После обеда и шумного, бестолкового мытья посуды на поляне появилось несколько разнокалиберных палаток. Царскими покоями возвышался четырехместный желто-оранжевый дворец Петуха, польский, с тентом и предбанником на двух «молниях». Пара простейших брезентовых однослойных палаток армейского образца, стоявших почетным караулом по обе стороны, только оттеняли шик дворца. Троечка же Котика, тоже с тентом и небольшим предбанником, вытертого коричневого цвета вполне сходила за потрепанный, но надежный рыцарский замок. Все разбрелись кто куда.
— Слышь, Котик, пойдем… — подошел Дат.
— Куда?
— Да ты что! Как это — куда, забыл уже?..
Котик недоуменно смотрел на Дата. Тот расплылся в широченной улыбке:
— Ну ты на рупь скидывался? Не-е-ет, ну если ты жертвуешь в нашу пользу, мы с Коброй возражать-то не будем.
— А-а, ты про это? — догадался Котик. — Пойдем.
Они подошли к Кобре, который держал в руках холщовую сумку, подозрительно округлившуюся на донышке.
— За плотиной есть развалины, там нас не увидят.
— Графского замка? — уточнил Котик.
— Типа того, — кивнул Дат. — Айда.
— Ну да, чтоб на хвост никто не упал, — аргументировал Кобра.
— Чашки взял? — спросил Дат. — Не из горла же пить.
— Я взял, — ответил Кобра.
— Сейчас свою схвачу, — Котик метнулся к куче посуды, чуть покопался, схватил свою металлическую кружку и помчался догонять собутыльников.
Вслед ему удивленно смотрела Вишня.
Трое друзей удобно устроились рядком на камнях давно развалившегося небольшого здания за плотиной. Здание было, наверное, деревянное, и от него остался только прямоугольник фундамента, сложенный из крупных камней, скрепленных вечным, до сих пор намертво держащим цементом. Судя по отсутствию остатков печки, это было служебное, а не жилое здание при плотине. Внутри развалин все заросло кустами и малинником, а чуть в стороне растопырились кусты одичавшей смородины.
— Финны строили, — важно сказал Дат, знавший эти места. — А в войну потом разрушили.
— Какие финны, ты что, тут до границы километров сто, не меньше! — возмутился Кобра.
— Здесь раньше Финляндия была, — пояснил Дат. — А в тридцать девятом наши их отсюда выбили и границу за Выборг отодвинули. Про Зимнюю войну слыхал?
— Ну да, — согласился Кобра, который, похоже, все-таки не слыхал про войну 1939—1940 года.
— Про линию Маннергейма знаешь? — спросил Котик.
— Конечно, доты всякие, дзоты… там даже патроны найти можно, — закивал Кобра. — Только это же в Великую Отечественную…
— Сам ты… в Великую Отечественную, — махнул рукой Котик. — Это в тридцать девятом было, финны от нас защиту строили.
— Ладно, мы сюда историю пришли учить или почему? — повернул все по-своему Кобра.
Он водрузил на плоский камень почти черную бутылку со светлой этикеткой, вытащил из кармана раскладной нож и, надрезав по кругу, аккуратно снял пластмассовую пробку. Запахло спиртом и жженым сахаром. «Агдам» — было написано на криво приклеенной бумажке. Кобра убрал нож и плеснул в три кружки. Каждый взял свою и понюхал. Котика передернуло от запаха.
— А мы закусить-то взяли? — спросил он. — Там еще хлеб оставался вроде.
— Да, — согласился Дат. — Зажевать бы.
— Нефиг, — отрезал Кобра. — Водка с закуской — деньги на ветер.
— Так это ж не водка… — заметил Котик.
— Тем более! — хмыкнул Кобра. — Ну, вздрогнули!
— Погоди, — все оттягивал момент Котик. — А за что пьем-то? Тост нужен.
— Логично, — согласился Дат. — Просто так — нехорошо. За здоровье?
— Ну ты, блин, вообще! — возмутился Кобра. — За здоровье, как в детском саду… Ты что, у тетушки на дне рождения?
— А как надо?
— Ну… давай за лося! — вскричал Кобра и залпом выпил свою порцию. — У-ух!
— За какого лося? — не понял Котик.
— Тупой! — Кобра даже рассердился. — Это так говорится — за все разом, чтобы пи-лося, спа-лося, жи-лося… Понял? Тогда пей давай!
Котик и Дат зажмурились и разом влили в себя густую темно-красную сладковатую жидкость. Немного жидкости успело влиться в глотку и ухнуть вниз, но потом горло Котика сжалось, а то, что уже просочилось, рвануло обратно, так что его чуть не стошнило. Диким усилием он пропихнул остатки пойла сквозь сжавшееся горло. Сердце скакнуло в сторону, но потом успокоилось. От желудка вверх побежала теплая волна. Она дошла до головы и закружила ее по часовой стрелке, потом отразилась в ноги, которые тут же стали ватными, и Котик плюхнулся на теплый камень.
— Хорошо пошло! — одобрительно заверил всех Кобра. — Повторим.
Новая порция прошла без эксцессов, горло не сжималось, и вторая теплая волна заполнила Котика. Потом третья…
Котик лежал на каменной кладке, положив руки под голову, и смотрел в небо. Два небольших белых облака висели в высокой голубизне: одно стояло на месте, а другое медленно приближалось к первому, сжимаясь и уплотняясь, как кулак. Котик ждал, когда же оно ударит другое, неподвижное и расслабленное.
— Жрать хочется, — сказало одно облако голосом Дата, с трудом пробиваясь через шум в ушах.
— Точно, пойдем поищем пожрать. Котик, пойдешь? — ответило другое облако (или все то же — не понять) голосом Кобры.
— Да, я сейчас с вами полечу, — ответил Котик и резко встал.
Земля под ним ушла в сторону и подло толкнула в бок. Он упал на четвереньки, и земля кружилась, как черная пластинка на диске проигрывателя. Землетрясение, что ли?..
— Гы-га-га… — откуда-то раздалось грубое ржание, перешедшее в веселый голос Кобры. — Да Котика-то нашего развезло!
Котик увидел перед собой тяжелые ботинки — почему они не кружатся? Желудок подпрыгнул к горлу. Котик судорожно сглотнул и вцепился взглядом в эти прочные ботинки с потеками грязи на носках, и вращение земли прекратилось. Он закрыл глаза, и земля снова понеслась по кругу, увлекая его за собой. Он снова открыл глаза, но ботинок перед ним уже не было. Сильные руки взяли его под мышки, вздернули и усадили на землю, спиной к каменной кладке. Он поднял голову — перед ним в тумане маячило лицо Кобры со слегка запотевшими стеклами очков.
— Ты… это… пока посиди, — ласково сказал Кобра. — А мы на разведку сходим в лагерь, посмотрим, как там… пожрать чего принесем. Ага?
И очкастое лицо пропало. Котик кивнул и стал рассматривать кусты малины, облепленные липкой молодой зеленью. Потом вспомнил про облака и задрал голову — ну вот, опоздал: два облака уже слились в одно, по форме напоминающее лошадиную голову с шеей, только почему-то летящее назад, в сторону развивающейся гривы. Голова налилась тяжестью, веки стали каменными, удерживать их было почти невозможно. Теперь-то понятно, почему гоголевский Вий требовал поднять ему веки, ибо сам не мог: даже Вий не мог сопротивляться тяжести век. И Котик сдался: глаза его закрылись, тело обмякло, голова упала на плечо. Он заснул тяжелым, беспокойным сном.
Когда он открыл глаза, уже начинало смеркаться. Шею ломило, рука затекла, во рту был наждак, но голова оказалась довольно легкой для такого состояния. Котик попытался встать — еще и затекшая нога застреляла болезненно. Он перевалился на четвереньки, осторожно встал. Чуть качнуло, но вроде ничего… Прихрамывая, он спустился к реке и присел на корточки у воды. Едва не упал, но успел опереться. С шумом ополоснул лицо свежей, почти черной водой, набрал ее в рот, пополоскал и выплюнул. Глотать благоразумно не стал, хотя пить очень хотелось. Потом встал и попробовал сориентироваться. Вроде бы лагерь должен быть слева… Точно, вон и голоса оттуда раздаются!..
На поляне радостно скакал желтый тюльпан костра, то вырастая в половину человеческого роста, то прячась среди отливающих красным жаром крупных поленьев. Вокруг костра на нескольких бревнах сидели подростки. Выделялся Кобра, в руках его млела старенькая гитара на кожаном ремне. Он сосредоточенно смотрел на огонь, а руки жили своей жизнью: левая выкладывала пальцы замысловатыми фигурами на грифе, а правая с остервенением перебирала струны, да так, что пальцев почти не было видно.
— У крокодила морда плоская, — с серьезным видом, глядя в огонь, сообщал Кобра приятным баритоном. — У крокодила морда плоская, у крокодила морда плоская, он не умеет целовать…
И тут уже вся толпа радостно и нестройно подхватывала:
— Его по морде били чайником,
Его по морде били чайником,
Его по морде били чайником
И научили целовать!
Быстрый перебор струн, и новый куплет в исполнении приятного баритона взвился вместе с серым дымом костра:
— У бегемота нету талии,
У бегемота нету талии,
У бегемота нету талии,
Он не умеет танцевать…
Разрозненный хор радостно оповестил всех, что такое универсальное средство, как чайником по морде, и бегемота может научить танцевать.
Котик хмыкнул, схватил чью-то кружку (свою он, похоже, забыл на развалинах, но возвращаться туда не хотелось) и зачерпнул из котелка черную жидкость. Чай оказался довольно противным, терпким и чуть теплым, но он жадно выхлебал целую кружку. Добавку пить не стал.
— Ее по морде били чайником,
Ее по морде били чайником,
Ее по морде били чайником
И научили убегать…
— пропели все про черепаху, которая ходит медленно.
Кобра отложил гитару и потряс кистями рук.
— Дай мне, — сказал Котик, и ухватил гитару за гриф.
— Ого! — удивился Кобра. — А говорил, что не умеешь.
Котик уселся на бревно рядом с Коброй, тронул струны, поднял взгляд. Прямо перед ним блестели громадные рыжие глаза Вишни. Он удивился, что они такие рыжие и яркие, но подумал, что это, наверное, просто отражение огня. Он уселся поудобнее, пристроил гитару, приладил пальцы под первый аккорд, и ударил по струнам:
— Штормит весь вечер, и пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка,
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают…
Играл он неважно, не тренированные мягкие пальцы не могли надежно зажать струны, и звук получался нечистый. У Кобры подушечками пальцев левой руки можно гвозди забивать: как копыта твердые, у него даже кровь на анализ из правой руки берут — не проколоть такую мозоль от струн. Да и мягкий голос Котика явно не соответствовал надрывной песне Высоцкого. Петь Котик не умел, он просто говорил речитативом, стараясь придерживаться ритма.
Народ закис.
— И рухнет взмыленная лошадь! — закончил четвертый куплет Котик.
— Все, взмыленная лошадь рухнула, — сказал Кобра и положил руку на гриф.
Дат захихикал, Петух заржал, девочки прыснули. Котик остановился. Кобра взял у него гитару и принялся демонстративно крутить колки, настраивая струны. Вишня отвернулась, глаза ее больше не горели рыжим огнем, но Котику показалось, что она улыбается.
Он встал, постоял немного за спинами, глядя на огонь. Взгляд зацепился за яркую точку, которая отделилась от костра и быстро полетела вверх, по спирали вкручиваясь в посиневшее небо, наверное, с целью поджечь его. Поднявшись на несколько метров, она погасла. Потом другая такая же искорка предприняла новую попытку, и опять безуспешно. Костер все посылал и посылал своих светящихся диверсантов к небу, но без толку. Хотя, похоже, кому-то за горизонтом, далеко на западе, это удалось: небо там стало рыжеть, как Вишнины глаза напротив.
Котик, тихо пятясь спиной, отошел от костра и в своей брезентовой ветровке растворился в наползающих сумерках. На темнеющем на востоке небе начали проступать первые звезды. Он с огорчением подумал, что не знает их имен, не знает даже, звезды это или планеты. Вздохнув и решив обязательно летом изучить звездный атлас и выучить хоть какие-то созвездия, кроме Большой и Малой Медведиц, он медленно пошел на шум воды у плотины.