиуме, она шла по асфальтовой дорожке. Синева мелькнула впереди, и на дорожку выскочил Котик — такой же взъерошенный и смешной, как обычно. Рубашка на этот раз у него была тоже «вырви глаз» — синяя, с какими-то красными разводьями. «И где он их только берет», — подумала Вишня.
— Привет! — приветствовал Котик.
— Привет! — согласилась она.
— Давай портфель.
Она заложила тяжелый портфель за спину и пошла вперед. Два шага — и тяжесть в руке пропала. Котик шел рядом с ней, со своим ранцем за плечами и ее — в руке.
— Как танцы? — спросил он.
— Отлично! — бодро ответила она, — Сегодня зачетный танец. Если хорошо отработаем, нас с Серёжей в Москву все-таки пошлют. Ну, помнишь, я говорила?..
Котик кивнул головой.
— Нам, конечно, придется дополнительно позаниматься, чтобы хорошо подготовиться, тогда у нас шансы неплохие, Алла Александровна говорит.
Котик молча шел рядом.
— Ты за меня будешь болеть? — тихо спросила Вишня.
Котик кивнул.
— А хочешь, я тебя научу танцевать вальс? — спросила она и сама восхитилась такой замечательной идее.
Ответа не было. Она оглянулась. Котик шел в трех шагах позади. Вишня не поняла, услышал ли он вопрос. Она повернулась и, семеня спиной вперед и глядя ему в лицо, стала расписывать, что у него все здорово получится, как дважды два, что координация у него хорошая, и вообще, мальчиков в танцах не хватает, ему отличная пара подберется, он еще и выбирать будет. Она захлебывалась от потока новых мыслей, говорила сбивчиво и, как ей казалось, убедительно. Она даже не заметила, что Котик за это время не произнес ни слова. Впрочем, Вишню это не смутило, она считала, что дело это решенное.
Подошли к школе. Вишня взяла свой портфель. Котик не дурачился, как обычно. Какой-то он сегодня тихий, начала думать она, но налетевшая Бабариха ухватила ее под локоть и утащила в сторону обшептать что-то важное.

После уроков шли домой втроем: Вишня со Шпорой обсуждали предстоящий городской диктант по русскому, а Котик, который почему-то шел между ними, со скучным видом пинал по дорожке пластиковую пробку от бутылки.
— Ну… пока? — с вопросительной интонацией стала прощаться Шпора, останавливаясь у развилки тропинок.
— Пока! — на полуслове выключила свой протяжный рассказ Вишня.
Котик только кивнул и пошел вперед, к Вишниному дому. Вишня догнала его и пошла рядом.
— Сейчас на танцы? — спросил он.
— Да, — кивнула она головой. — А хочешь меня проводить? Можешь даже через дверь посмотреть, как я танцую.
— Я же тебя смущать буду.
Звонкий смех был ему ответом, она даже голову запрокинула, и огненные прядки легли на глаза.
— Ты — меня? Нет, не будешь! А потом мороженое купим, после танцев.
— Слушай, обязательно… Но не сегодня. У меня сегодня времени нет.
Вишня внимательно на него посмотрела.
— Как хочешь… Давай портфель, мне уже пора.

Занятия бальными танцами увлекли Вишню. Два раза в неделю сразу после уроков она спешила домой. Вот и сегодня она быстро собралась и направилась к выходу из школы. Котик чуть замешкался, выясняя с Сашей по кличке Дат (фамилия Принцев оказалась ассоциирована с принцем датским, то бишь Гамлетом, который сократился до Датского, а потом и просто Дата) некоторые вопросы точности воспроизводства деталей автомобилей в ценимых молодыми коллекционерами масштабных металлических модельках.
— Да я тебе говорю, не так у «лады» капот открывается! — горячился Котик.
— Ха, а ты открывал настоящий капот? — парировал Дат.
— Нет, но я видел…
— Ты, может, вообще запорожец видел.
— Сам ты запорожец… я же знаю! Поспорим?
Дат задумался. Тут Котик оглянулся — рыжая копна над красно-белым ранцем мелькнула в дверях и пропала.
— Ладно, я посмотрю еще! — крикнул он Дату, закидывая в портфель тетрадки.
Через две минуты он уже был на улице. Красная короткая курточка исчезла за углом школы. Котик рванул туда и вскоре, запыхавшись, уже подхватил Вишнин портфель.
— Уф, можно понести?
— Так уже несешь… — удивилась Вишня.
— Ты чего так быстро убежала? Одна.
— На танцы надо успеть.
— А ты там как танцуешь?
— Как-как… просто танцую, под музыку.
Котик не слушал, он представлял себе Вишню в белом трико и балетной пачке — как балет по телевизору: она плавно летит, а сверху сияют рыжие волосы вместе с веснушками и широкая улыбка. Он тоже улыбнулся в ответ и услышал:
— А Серёжа меня за талию подталкивает… и я под его руку…
— Какой Серёжа? — не понял Котик.
— Ну партнер мой по танцам… — Вишня даже остановилась. — Ты слушаешь вообще, что я тебе говорю?
Котик испуганно закивал головой: мол, да, слушаю.
Подошли к ее дому. Котик вопросительно взглянул на Вишню, но она решительно выхватила у него свой ранец и направилась к дверям. Вполоборота она попрощалась:
— Пока!
— Подожди, Вишня!..
Она обернулась слегка раздраженно.
— Я тебя провожу… и там подождать могу, мне сегодня никуда не надо… — быстро начал Котик.
— Я сама. Давай, пока! — она скрылась в подъезде.
Странно, подумал Котик, раньше она не отказывалась. И этот «партнер»… Как его там… Серёжа. Она ведь всех называет по кличкам: Котик, Муха… У них никого не называют по именам. А тут — Се-рё-жа. Что-то тут не так. Родители сегодня придут поздно, время есть.
Котик быстрым шагом пошел к метро. На трамвае было бы удобнее, но он боялся быть замеченным. Бегом по эскалатору — левая рука на перилах, ноги стремительно перебирают ступеньки. Главное — не думать о ногах, а то сразу запнешься. С ним так уже случалось. Пальцы почернели от перил, но плевать… Запрыгнуть в подошедший поезд и выйти на следующей остановке… Почему все-таки Вишня тогда решила спорить?.. Вверх по эскалатору — сперва бегом, потом отдышаться, стоя на ступеньке, потом снова бегом. На улице — быстрый взгляд на трамвайную остановку. Трамвая нет, отлично… Теперь найти точку обзора… Ага, вот кусты, за ними скамеечка.
Он бегом промчался к скамеечке. Обзор замечательный — вход в клуб как на ладони. Его самого почти не видно за кустами, да и Вишня вдали плохо видит, а у него зрение отличное — только в прошлом месяце проверяли.
Он успокоился и стал ждать, время от времени выбегая из укрытия проверить, не пришел ли нужный трамвай. Прошла, кажется, целая вечность, а то и две, прежде чем вдали мелькнула красная курточка с рыжей копной сверху. Котик, хотя его никак нельзя было опознать, на всякий случай спрятался в кусты и вперился в Вишню взглядом. Она с ошеломительной грацией, подпрыгивая и размахивая небольшой спортивной сумкой, явно в отличном настроении вбежала в клуб. Вычислить Серёжу Котик не смог — в здание постоянно кто-то входил.
Котик глянул на часы — у него был час или даже больше. Но он решил никуда не уходить — мало ли что. Устроился на скамейке, достал из портфеля учебник по русскому и тетрадку и принялся за домашнее задание. Писать на коленке было неудобно, он положил тетрадку на скамейку, а сам скрючился над ней. Время от времени он поглядывал то на вход в клуб, то на часы. Время шло медленно, зато домашнее задание таяло на глазах. На солнышке под кустами бузины уроки делались удивительно легко. На русский ушло двадцать три минуты. Он переключился на математику. Задачи щелкались одна за одной. На страницу выполз крупный черный муравей, остановился, повертел головой и попробовал залезть внутрь учебника. Котик смахнул муравья со страницы и вдруг спохватился. Он глянул на часы — есть еще немного времени. Скамейка скрипнула, Котик поднял голову и вздрогнул. Рядом с ним сидел старичок, не самый приятный на вид: над коричневым сильно заношенным свитером возвышалась совершенно седая голова с крупным лицом — мясистый нос картошкой, выдающийся неровный подбородок, толстые губы. Из рукавов выползли большие красноватые корявые крабьи клешни-руки и легли, сцепившись друг с другом, поверх суковатой палки.
— Здравствуй, тебя как зовут? — с улыбкой спросил сосед.
Улыбка у него была добрая, взгляд открытый, а голос хриплый и глубокий.
— Игорь, — ответил Котик.
— А я Степан Семенович. Это ты здорово, Игорь, придумал, — прохрипел старичок, — уроки на природе делать. А я, знаешь ли, стихи сочиняю. Тоже вот так сажусь на скамейку, закрываю глаза, и стихи сами складываются.
Котик слушал вполуха и складывал учебники-тетрадки в портфель — время уже приближалось к окончанию урока танцев, да и сконцентрироваться на математике уже вряд ли получилось бы.
— Хочешь, я тебе что-нибудь почитаю из своего? — не умолкал сосед. — Или даже… знаешь как… давай ты мне дашь тему какую-нибудь, а я прямо при тебе экспромт в стихах напишу. Давай?
Котик вежливо кивнул головой. Старичок закрыл глаза и стал равномерно раскачиваться, палка в его руках совершала круговые движения, вкручиваясь в землю. Вдруг Котик увидел вдали красную курточку, а рядом с ней — зеленую: из клуба вышла Вишня, а с ней — какой-то парень, невысокий, стройный, с соломенными волосами. Видимо, это и был Серёжа. Котик вскочил и шагнул в сторону, к кустам, чтобы его не заметили. Но парочка не обращала на окружающих никакого внимания. Они весело о чем-то болтали, но — Котик обратил на это особое внимание — за руки не держались, и сумку Вишня несла сама. Они свернули к проспекту, и Котик рванул за ними. На бегу он обернулся — старичок встал и махал ему рукой. А ведь он, наверное, поэт, подумал Котик, настоящий поэт… эх, неудобно получилось.
Он бегом пересек открытое пространство газона и, скрываясь за кустами бузины, выглянул: Вишня с партнером подошли к остановке. Они поболтали еще пару минут, и Серёжа (Котик с отвращением произнес про себя это имя), помахав Вишне рукой, пошел к метро, а красная курточка с шевелящимся от набегающего ветерка рыжим шаром осталась на остановке. Котик удивился — он бы ни за что не бросил Вишню одну на остановке. Ему очень хотелось кинуться к остановке, выхватить у девочки сумку и объяснить, что тот соломенноволосый партнер бросил ее. Но он благоразумно остался прятаться за кустом. Вскоре подошел трамвай, и Вишня укатила.
Домой Котик ехал тоже на трамвае, пропустив на всякий случай следующий и дождавшись второго. Перед глазами стояли рыжая и соломенная головы, близко-близко друг к другу, почти соприкасаясь.
Весь вечер он был задумчив — что-то надо было с этим делать, но что?..
Спать он ушел пораньше, сославшись на усталость. Мама даже подошла и потрогала его лоб, но он увернулся, сказал, что не болеет, просто сегодня уроки сложные были, надо выспаться. Отец только хмыкнул и с книгой уселся на кухне под неярким торшером. А Котик, совершив все вечерние гигиенические обряды, лег на свой диван под большой географической картой и выключил свет.
Дверь открылась, показалась голова мамы; ее волосы были подсвечены сзади и походили на горящую львиную гриву.
— Игорек, с тобой все в порядке?
— Да, мам, я просто устал.
— Живот не болит?
— Нет.
— А голова?
— Нет.
— Давай я температуру померю.
— Мам, я в порядке, просто устал. Можно мне поспать?
— Да, Игорек, спи. Но если что заболит, ты сразу скажи.
— Хорошо, мама, спокойной ночи.
— Спокойной ночи!
Дверь наконец-то закрылась. Котик лег навзничь и уставился на надменный индейский профиль Латинской Америки, очерченный на карте в рассеянном свете, проникающем от уличных фонарей сквозь неплотно задернутые занавески. Бассейн Амазонки сейчас выглядел хитрым прищуром, и недобрая улыбка обнажила щербину Сан-Пауло. Южная Америка сегодня была явно в ударе, причем в недобром.
Котик закрыл глаза. Перед тем, как провалиться в темный неясный сон, он понял, что надо делать.