Архив автора: Урмас

Здесь природа честна,
И мне нравится это —
Уж весна так весна,
А за ней сразу лето —

Хоть приятно на вид,
Жарко и комаринно…
Осень следом влетит
И затянется длинно —

Прелых листьев паркет
И просевшее небо,
Ветром тянет вослед
Запах черного хлеба…

А как станет нема
И недвижна природа,
Нас накроет зима
Беспробудной дремотой.

А потом мы зевнём
Потревожив покровы,
Светлым мартовским днём
Все закружится снова.

Уж тридцать лет и три года
Лежал на печи Илья –
То ли слезать неохота,
А то ли никак нельзя.

Нечист воротник посконный,
Он выглядит как старик.
А в тёмном углу икона,
И грозен там пыльный лик,

Людей да и Бога ради
Нет смысла на свете жить –
Лежать в тишине и смраде
И брагу впотьмах глушить.

И пролежни уж на роже,
Ругался на мир незло,
Когда калик перехожих
Раз в сени к нему внесло.

Они заломали шапки,
Крестнулись на лик в углу,
Илья встрепенулся зябко
И матерь помянул вслух

– А что вам, калики, надо?
– Да нам бы испить воды.
– Так я принести вам рад бы,
Но ноги вон, вишь, худы.

Эх, добрые человечки,
Добра в этом мире нет,
Лежу я ведь тут, на печке,
С излишком уж тридцать лет.

Калика сказал плешивый:
– Вставай-ка с печи, Илья!
– Смеяться сюда пришли вы?
Да как же вам встану я?

Он гневно сверкнул глазами:
– «Оставь подобру меня!
Налейте водицы сами,
Кадушка стоит в сенях.»

– «А ты все же встань, Илюша,
Тебя вся Расея ждёт!»
Он сполз с печи неуклюже
Неловко шагнул вперед,

Потом, озираясь дико,
Воды принёс из сеней
– Спасибо, – сказал калика, –
Сначала ты сам испей!

Илья отхлебнул немного
И снова отпил, вповтор:
– Вкусна же вода, ей богу!
И рот рукавом утёр.

В руках он почуял силу,
Что Землю готов свернуть.
– Волшебна вода? – спросил он,
Вздымая дыханьем грудь.

А странник воскликнул строго,
Глазами сверкнув в тени:
– Эх, выпил ты, видно, много,
Давай-ка еще хлебни!

И после глотка второго
Утерся рукой опять:
– Побью я теперь любого,
Но землю уж не поднять.

Калики уже на крылечке:
– «Грядут непростые дни,
Довольно лежал на печке,
Родную ты Русь храни,

Что будет неодолима,
Пока есть богатыри.»
Что ж, так говорит былина…
А нынче-то посмотри –

Как будто в сенях покойник
Не убран лежит, в грязи,
Давно Соловей-разбойник
Уж правит на всей Руси,

Опричники однолИки
С ним топают по гнилью.
Ну, где же вы там, калики?
Пора поднимать Илью.

Многая где мудрости, много и печали –
Говорил когда-то Соломон.
Как печаль нагрянула, мудрые молчали,
Так всегда бывает испокон.

А когда осело всё, шрамы затянулись,
Поросла печаль уже быльём,
Мудрецы очухались, встали, встрепенулись,
Рассуждая громко о своём.

Кто виновен, делать что? – развели анализ,
Не сойтись им в мнении одном.
Все переругалися, чудом не подрались,
А потом мирилися вином.

Отпускаю мысли я, на закате жмурюсь,
Ветер плещет дух полынных трав.
Многая печали где, незаметна мудрость –
Соломон, наверно, был неправ.

Ветр воет и пуржит,
Вихри снежные кружит,
Снизу наледь..
Ну а что поет душа,
Хоть не видно ни шиша –
Так зима ведь!

Распрямляется спина,
И, качаясь вполпьяна,
В никуда я.
На висках горячий пот,
За пургою что там ждёт,
Я не знаю.

Пропаду коль, поделом,
А пока что напролом
По метели…
Что там встало на пути,
Не проехать, не пройти?
Полетели!

Да где ж вы, люди добрые?
Пропали как-то вдруг…
И вытеснены кобрами,
Они сжимают круг,

Качают капюшонами,
Нацеживают яд,
Глаза опустошённые,
И языки шипят.

Шажками, тихо, плавными
Я пячусь, не дыша –
Тут не споткнуться, главное.
Куда ушла душа?

Вдоль стеночки бочком идти
И холодно в груди,
Ведь змеи те очковые
Опасные, поди?

Там яд из зуба сОчится,
Раздвоенный язык –
Такого мне не хочется,
К такому не привык.

Вот адские исчадия!
Ну где я, идиот,
Возьму противоядие?
Подумать бы вперёд,

Поставить бы на паузу,
Не лезть бы на рожон…
Но нате вам, пожалуйста,
Уже я окружён.

Но дело мое правое,
Их много, а нас рать –
Найду на них управу я,
Не буду отступать!

Пусть ёкает под рёбрами,
Я сам себе закон –
Коль окружённый кобрами,
То буду я дракон!

Возбужденный словно псих,
Аж на сердце рези,
Я писать стараюсь стих,
Ну а он не лезет.

Упирается, грубит,
Матерится хрипло,
Ощетинился на вид,
Растопырил рифму.

И не пишется в тетрадь,
Я тружусь напрасно –
Жить не хочет он, видать,
В этом мире грязном.

Стих по капле из души
Выдавлю, как прыщик,
Чтоб – все средства хороши –
Cделал мир он чище.

Спросите, милые: «Ну что опять не так,
И почему морщины влёт по роже?»
А я скажу, в кармане сжав кулак:
«Платон мне друг, но истина дороже.»

Ответ услышу я, что справедлив и скор:
«Оставь же свои дикие замашки –
Ведь это не дуэль, всего лишь спор,
И разожми ладони нараспашку!

Да плюнь на истину, живем мы однова!
И надо согласиться в споре с другом,
Не стоит так цепляться за слова,
А протянуть навстречу ему руку!»

Я покачаю гордо лысой головой
И жестом подтвержу, спугнув прохожих:
«За истину стою, пока живой,
Платон мне друг, но истина дороже.

И выбор сделан мой, простите, господа –
Упали в грязь разорванные вожжи,
Плевать на истину не буду никогда,
Платон меня поймет, надеюсь, позже.»

Март был несуразный: с утра слепящим солнцем по пыльным окнам сияла весна, переливаясь щелканьем невидимых птиц, а к вечеру навалилась тяжелая метель. Крупные снежные хлопья некрасиво шлепались на серый асфальт, намокая грязью. Миша шагал к метро, глядя себе под ноги, и злорадно надеялся, что промочит ноги, и тогда дома можно будет законно надраться остатками того поганого виски, что жмот Серёга подарил на прошлый день рождения. План сработал, и под левой стопой захлюпало — тонкие кожаные туфли к такой погоде не были готовы.
Вчера все было хорошо — весна, хорошая работа, да и на личном фронте кое-что начало прорисовываться после череды неудач. Работал Миша логистическим посредником. Это было интересно: он мотался между заказчиками и поставщиками, координируя срочные поставки средних и мелких партий грузов и товаров. Задачи были штучные, неповторяющиеся, каждый раз приходилось затевать что-то новое. Ему нравилась непредсказуемость, да и клиенты часто от души благодарили. Но в последнее время, на фоне бурно развивающихся событий и стремительно накатывающих антироссийских санкций, работа буксовала. Часть поставщиков прервала связи, выплатив неустойку, но некоторые еще работали. Затем отпали международные перевозчики типа DHL и UPS. И тут Миша провернул гениальную многоходовую комбинацию, чтобы поставить электронные платы для промышленных роботов на авиазавод. Конечно, платы были под санкциями, но по знакомству нашлась «левая» фирмочка в Израиле, которая под видом школьных калькуляторов отправила товар в Казахстан, а там уже другая фирма должна была отправить платы в Москву самолетом «Эйр Астана». Это было вчера. А сегодня выяснилось, что рейсов из Казахстана больше не будет — страховые и лизинговые компании отказываются страховать самолеты в российском воздушном пространстве. Конечно, еще можно было бы попробовать перенаправить груз через Армению, а то и Грузию, а далее наземным транспортом, но запал энтузиазма иссяк: концы обрубались со всех сторон, и все из-за этих дебильных санкций.
Ну да, родная страна ввела на Украину танки, но ведь он-то, Миша Григорович, не имеет к этому никакого отношения, он просто занимается своим делом. Заводу нужна электроника, и он эту электронику честно пытается доставить согласно контракту, а ему не дают. К тому же эти, которые на Украине, сами нарвались: кого-то там обстреливали, натовские ракеты у себя размещали, да и вообще, на нас напасть готовились. Конечно, сами по себе они бы никогда решились напасть, малахольные они, но их толкала Америка или кто-то там еще, и у них не было выбора. Поэтому и у нас не было выбора: если драки не избежать, надо бить первыми — это любая шпана знает.
Интересно: у них не было выбора, у нас не было выбора… а у кого он тогда был? У Америки, наверное — она сделал свой выбор, чтобы нас уничтожить. Но это все политика где-то там, в верхах, а концы рубили конкретно ему, Мише.
Начальство еще неделю назад взяло отпуск и свалило, по слухам, в Турцию, а может, и куда подальше. Бухгалтерша Валентина все время что-то шебуршала с серьезным видом, на вопросы не отвечала, огрызалась — видать, что-то знала. Народ кругом был мрачный, напряженный и молчаливый, только многозначительно хмыкающий. Недобрая свинцовая туча наползала на Мишин простой мир, заволакивая ровный горизонт…
Теперь хлюпнуло и под правой пяткой. Миша оторвал тяжелый взгляд от серой мокрой каши — подход к метро перекрывала бурая лужа, слева торчал заборчик, а правый поребрик был перекрыт какой-то… каким-то существом неопределенного пола в мешкообразной накидке с глубоким капюшоном, откуда торчала нижняя часть прыщавого лица с кольцами пирсинга. К груди существо прижимало лист бумаги с потекшей надписью «Война или мир».
Ноги были уже мокрые, в лужу лезть не хотелось, и Миша пошел прямо на существо. Оно повернулось к нему и вытянуло вперед плакат.
— Это что? — спросил Миша.
— Толстой, Лев Николаевич! — ответило существо звонким девичьим голосом.
— У Льва Николаевича «Война и мир», — поправил Миша.
— Ну да, у него и война, и мир, — существо откинуло капюшон и оказалось неопрятной девушкой с крашеными в зелень волосами, не в Мишином вкусе. — А нам сейчас надо выбирать, понимаете? Между войной и миром. Не может быть и того, и другого сразу. Тут или одно, или другое. Война — это смерть, а мир — это жизнь, понимаете? Вот вы разве за войну? Война — это смерть.
— Я за то, чтобы пройти к метро не по луже. Пустите.
Он ступил на поребрик, но то ли нога соскочила, то ли еще что, и он ухватился за плакат, тот порвался, девица с криком «фашист!» кинулась на Мишу, и он завалился в снежную массу на газоне — хорошо еще, что не в лужу. Упав на четвереньки, он тут же вскочил, почему-то держа в руке половину мокрого листа бумаги со словом «мир». Правая брючина промокла. Миша повернулся к девице и хотел уже было заорать, что ж она делает-то, но поперхнулся от жгучей боли в правой части поясницы. Скрючившись, он обернулся. Посреди лужи стояли двое полицейских в неуклюжих бронежилетах поверх толстых тулупов. Лужа оказалась мелкой — не прикрывала даже кант их новеньких берцев. Один был повыше и постарше, а другой, молодой и шарообразный, держал в руке дубинку.
— Вы что? Я же… — начал было Миша — и тут же получил дубинкой по правому плечу.
Больно не было, но рука повисла плетью, пальцы едва ощущались слабым покалыванием.
— Ты тут не особо размахивай, — тихо сказал высокий, — может, кто снимает, потом за бугор отошлют, не отмоешься. Премии лишить хочешь?
— Ладно, тут не буду размахивать! — радостно сказал шарообразный и подмигнул Мише. — Сержант Блхна… Вы задержаны.
— За что? — Миша не понимал.
— Держи этого! — крикнул высокий и рванул вбок, на газон.
— Не убежит! — заверил сержант и неуловимым движением замкнул Мишины кисти наручниками. Затем он крепко и больно сжал Мишин локоть и потянул в сторону метро: — Пойдем!
В углу вестибюля за неприметной железной дверью располагалась большая, скудно обставленная комната, где за столом сидел мужичок в штатском и играл на телефоне. На вошедших он не посмотрел. Сопровождающий завел Мишу в едва освещенный чулан с двумя вделанными в стену скамейками и направился к выходу.
— Э-э… товарищ сержант, — робко начал Миша, — а наручники?
— Потом, — раздалось из-за захлопнувшейся двери.
Миша просканировал себя: правая брючина была мокрой, поясница болела, зато рука уже откликалась на команды. Так, спокойно, надо вспомнить, что делать при попадании в полицию… Позвонить адвокату? Да какие у него, к чертям, адвокаты! Андрею, что ли, позвонить, он парень ушлый, что-нибудь сделает. Миша попытался расстегнуть куртку и вытащить из внутреннего кармана телефон, что было не так-то просто со связанными руками. Когда он уже ухватил телефон двумя пальцами, дверь лязгнула. Миша благоразумно высвободил руки — и в каморку влетела та девица с плакатом. За ней вошел запыхавшийся высокий полицейский и ткнул подбородком в Мишину сторону:
— Выходите.
Миша сел на неудобный стул перед железным столом и потер наконец-то освобожденные руки.
— Документы есть? — спросил высокий с погонами старшины. Он так и не представился.
— Паспорт, — Миша вытащил из нагрудного кармана документ в пластиковом пакете.
— Тэкс… — начал старшина, — Михаил Ефимович Григорович… Григорович-Шендерович, знаем-знаем…
Штатский в углу оторвался от телефона и спросил:
— Что?
— Я когда маленький был, — повернулся к нему старшина, — как-то вечером по телевизору передачу «Куклы» увидел. Там такие куклы… на людей похожие, но страшные, и говорили мерзкими такими голосами. Я так испугался, чуть не обделался, мама еле успокоила.
— И что?
— А то, что это такое демократическое политическое шоу было, где над Ельциным глумились, а вел его Шендерович. Отец тогда сказал, что эти жиды только и могут, что детей пугать.
— И что?
— Да ничего…
Гражданский снова уткнулся в телефон, а старшина повернулся к Мише и стал листать паспорт:
— Так, выдан… прописан… не женат… военнообязанный… загранпаспорт… Телефон есть?
— Есть, — Миша вытащил телефон.
— Откройте.
— Что?
— Телефон откройте, разблокируйте.
Миша изобразил удивление, но увидев, что шарообразный встал, добродушно помахивая дубинкой, схватил телефон, начертил пальцем зигзаг на экране и передал старшине.
— «Телеграм», «Тик-ток» есть? — спросил тот.
— Да брось ты, — встрял штатский, — пусть в отделе разбираются. Составь протокол, и пусть увозят.
— Угу, — кивнул старшина и начал заполнять протокол задержания.
— Так я что, задержан? — спросил Миша.
Старшина кивнул.
— А позвонить я могу? Один звонок.
— О, опять! — засмеялся шарообразный. — Насмотрелись боевиков пендосских: «Мне надо позвонить адвокату! Зачитайте мне мои права!»
— Вас отвезут в отдел, — пояснил штатский, — там оформят, а потом или отпустят домой, или могут дать позвонить. У вас есть адвокат?
Миша покачал головой.
— Тогда не мешайте работать, — штатский снова уткнулся в телефон.
— Подпишите, — старшина через некоторое время пододвинул заполненный синей ручкой бланк.
Миша посмотрел на бумагу, там было что-то про «распространение заведомо ложных сведений» и «призывы к массовым беспорядкам».
— Там все не так, — сказал он, — я не призывал, я, наоборот, порвал плакат.
— Не согласны? — спросил старшина.
— Нет.
— Ну, можете не подписывать, ваше право. Подпишите тогда вот тут, опись изъятия.
Опись об изъятии паспорта и телефона Миша подписал, после чего был препровожден снова в чулан, откуда уже выводили помятую девицу. Через закрывающуюся дверь он услышал голос старшины:
— Да, транспортный… Двое, за дискредитацию… Когда карета будет?..

В автозаке Миша перекинулся парой слов с Оксаной, той самой девицей, из-за которой он и загремел, но от разговора про политику отказался — наверняка их слушают. В районном отделении его сразу же провели в кабинет к дознавателю, невероятно красивому старшему лейтенанту. «Ему бы не меня, а Оксану допрашивать, — подумал Миша, — небось сразу бы раскололась такому красавчику».
Красавчик прочитал Мишину сопроводиловку и спросил:
— Так вы не согласны с протоколом задержания?
— Нет. Я там случайно оказался и не имею ни малейшего отношения к призывам.
— То есть вы утверждаете, что наши сотрудники ошиблись и задержали невиновного? Так?
— Ну-у-у… Так.
— И их теперь надо примерно наказать, чтобы в дальнейшем они не задерживали невиновных, а также и виновных, и лучше бы вообще никого не задерживали и не охраняли бы общественный порядок. Так?
— Нет, что вы, не надо их наказывать… Ну, ошиблись и ошиблись, бывает, и пусть они, конечно же, продолжают охранять.
— Ну, спасибо, разрешили. Так вот, вы считаете, что вас задержали ошибочно, а сотрудники транспортного отдела считают, что вы нарушали установленный порядок, о чем и составили протокол. Налицо противоречие. Так?
— Так…
— А если есть противоречие, его надо разрешать. Так?
— Так… А как его разрешать?
— На это есть специальный орган, который как раз для этого и существует. Называется суд. Нам тогда придется собрать доказательства и отправить ваше дело в суд, который и решит, виновны вы или нет.
— Так. А, скажем, если я подпишу протокол?
— Если вы признаете факт административного нарушения, вам будет выписан административный штраф.
— А нарушение-то в чем?
Лейтенант пододвинул к себе протокол.
— Лев Толстой, говорите? «Война и мир»? Вы, конечно же, знаете, что Лев Толстой был революционером, недаром Владимир Ильич Ульянов-Ленин называл его «зеркалом русской революции». И выступал Лев Николаевич против российской государственности. Кроме того, он был отлучен от церкви, а это наша основная духовная скрепа. Таким образом, сама личность Толстого идет вразрез с духовными направлениями русского народа. Да вы сами-то роман читали? Там же половина — занудство на французском. А использование выдернутого из контекста названия в условиях реалий информационной войны означает желание прикрыть якобы классической цитатой истинную цель — дискредитацию государственной политики, направленную на освобождение от фашизма. А уж имитация драки с полицией — это явно заказная игра на руку нашему идеологическому противнику.
Миша погрустнел и быстро, не глядя, подписал протокол.
— Вот и хорошо, — кивнул лейтенант. — А теперь опишите все, что было, кто вам дал такое задание, сколько заплатили, какие еще акции подобного типа планируются, где и когда.
— Да я говорю, я случайно там оказался!
— Напишите как было. Нам нужна правда, только правдой можно победить.
Подтекающей синей ручкой на желтоватой бумаге Миша описал недавнее происшествие, подчеркнув двойной линией, что девушку и плакат он видел впервые и что все получилось случайно. Потом подумал и отдельным абзацем дописал, что искренне раскаивается за свое необдуманное поведение. Лейтенант прочитал, довольно хмыкнул и выложил на стол папку с Мишиными документами и телефоном.
— Хорошо, можете быть свободны. Я сейчас вызову дежурного, он вас проводит.
— Это все? — спросил Миша, рассовывая вещи по карманам.
— Не совсем. Через несколько дней ваше дело рассмотрит административный суд и примет решение. Уведомление вам пришлют.
— А какое может быть решение?
— Скорее всего, административный штраф от тридцати до ста тысяч рублей. Обычно тридцать — тридцать пять…
— Это же очень много! У меня нет таких денег. Я думал, тысяча — две…
— Размеры штрафа установлены соответствующими инстанциями, а решение принимает суд. За тысячу все бы бросились дискредитировать. Ничего, заграница вам поможет, там фонды специальные есть, чтобы оплачивать демонстрантов. Но учтите, при получении денег от таких фондов вы автоматически становитесь иностранным агентом со всеми вытекающими последствиями.
В комнату зашел дежурный, Миша встал, попрощался с красивым лейтенантом и вышел.

* * *
На следующий день Миша пришел в офис с опозданием — отсыпался. Впрочем, никто не обратил на это никакого внимания, народ толпился на кухне у кофейного автомата и бурлил. Обсуждалось, что теперь будет в связи с обрубанием всех концов и очевидным провалом работы.
— Вот были бы каким-нибудь «Макдоналдсом», — взвизгнула молоденькая Даша, по слухам, племянница человека из министерства, — и распустили бы нас, а зарплату бы на год сохранили! Лафа!
— Угу, — буркнул предпенсионный Василий Петрович, — а вот не начали бы эту… операцию…
Он сбился, закашлялся и быстро пошел к туалету.
— А что с невыполненными заказами-то будет? — спросил Миша. — Неустойки там, штрафы?
— Да ты что! — встрял Сергей, здоровый мужик с опухшим лицом. — Это же не наша вина, это же все пендосы против нас санкции напридумывали, задушить хотят! А наши нас поддержат, не могут бросить, мы же за правое дело страдаем.
— Ну да, ну да… — согласился Миша и пошел в свой закуток.

Уже ближе к концу дня к Мише подошел Василий Петрович и осторожно сказал:
— А ты, оказывается, герой…
— Какой герой?
— А вот, — Василий Петрович сунул под Мишин нос свой смартфон, на котором крутилось какое-то видео.
— Что это? — спросил Миша и всмотрелся.
На трясущемся видео был виден со спины человек в черной куртке, которого полицейский бьет с размаха дубинкой. Человек выгибается, оборачивается… И, вот черт, это же он, Миша!
— Кто это снял? — спросил он.
— Не знаю, по «Би-би-си» выложили, — шепнул Василий Петрович.
— Ох, еш-ш… — скрипнул Миша. — Ага, спасибо, извините, мне надо бежать.
— Да, конечно. Если какая помощь понадобится, мы того… Ну герой!

Едва Миша вышел на улицу и повернул за угол, из кармана раздалась бодрая мелодия «Остров Невезения», означающая, что звонит кто-то незнакомый. «Эти спамеры уже достали!» — подумал он, но на звонок ответил:
— Слушаю!
— Это Михаил Ефимович Григорович? — поинтересовался серьезный мужской голос.
— Предположим… — Миша слышал, что нельзя говорить «да» по телефону незнакомым людям.
— Михаил Ефимович, сейчас не время предполагать. С вами говорит старший лейтенант Смирнов, мы вчера с вами беседовали о вашем задержании.
— Так точно…
— Тут открылись новые обстоятельства. Вам надо подъехать.
— Когда?
— Сейчас.
— Я только с работы вышел. Можно, я поужинаю и через час подъеду? Вы же меня арестовывать не будете? Я только не помню, куда ехать. Вы мне адрес можете эсэмэской прислать?
— Поужинаете потом. А сейчас приезжайте. Вас подвезут.
Лейтенант отключился. Миша удивленно смотрел в погасший экран телефона, и тут его жестко взяли за локоть:
— Гражданин Григорович Михаил Ефимович? Пройдемте, вас ждут. Садитесь в машину. И спокойно, без самодеятельности.
Боковым зрением он увидел двух человек позади и вроде бы еще чью-то тень. Рядом остановился темно-синий микроавтобус «фольксваген» с затемненными стеклами и распахнул дверцу. Слегка подталкиваемый сзади, Миша ввалился в салон, где уже сидел один мужчина в черном, и приземлился на сиденье. Рядом пристроился еще один в черном, а третий сел лицом к нему и показал какие-то корочки:
— Капитан Петров.
— Меня арестовали? — спросил Миша.
— Нет. Пока нет. Просто надо кое-что уточнить, и будет лучше с этим не затягивать. Дайте мне ваш телефон.

Куда его привезли, Миша не понял, но это был точно не райотдел полиции — внутренний двор обычного современного офисного здания, и никаких вывесок. Его провели через неприметную дверь и извилистый коридор в небольшую комнату, где, кроме пары столов и нескольких стульев, ничего не было.
— Вот здесь мы и поговорим, — сказал капитан Петров. — Чай, кофе, воду будете?
— Спасибо. Воду, если можно, а то, знаете, в горле пересохло, — кивнул Миша. — И еще, тут есть?..
— Да, — капитан кивнул одному из сопровождавших. — Проводи гражданина в туалет.
Туалет оказался на удивление чистым. Сопровождающий остался у раковины, а Миша зашел в кабинку и там сделал свои дела. Потом вымыл руки и вышел с сопровождением в коридор. На столе его ждала непочатая бутылочка воды «Святой источник» и пластиковый стакан.
— Присаживайтесь, Михаил Ефимович, — пригласил капитан.
— А я думал, лейтенант Сидоров вызвал меня поговорить.
— Смирнов. Лейтенант Смирнов. Нет, он мне передал дело в связи с новыми обстоятельствами.
Капитан вытащил из кармана Мишин телефон и протянул ему.
— Разблокируйте, пожалуйста, — попросил капитан.
Миша начертил на экране закорюку, телефон засветился. Один из сопровождающих взял телефон и вышел.
— Итак, — начал разговор капитан, — вы видели видеоролик с вашим участием?
Мишу удивился и хотел было спросить, какой еще ролик, но вспомнил Василия Петровича и мутное видео на его смартфоне.
— Вы про то, где меня… где я…
— Да, про видео, которое распространило «Би-би-си», а потом и вся прочая псевдодемократическая пропаганда. Так вы про него знаете, так?
— Нет, мне… один коллега показал, спросил, не я ли там.
— Что за коллега?
— Это обязательно?
— Михаил Ефимович, вы думаете, вас сюда пригласили, чтобы задавать необязательные вопросы?
— Василий Петрович Чернобород, но он ничего такого не говорил, только спросил.
— Спросил, не вы ли это на видео?
— Да.
— Ну, смотрите сами.
Капитан поднял лежащий пред ним электронный планшет и повернул его к Мише. На экране замер кадр, где его, Мишу, бьют по спине, а подпись под картинкой гласила: «Полиция жестоко задерживает отважных пикетчиков против войны Михаила Григоровича и Оксану Покровскую. Оксана задержана, судьба Михаила неизвестна, наши адвокаты пытаются его найти».
— Ну да… задержали жестко, — после паузы сказал Миша. — По почкам врезали неслабо… и по руке еще. Но я же не пикетчик, я лейтенанту Сидорову… то есть Смирнову… там все написал. Я случайно проходил — и споткнулся.
— Да, я читал ваше объяснение. Выглядит правдоподобно, но это попало в «Би-би-си», значит, кто-то это снимал со стороны. Смахивает на провокацию, не находите?
— Возможно, но я и правда просто проходил мимо.
— Вы же порвали плакат, да?
— Да, но я случайно, я же говорю: споткнулся, схватился за что-то, а это плакат оказался. Я совершенно ни при чем, если кто-то это снимал со стороны.
— Вы знаете, кроме этого сфабрикованного ролика, где не видно, что происходит на самом деле, у нас еще есть видео с камер наблюдения, где все видно гораздо лучше… — капитан сделал многозначительную паузу и продолжил: — И там видно, что вы не прошли равнодушно мимо, как большинство усталых сограждан, а прервали постановочное шоу, порвали фейковый плакат и привлекли внимание правоохранителей к незаконному сборищу. То есть повели себя как настоящий патриот и ответственный гражданин. Ведь так?
— Ну-у… Наверное, так.
— Не наверное, а именно так! У нас есть видео, подтверждающее это.
— Хорошо.
— И вас не задержали, а вежливо попросили пройти в отдел как свидетеля происшествия.
— Но меня же задержали — и, я бы сказал, не совсем вежливо…
— Михаил Ефимович! За недоразумение со стороны рядовых сотрудников линейного отдела я приношу вам от лица всех правоохранительных служб искренние извинения. Они не совсем разобрались в ситуации, тем более что с того ракурса, откуда они подошли, было трудно разглядеть. Ну согласитесь, что взять с рядовых сотрудников, которые вынуждены в это тяжелое время работать без отпуска и выходных! Конечно, они устали — и не сразу разобрались. Они в усиленном порядке оберегают покой наших граждан. Вы их простите?
— Да, конечно, я понимаю: лучше пере, чем недо…
— Вот и отлично! И вы же согласны, что, по сути, вас просто пригласили, чтобы записать ваши бесценные показания.
— Постойте, а как же суд, штраф?
— Да ну что вы, Михаил Ефимович, за что же вас штрафовать? За то, что вы повели себя как истинный патриот?
— Но лейтенант Смирнов сказал, что дело передано в административный…
— Никакого дела нет, никакой штраф вам не грозит, поверьте моему слову, я лучше знаю, чем лейтенант Смирнов.
— Ну ладно тогда.
— Ну вот мы с вами и разобрались, правда?
— Да, разобрались.
— А тысячи… возможно, миллионы людей по всему миру, вроде вашего коллеги Черноборода, остаются одурманенными фейковой пропагандой. Они же не знают, как все было на самом деле. Так?
— Ну, наверное…
— И мы, точнее вы, как прямой участник события, должны донести до них правду. Только правдой можно победить ложь. И это и есть самая главная битва. Наши воины героически выполняют задачи Родины в рамках спецоперации против мирового заговора либерастов, а мы боремся за правду здесь, где проходит передовая информационной битвы.
— Но как я могу? У меня ни «Фейсбука», ни «Твиттера» нет…
— И не надо. Они все равно заблокированы за запрещенный контент. Вы выступите на телевидении и расскажете, как же все было на самом деле, ведущий вам будет задавать вопросы, а вы отвечать. Будут показаны настоящие видео с камер наблюдения, а эксперты технически обоснуют фейковость того ролика. Это просто: вам задают вопросы, вы отвечаете. И все узнают правду, сотни миллионов. Наша правда победит их ложь.
— А что за программа?
— «Вечерние беседы» с Николаем Грачёвым. И да, за участие в программе вы, конечно же, получите гонорар. Честный гонорар, ведь одно ваше правдивое слово дороже тысяч слов каких-нибудь трусливых комиков-гомиков с их пошлыми шутками.
— Ага. А когда?
— А вот прямо сейчас вас отвезут на студию, там и договоритесь. Это уже не моя область.

Знаменитый на всю страну Грачёв оказался хмурым невысоким человеком с помятым и плохо выбритым лицом. Он крепко стиснул Мишину руку и вопросительно приветствовал:
— Привет, ты Михаил?
— Да, Михаил. Здравствуйте. Я так рад с вами познакомиться!
— Все рады… Будем работать. Тебе сейчас выдадут текст. Пока гримируют, прочитай его внимательно. Учить не обязательно — будет видеосуфлер. Через полтора часа попробуем. Людмила, проводи!
Людмила, хрупкая женщина со сморщенными руками и лицом, завела Мишу в комнату, похожую на парикмахерскую, заставленную по периметру столиками-трюмо, и велела снять джемпер и рубашку. Оставшегося в вытертой и не очень свежей майке клиента она усадила перед зеркалом в углу и включила яркий свет. Нежные руки приятно скользнули по его щекам и шее, вздымая тепло в груди. Миша с удивлением посмотрел на себя в зеркале, но отражение было сурово, и тут же жирная и липкая, но при этом сухая масса тонального крема была брошена на его лоб. В поле зрения появилась мужская рука с пачкой бумажных листов:
— Текст. Читайте, — сообщил незнакомый голос.
Миша открыл пачку в середине:
«НГ: — Скажите, эта женщина… она вам мешала? Нападала на вас?
МГ: — Она мне мешала и не давала плакат. А потом набросилась на меня и профессиональным борцовским приемом кинула прямо в лужу, причем так, что я упал головой и сильно ударился. Когда я уже падал, она ударила меня по спине, там до сих пор гематома.
НГ: — Скажите, Эдуард, вы можете сказать, что это был за прием? Это просто случайный толчок или спортивный прием?
ЭР: — Конечно же, это не обычный женский толчок. Вот посмотрите на видео. Очень похоже на боевую подсечку, применяемую спецназом сил НАТО. Прием жестокий и негуманный, его цель не просто сбить противника с ног, но произвести удар его затылком о твердую поверхность».
Так… «МГ» — это он, Михаил Григорович. «НГ» — скорее всего, Николай Грачёв, а «ЭР» — кто-то третий.

— Ну вот, — вернула его к действительности Людмила, — ваш грим готов, теперь давайте подберем одежду.
Крем на лице подсох отвратительной коростой. Миша провел пальцем по лбу и поморщился — лоб был липким и чесался.
— Нет-нет, — ласково сказала Людмила и промокнула его лоб ватным тампоном. — Это трогать нельзя. Потерпите немного, привыкнете. А пока примерьте вот эту рубашку.
— Так у меня же своя, — удивился Миша, глядя на блестящую, вырви-глаз, голубую рубаху.
— Нет, ваша в клеточку, будет в кадре «плыть». Да, и часы снимите.
— А часы-то почему?
— В кадре не должно быть часов.
Миша покорно согласился на безразмерную рубаху и погрузился в вычитку теста. Его ответы по сценарию были настолько далеки от того, что произошло, что он бросил читать и стал в зеркало разглядывать интерьер.
— Вы готовы? — спросил Грачёв, который был уже в привычном по телеэкрану сером френче.
— Да… Нет… — смутился Миша. — Вы знаете, этот текст… Он не соответствует действительности…
— Ах, это? — отмахнулся телеведущий. — Не волнуйтесь, у нас сейчас проба. Режиссер там что-то набросал… Не вникайте. Ваше дело сейчас — просто зачитать этот текст. Ну, вы понимаете, надо прорепетировать. А эфир будет завтра, и там вы будете отвечать на вопросы.
— Ага, ну тогда конечно, — согласился Миша. — А грим зачем?
— Как зачем? Проверить, как это выглядит на экране. Тут никогда заранее не знаешь.

«Ринг» с круглым столом был ярко освещен, а зрительная часть зала пуста и темна. В полумраке угадывались несколько телекамер. За столом, слева от Миши, сидел молодой и плотный, но уже рыхлеющий мужчина, а место справа пустовало. Вдруг сквозь стеклянную крышку стола проявилась ярко-красная надпись «**ВНИМАНИЕ!**», сменившаяся на «МОТОР». Раздались гулкие шаги, и под ярким светом появился Грачёв.
— Добрый вечер, уважаемые гости! — обратился он к пустому залу и повернулся к одной из телекамер. — Начинаем наши «Вечерние беседы». У нас в гостях сегодня… Михаил Ефимович Григорович, честный и порядочный человек! — он ткнул пальцем в Мишу, и тот смущенно зарделся. — Темой сегодняшней беседы будет патриотический и благородный поступок, совершенный Михаилом Ефимовичем, а также отражение этого поступка в кривом зеркале недружественной пропаганды, — продолжал ведущий. — В студии также находится Эдуард Аркадьевич Рыжов, признанный эксперт по международным отношениям и праву.
Плотный мужчина подскочил и заблистал улыбкой. Ведущий подошел к высокому столику, стилизованному под ионическую колонну, картинно облокотился на него и томно произнес в ближайшую телекамеру:
— Давайте посмотрим видео, наделавшее столько шума.
Свет погас, и на большом экране закрутился тот самый ролик из «Би-би-си».
После окончания видео Грачёв повернулся в ослепительно вспыхнувшем свете к Мише и спросил:
— Итак, Михаил Ефимович, о чем вы думали, когда увидели эту девицу с плакатом?
— Ну, это… Я с работы шел, есть хотелось, да и погода…
— Стоп! — вскричал ведущий и поднял руку.
Потом он подошел к Мише со спины и сквозь зубы злобно прошипел:
— Ты что несешь?
— Простите?.. — Миша повернулся на стуле, но встать не решился, это могло показаться вызовом, а Грачёв, по слухам, профессионально занимался боксом.
— Тебе что было сказано? — шипел ведущий. — Читать текст! — он указал рукой на стол, сквозь который просвечивал красная строка.
— Ой, извините, — обмяк Миша, — я забыл. Я думал, надо самому отвечать…
— Думать в… другом месте будешь. А тут уже все продумано. Понятно говорю?
— Да-да, я понял.
Грачёв подошел к своей колонне, облокотился на нее и замер. Секунд через десять он повернулся к Мише, по-доброму улыбнулся и снова начал:
— Итак, Михаил Ефимович, о чем вы думали, когда увидели эту девицу с плакатом?
Миша сглотнул набежавшую слюну и всмотрелся в стол.
— Я не поверил своим глазам и решил подойти поближе… — начал он читать с бегущей строки.
Потом на «ринге» появилась перезрелая телом женщина, представленная ведущим как свидетельница происшествия. Усевшись справа от Миши, она бесцветно и неубедительно зачитала, глядя в стол перед собой, как мужественно он, то есть Михаил Ефимович, боролся с вражеской шпионкой и рвал на мелкие кусочки ее поганый плакат, содержимое которого даже повторить непотребно. Эксперт слева комментировал политическую ситуацию и ссылался на мировой глобализм и региональный нацизм. Из всего этого вырисовывалась картина, в которой он, Миша, спасал авангард человечества от злобных происков проплаченных шпионов. И хотя эта картина совсем не походила на то, что случилось вчера, она была цельной и, пожалуй, даже логичной и привлекательной. Он ожидал увидеть здесь ту девицу… как ее?.. Оксану, чтобы она высказала свою точку зрения, но понял, что это не вписалось бы в картину. Миша старательно читал свои ответы и думал о том, зачем все это надо. Видимо, подумал он, этот балаган с видео-суфлером затеян, чтобы он понял, что нужно делать в живом эфире завтра. Эти свидетельницы и эксперты — всего лишь статисты, а им нужен он, Миша. Ну что ж, у него еще есть время подумать до завтра, как отвечать на вопросы ведущего, чтобы и линию выдержать, и не сильно удаляться от истины.

Спалось тяжело. Приехав домой, Миша открыл бутылку водки из НЗ, но больше одной рюмки выпить не мог — тошно было. Всю ночь его преследовал калейдоскоп девушек с плакатами, полицейских, дознавателей. Чаще всего мелькал Грачёв в сером френче, который многократно обещал, значительно подняв палец: «Это только репетиция, шоу еще будет!»

* * *
В офис Миша приехал с небольшим опозданием, невыспавшийся и злой, и сразу попал на собрание. Весь коллектив толпился на кухне, а бухгалтерша Валентина читала с планшета послание от шефа:
— В связи с нагнетанием сложности в общении с зарубежными партнерами, а также невозможностью адекватного планирования…
Послание было вычурным и корявым, но суть была ясна: их контору закрывают, начальство осело за границей и возвращаться не собирается, фирма будет выставлена на продажу, но не ясно, захочет ли кто-либо ее покупать. Сотрудникам будет единовременно выплачено выходное пособие в размере двух месячных зарплат, и — всем спасибо, все свободны.
— Имущество будет списано, — говорила Валентина уже от себя, без планшета. — Каждый может забрать свой компьютер, если хотите, кресло и стол тоже можно.
— А кофейную машинку? — выкрикнула Таня.
— А бэху шефскую забрать можно? — подключился Володя.
— Все остальное будет списано централизовано, — сухо ответила Валентина и продолжила: — До конца недели закройте все оставшиеся дела с клиентами, новых не брать! Выходное пособие будет переведено на следующей неделе… Ну, вот и все…
Народ вяло расползся по углам, небольшая группка осталась у кофеварки.
— Блин, ну и что теперь делать? — тер щеку Володя. — Где работу искать? У нас с женой ипотека висит. Блин, там еще миллиона три…
— Как что делать? — встрепенулся Василий Петрович. — А вы воевать идите! Вы же так рьяно поддерживаете операцию, вот и поддержите не на словах, а делом. А ежели геройски погибнете на чужой земле, вашей жене пять миллионов выплатят, на ипотеку хватит. Или не готовы свою жизнь под ракеты подставлять, только чужие?
— Василий Петрович! Ну что вы… — вмешался Миша.
— Да-да, извините, — Василий Петрович смущенно удалился.
— Вот же мудак… — пробормотал Володя.
Миша согласно кивнул, налил себе уже третью за утро чашку кофе и пошел на свое место чистить диск компьютера — так, на всякий случай. Потом он углубился в чтение новостей. Военные сводки: на Харьковском направлении, преодолевая сопротивление противника, наши войска вышли на какой-то там рубеж… «Сюр какой-то, — думал он. — Какое сопротивление, какой рубеж? Как в кино… Не может же такого быть на самом деле». Потом он отвлекся, закрутился и только в полпятого спохватился, что скоро ехать на телевидение, на прямое в этот раз шоу Грачёва.

Как и было обещано, на парковке его ждали.
— Здравствуйте, Михаил Ефимович, — подошел невысокий мужчина в легкой, не по сезону, курточке. — Вот машина стоит, садитесь сзади.
Захлопнув за Мишей дверцу темно-синей «тойоты-камри», мужчина сел за руль. Больше никого в салоне не было. Машина плавно тронулась, и Миша задремал.
— Михаил Ефимович, приехали, — разбудил его шофер.
— Ой, спасибо! Извините, я ночью неважно спал…
Миша вышел из машины и удивленно огляделся — это был явно не телецентр, а… Ну да, то самое здание, где его допрашивал капитан Петров.
— Простите, вы, наверное, перепутали, — бросился он к водителю. — Мне в телецентр надо, у меня прямой эфир скоро.
— Велено было сюда доставить, — невозмутимо ответил водитель. — Вон разбирайтесь.
— Михаил Ефимович, добрый вечер! — раздался приятный голос сзади.
Миша оглянулся — там стоял старший лейтенант в темно-синей, практически черной форме.
— Лейтенант Михайлов, — козырнул тот.
— Да-а-а… — неуверенно протянул Миша.
— Вас правильно привезли, давайте пройдем внутрь, вас ждут, — вежливо отчеканил лейтенант.
— Но послушайте, у меня скоро съемка, прямой эфир, мне нельзя опаздывать, — робко возразил Миша. — Меня туда ваш капитан Петров направил. Спросите у него.
— Вот сами и спросите, — качнул головой лейтенант. — Пройдемте.
Миша вздохнул и пошел.
Как он и догадывался, привели его в кабинет к капитану Петрову, который сегодня был в форме.
— Здравствуйте, Михаил Ефимович, — сказал тот, крепко пожимая ему руку. — Рад снова с вами встретиться, теперь уже в качестве партнера.
Но «партнера» Миша внешне не отреагировал, а про себя удивился.
— Здравствуйте, — сказал он. — Но, вы знаете, у меня съемка у Грачёва, прямой эфир. Мне нельзя опаздывать. Меня там ждут.
— Не волнуйтесь, все в порядке. Грачёв знает. А нам надо поговорить.
— Так что, все отменяется? Передачи не будет?.. — огорчился Миша.
— Ну зачем же «отменяется»… Передача обязательно будет, и вас увидит вся страна!
Миша вздохнул, поняв, что все решается без него.
— Вот и хорошо! — улыбнулся Петров. — Кофе, чай, колу?
— Э-э…
— Извините, алкоголь не положено. По крайней мере, пока.
— Колу, если можно. Или чай.
— У меня к вам серьезный разговор, — начал капитан, помешивая ложечкой кофе с пенкой. — Вы же логистикой занимаетесь?
Кофейный аромат был силен, и Миша даже пожалел, что попросил себе колу, но вечером пить крепкий кофе не стоило.
— Да, логистикой, международной, — ответил он. — Знаете, всякие нестандартные заказы — срочно доставить, ну и так далее…
— Отлично! — кивнул Петров. — Это здорово! А как у вас сейчас, заказы есть? Санкции же…
Миша задумался — как-то подозрительно вовремя этот капитан спрашивает про заказы, сразу после того, как им объявили о закрытии.
— Сейчас, конечно, непонятно, что будет… — осторожно ответил он.
— Надо бы вам на внутреннюю логистику переключаться.
— Вы, конечно, правы. Буду искать вакансии.
— Можете искать. А можете сразу взять. Тут как раз есть одна. И платят хорошо.
Миша пожевал губами и осторожно спросил:
— В вашей… в вашем ведомстве?
Капитан рассмеялся:
— Нет, не в нашем. У нас с логистикой порядок!
— В армии? Говорят, там проблемы логистические. Но я в этом… Я ничего не понимаю.
Капитан нахмурился.
— Михаил Ефимович, вот эту тему трогать не стоит. Особенно здесь и сейчас. Нет, не в армии.
— А где тогда вакансия?
— Есть одна организация. Проводит мероприятия по всей стране, а логистика хромает. А нестандартных заказов там много.
Миша благоразумно молчал и потягивал колу из чайной чашки.
— Хорошо, хватит загадок, — сказал Петров. — Организация называется «Русские соколы». Слышали?
Миша покачал головой.
— Патриотическая молодежная организация, — продолжил капитан. — Объединяет неравнодушную молодежь. Ребята организуют мероприятия, выступления там, концерты, и требуется это обеспечивать логистически, зачастую быстро, буквально на лету.
— И что же, у них нет никого, кто этим занимается? — удивился Миша.
— Есть. Организатор работал раньше в шоу-бизнесе, толковый, но… Личность творческая, иногда выпадает из процесса, может и на две недели пропасть. Вы понимаете… И вообще, неуправляемый, заносит…
Миша хотел было спросить, хотят ли из него сделать управляемого, но не стал.
— Так эти… соколы — они вашего ведомства? — спросил он.
— Нет. Они сами по себе, так сказать, из народа.
— Все равно не понял, — признался Миша.
— Хорошо, я объясню попозже, а сейчас телешоу начинается.
Капитан включил то ли компьютер, то ли телевизор, стоящий на столе, и повернул его к Мише. На экране громко аплодировала разношерстная публика в зале, потом камера сместилась на Грачёва в сером френче. Тот спросил куда-то вбок:
— Итак, Михаил Ефимович, о чем вы думали, когда увидели эту девицу с плакатом?
И тут же на весь экран — он, Миша.
— Я не поверил своим глазам и решил подойти поближе, — стеснительно глядя в стол, начал Миша на экране.
Завершив предложение, он поднял ошалелый взгляд и посмотрел в камеру. В зале снова зааплодировали.
— Как же так? — вскочил настоящий Миша. — Ведь это вчера записывали. И не было там никаких зрителей. Их потом наложили. И это не я говорю!
Петров удивленно поднял брови:
— Не вы?
— Ну, в смысле, я не сам говорю, а текст читаю, который мне дали. Видите, я в стол все время смотрю? Там бегущая строка сквозь стол.
— Но говорите вы?
— Говорю я, но это не мои слова! Грачёв сказал, что это репетиция, а прямой эфир сегодня. И вы тоже говорили… Это все неправда!
Миша обмяк на стуле.
— Ну, я думаю, можно выключить, — сказал капитан. — Вы же знаете, что там дальше.
Миша кивнул.
— Ну вот, а теперь можно поговорить, — капитан посмотрел в свою уже опустевшую кофейную чашку. — Вам же интересно?
Миша кивнул.
— Вот вы сказали, что это все неправда, так? — спросил Петров.
И снова Миша кивнул.
— А что есть правда? — продолжал капитан. — Правды бывают разные… Не перебивайте! Факты же правдивы?
Кивок.
— А факты таковы, что вы порвали плакат и получили дубинкой по спине.
— Но я же случайно, я оступился… схватился, чтобы не упасть…
— Это уже не факт, а ваша интерпретация. Плакат порвали вы?
Кивок.
— А теперь смотрите, у нас есть два факта: вы порвали плакат, и вас ударили дубинкой. Это и есть основная правда. А дальше рождаются разные вторичные правды. «Би-би-си» говорит, что полицейский вас ударил, значит, вы выступали против своей страны и народа. Это одна правда. У Грачёва другая правда: вы порвали плакат, значит, вы вступились за свою страну. А у вас еще одна правда, что вы вообще ни при чем, просто проходили мимо. Какая правда правдивее?
— Моя, конечно! Это же я там был, а остальные не были.
— Не были, но судить о вашей правде будут именно те, кто там не был. И ваша правда никому, кроме вас, не интересна. Да и вы про нее скоро забудете. А вот между другими двумя развернулась борьба, и мы должны помочь победить нашей правде. Есть факты, а есть их интерпретация. Факты у всех одни, а интерпретация разная. И через много лет вы будете рассказывать своим внукам эту историю, и расскажете или бибисишную, или нашу правду, а вовсе не то, что вы случайно споткнулись.
— Почему это вы так думаете?! — взвился Миша.
— Потому что ваша правда скучна, не содержит интриги, а главное, не выставляет вас в нужном свете.
— Нет! Правда есть правда!
— Михаил Ефимович, вспомните — вы всегда рассказываете факты именно так, как они произошли, или все-таки используете интерпретации?
И Миша вспомнил…
Давно, еще в студенческую бытность, шел он вечером по темному переулку. Шел не один, а с Димоном, который хоть и выглядел невзрачно, был кандидатом по боксу в каком-то легком весе. И заступил им дорогу гопник, типичный до карикатурности — обвислые спортивные штаны с белыми полосками, темное худи, руки в карманах. Чуть покачиваясь, гопник завел разговор о том, что не мешало бы поделиться с «народом» и что он сейчас поищет, чем именно стоит поделиться. И Миша вдруг испугался, представив свой разбитый нос и выбитый зуб. Он забыл про стоящего рядом боксера, зато вспомнил про косарь, лежащий в нагрудном кармане. Он протянул банкноту гопнику:
— Все, больше делиться нечем.
Ошалевший гопник деньги взял — и исчез, даже не предложив поискать, чем еще делиться.
— Ты что? — вернул Мишу в реальность голос Димона. — Нахрена ты ему деньги отдал?!
— У него нож был, — уверенно ответил Миша, хотя никакого ножа не видел.
— Нож? — удивился Димон. — Где?
— Он из кармана показал, ты не мог видеть.
— Левой рукой? — задумался Димон. — Левша, значит… Черт, об этом я не подумал.
История замялась и забылась, но сейчас бросила Мишу в краску.
— Похоже, вы поняли про правду, — сказал капитан. — Так что, принимаете предложение?
— А куда я денусь… У меня есть выбор? — попробовал отшутиться Миша.
— Выбор есть всегда, — серьезно ответил Петров.
— Хорошо. Давайте попробуем.

* * *
В новую работу Миша втянулся быстро. Дело у «соколов» было поставлено плотно: постоянные разъезды по всей стране групп от пяти до двадцати человек, иногда с грузом, часто налегке. Целей поездок Миша не знал и не спрашивал — от него требовалось лишь организовать билеты, доставку грузов, гостиницы, автобусы. Он это делал с удовольствием и успехом. Буквально за неделю втянулся и стал своим в штабе «соколов». Вскоре возник и сложный случай: в день вылета очередной группы в Уфу авиакомпания S7 отменила рейс — как Миша выяснил по своим каналам, вышла из строя какая-то деталь, заменить ее из-за санкций было невозможно, и самолет встал на прикол. У других компаний подходящих рейсов не было, только с пересадкой в Новосибирске. Миша позвонил своему куратору:
— Имран Ахматович, у нас проблема. Сегодняшний рейс в Уфу отменили, а другие… Да, сейчас зайду.
Куратор, крупнотелый мужчина с безукоризненной выправкой и серьезным взглядом черных глаз, внимательно выслушал об отмене рейса, но прервал Мишу, который начал рассказывать об альтернативных маршрутах:
— Это все не пойдет. Ребята там должны быть сегодня вечером.
Миша развел руками — мол, никак.
— Напишите мне ваш номер телефона, — куратор пододвинул Мише листок зеленой бумаги и ручку. — И проверьте цифры, ошибаться нельзя… Хорошо, идите, — сказал он, вглядываясь в цифры. — Будьте на месте, вам позвонят.
Звонок раздался через полчаса, номер не определился.
— Михаил Григорович, — представился Миша.
— Здравствуйте, — поздоровался довольно высокий мужской голос. — Это с вами надо говорить о поездке в Уфу?
— Да, со мной.
— Сколько у вас человек?
— Шестеро.
— Багаж?
— Практически нет.
— Собраны?
— Да, все готовы, но рейс отменили…
— Когда сможете быть в Домодедово?
— Ну… Часа через три, наверное.
— В четырнадцать-тридцать пусть вся группа будет там у информационной стойки, с багажом и документами. Всё.
Миша тут же отзвонился Имрану Ахматовичу и передал информацию.
— Недурно! — пропел тот и добавил: — Ребят я оповещу. А вы, Михаил, тоже полетите с ними.
— Как? Но я не готов, у меня ни вещей, ничего…
— Паспорт с собой есть?
— Есть.
— Остальное купим. Непреодолимых препятствий нет?
— Вроде нет…
— Тогда через час машина будет ждать внизу.
Миша сходил в ближайший торговый центр, быстро пообедал в хинкальной и, отрыгивая смесь чеснока и колы, вернулся назад.

Черная «ауди» быстро везла его в аэропорт. Судя по тому, как водитель уверенно объезжал пробки по разделительной полосе, номера у машины были непростые. Еще не было двух, когда он подошел к информационной стойке. Там плотной кучкой стояла группа молодых крепких ребят со спортивными сумками. Одного он знал, хотя имени не помнил, — это были его клиенты.
— Добрый день, — подошел он к ним.
— О, привет! — протянул один из них руку. — Ты, что ль, Михаил?
— Я.
Теперь руку ему пожали все и представились короткими именами.
— Ну так что, летим? — спросил невысокий крепыш, назвавшийся Колей.
— Вроде да… — не слишком уверенно ответил Миша.
— «Вроде» нас не устраивает, — сказал другой, повыше и помассивнее, назвавшийся то ли Виталием, то ли Василием. — Нам точно надо.
— Ну да, точно, — согласился Миша. — В полтретьего подойдет человек, проведет. А я пока схожу кофе глотну.
Ребята отвернулись, а он купил стакан капучино и рогалик в неуютном кафе, потом походил кругом, разглядывая обложки журналов в киоске и рекламу по стенам.
В 14:27 к ним подошел мужчина со связкой бейджиков и карточек на шее.
— Вы — Михаил Ефимович, — скорее утвердительно, чем вопросительно обратился он к Мише.
Миша кивнул. Тот пожал Мише руку и поздоровался:
— Добрый день. Алексей. Это все ваши? — окинул он группу.
— Да.
— Багаж весь здесь?
Ребята кивнули.
— Да, — подтвердил Миша.
— Тогда идите за мной.
Он провел их в боковой коридор и открыл карточкой неприметную дверь без вывески. Там оказалась лента сканера для багажа и портал металлоискателя. После быстрой проверки они пошли дальше. Через еще одну малозаметную дверь Алексей вывел компанию на улицу, где ждал микроавтобус, который за несколько минут привез их на дальнюю стоянку к маленькому самолетику со спущенным трапом.
— Ого, круто! А ты силен! — Николай хлопнул Мишу по плечу. — Частными джетами мы еще не летали.
— Ага, — подтвердил Алексей. — Это самолетик одного сбежавшего олигарха. Рыжего.
— Рыжего? — удивился Миша.
— Ну да, война ему, вишь, не нравится. Сбежал, а барахлишко здесь бросил. Ему-то оно больше не понадобится, а вам по делу трэба. Так что вперед!
Команда поднялась на борт. Внутри было не то чтобы роскошно, без красного дерева и позолоты, но очень комфортно — дюжина широких и глубоких кресел со столиками между ними. Встретил их молодой человек среднего возраста.
— Добрый день! Михаил Сергеев, — представился он, — командир экипажа. В Уфу летим, да?
— Да, в Уфу, — подтвердил Миша. — И я Михаил, только Григорович.
— Командир, а шампанское будет? — громко спросил Коля.
— Нет, — серьезно ответил командир. — Ни шампанского, ни кофе, ни стюардесс не будет. Если что, второй пилот, Евгений, поможет разобраться что к чему.
Самолетик оказался маленьким и страшным, несмотря на удобные кожаные сиденья. После отрыва от полосы его стало бросать туда-сюда, а потом он заложил такой вираж, что Миша вцепился в ручки кресла и побледнел. Вскоре трясти перестало, надпись «Пристегните ремни» погасла, в салон вышел второй пилот и сказал:
— Все, встали в эшелон, теперь часа два лета. Можно в туалет, только там это… не особо… аккуратно, в общем. Курить — категорически!.. — он подумал и добавил: — Но лучше сидеть пристегнутыми, тут вам не аэробус, на турбулентности может тряхнуть.

Миша сидел напротив Коли и Василия, между ними был овальный стол.
— Слышь, Михаил, а ты, говорят, герой! — начал Василий.
— Герой? — удивился Миша.
— Ну, не совсем, чтобы герой, но в телике у Грачёва выступал. Какую-то активистку вражескую арестовал.
Миша развел руками и невнятно промычал.
— Да ладно, не тушуйся, все ж свои! Расскажи, что там было.
— Ну, что там рассказывать… Шел с работы, у метро девица с плакатом…
— А что на плакате? — перебил Коля.
— «Война или мир». Я подошел, не удержался, плакат и порвался. А потом мент… полиция прибежала, меня тоже загребли, чуть почки не отбили.
— Я ж и говорю — герой! Не удержался, вмешался. Наш человек!
Миша заерзал на кресле и сменил тему:
— А вы чем занимаетесь? Вот в Уфе что делать будем? А то меня Ирман Ахматович отправил, а даже не сказал, чем заниматься.
— А ты что, не знаешь, что ли? — удивился Василий.
— Так он тут у нас неделю всего, турагенством работает, вместо Михалыча, не втянулся еще, — пояснил Коля. — Мы поддержку оказываем. Моральную.
— Кому? — не понял Миша.
— Правильным людям. А неправильным — наоборот. Поддержка наоборот как называется?
— Не знаю, но понятно. А правильные — это кто?
— Слушай, давай не будет ребятам мешать. Пойдем в хвост, я тебе разъясню, — Коля встал и пошел в конец салон.
Миша проследовал за ним, и они уселись на мягкий диванчик.
— Ты с ребятами не шути, — тихо сказал Коля. — Они по части шуток не очень. Или свой, или чужой — тут без шуток.
— Да я не шучу, мне разобраться, мы же вместе… работаем. Я свой, — вздохнул Миша.
— Ну и хорошо, свой, и что ты видишь?
— Ну как… — осторожно начал Миша. — Нацисты в… на Украине издевались и убивали русских… Ну, русскоязычных то есть. Поэтому у нас не было выбора, пришлось первыми начать спецоперацию, иначе они бы напали. — Коля смотрел на него откровенно насмешливо, и Миша смутился. — Ну, они в НАТО вступили, базы американские создавали с ядерным оружием, лаборатории биологические…
— Нормально, — кивнул Коля. — Это ты сам так думаешь или просто боишься говорить?
— Сам. Ну и вообще…
— Понятно. Не доверяешь. Разумно. Ты нас не знаешь, а времена суровые… Но раз уж мы работаем вместе, а ты не рядовой исполнитель, организатор при штабе, нужно полное доверие в команде, чтобы без фиг в кармане. Согласен?
Миша кивнул. Он уже понял, что лучше поменьше говорить и побольше кивать.
— Хорошо, — негромко продолжил Коля. — Давай я изложу диспозицию. — Миша снова кивнул. — Идет война, — начал Коля и, заметив Мишино поёрзывание, добавил: — Ну да, это назвали «спецоперацией» в силу формальных причин, но по сути это война. И вовсе не против Украины.
— А против кого? — спросил Миша — и испугался, дав себе зарок вопросов больше не задавать.
— Со временем поймешь, — серьезно ответил Коля. — А не поймешь, так и спокойнее будет. Да это и не так важно. Есть силы, которые начали эту войну и хотят вести ее до победного конца. А есть силы, которые ее хотят закончить. Ни те, ни другие нас не спросили. И так получилось, что мы оказались на одной стороне. И теперь уже неважно, что и как, мы на этой стороне — и должны делать свою работу.
— Так я не совсем понял, на чьей мы стороне? — нарушил свой зарок Миша.
— На стороне силы, которая будет идти до победного конца. Или просто конца… Мы на стороне нашего президента и страны. И наша цель, как ты уже, наверное, понял — поддерживать эту силу и гасить проявления других сил. Ничего личного, на войне как на войне. Вопросы есть?
Миша хотел было спросить, что насчет тех, кто думает иначе, как та девчонка с плакатом, но молча покачал головой.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Коля. — Общая картина тебе понятна, а детали, в том числе сегодняшнего мероприятия, тебе пока не нужны. Про этот разговор распространяться не стоит.
Миша яростно закивал головой — мол, очевидно, но все-таки спросил:
— А зачем вы мне это все рассказываете?
— Чтобы доверять друг другу, мы должны понимать и принимать одни и те же основы. Нужны не фанатики — их и так слишком много, а профессионалы, которые честно делают свое дело и которым можно доверять. Дело надо делать со спокойной и холодной головой, понимая, что и как делаешь. Ты знаешь, что когда большевики победили в семнадцатом году, у них не было юристов, экономистов, управленцев, и они призвали на службу прежних профессионалов, спецов, которые оказались очень хорошими работниками?
— Слышал про спецов, — согласился Миша. — А вот что с ними потом стало, когда сделали свое дело?
— А это уже другая история, — резко ответил Коля. — Если честно работать, то все будет хорошо. Если не согласен, скажи сразу — и вали. А если согласен, мы одна команда — ты рассчитываешь на меня, я на тебя. Согласен?
Миша кивнул. Коля посмотрел в окно и продолжил:
— Я знаю, что ты думаешь: а не донести ли на меня. Во-первых, не донесешь — ты порядочный. А во-вторых, смысла нет — попадешь в разряд фанатиков, а им место в окопах, а не в штабе. Ты делаешь свою работу, я свою, а вместе делаем общее дело. Кстати, ты свою хорошо делаешь, вон какой агрегат добыл, — Коля обвел салон рукой. — И еще, давай-ка на ты, мы все равны в команде. Без интеллигентщины этой.
— Внимание! — раздался из динамиков голос второго пилота. — Мы приближаемся к зоне турбулентности. Пожалуйста, сядьте и пристегнитесь.
— Пойду я, — Коля направился к своему месту, а Миша остался в хвосте.

На дело Мишу не взяли. Он остался с лэптопом в гостинице решать текущие логистические дела. Ближе к вечеру позвонил Коля:
— Слышь, Миша, мы закончили почти. Организуй кабак — посидеть там, расслабиться.
— А какого типа кабак-то? — уточнил Миша.
— Да без разницы. Чтобы пожрать и выпить нормально было. Ну там… не вегетарианский, не китайский. В общем, на свой вкус. Столик на десятерых, желательно подальше от прочей публики.
— Ага, понял. Попробую.
— Попробуй-попробуй. Отбой!
Кроме их столичной группы, за столом оказалось еще трое местных, на вид — типичные братки: все здоровые, за сотню килограммов весом, короткошеие, налысо стриженые. У одного из-под ворота выглядывала татуировка, но было не разглядеть, какая именно. Судя по разговорам, мероприятие прошло спокойно, по плану, никаких срывов не было. Однако участники были этим недовольны.
— Зря скатались! — сокрушался Василий. — Попрятались все. Залегли.
— Видать, жестко вы их тут взяли, — добавил Коля.
— Ну дык, а то! — гордо ткнул себя в грудь один из местных и дерябнул стопку водки. — Спуску не даем! А то удумали тут!
— Надо ослабить, — сказал Коля. — Пусть высунутся, увидят, что отпустило, голову приподнимут…
— Как это — ослабить? Да ты что мне тут несешь?! — местный даже вскочил. — Они голову поднимать, а я — только лыбься, как слепой на шухере?
— Слышь, Серый, — усадил его другой местный, который с татуировкой, — Колян-то дело говорит. Ты ж, когда на сохатого идешь, не палишь в воздух, а даешь ему подойти поближе, и тогда уже…
— О, точно, понял! — радостно плюхнулся на скамью Серый. — Тут еще важно с подветренной стороны зайти, чтобы он не учуял.
— Точно! — кивнул Коля. — А что значит — с подветренной? Это значит, что вашего запаха быть не должно.
— В смысле? — не понял Серый.
— В смысле, что нам на некоторое время появляться не следует, — пояснил татуированный.
— Вообще, что ли?
— Вообще. Некоторое время.
— Да ты что! Мало ли, что они там организуют… Сохатого-то загоняют на номера.
— Ну, можно кого другого послать. Вон, как Михаила, — Коля махнул рукой в сторону Миши.
Серый посмотрел на Мишу мутнеющим взглядом и глубоко кивнул:
— Понял! Ну, за охоту!
Все выпили. Серый еще раз посмотрел на Мишу и спросил у Коли.
— Так вы этого Михаила нам даете?
— Ну что, Миша, поможешь ребятам завтра? — спросил Коля.
Мишины уши потяжелели и нагрелись, а сердце застучало громко и неровно — никакого желания помогать браткам у него не было, но и отказывать было страшновато.
— У меня же логистика. На завтра дел полно… Не уверен, что это входит в обязанности… — пробурчал Миша и допил водку, остававшуюся еще в стопке.
— Ах да, — согласился Коля. — Ладно, я проинформирую Имрана Ахматовича.
Этого Миша допустить не мог. Он встал и, покачиваясь, пошел в сторону туалета. Но туда не завернул, а вышел в бодрящие сумерки и набрал номер куратора.
— Да, Михаил, что случилось? — сразу ответил тот.
— Имран Ахматович, Николай предлагает мне пойти на здешнее мероприятие завтра, помочь местным, там за кем-то проследить. А я не знаю… Я не очень понял…
— Зато я понял, — жестко ответил куратор. — Это их работа, а не ваша. Ваша — обеспечивать тылы. Пусть сами на передовой работают!
Вернувшись в зал, Миша подошел к Коле, тихо шепнул:
— Я позвонил Имрану Ахматовичу. Он не разрешил мне участвовать в этом, — и махнул рукой в сторону местных.
Коля то ли с изумлением, то ли с восхищением посмотрел на него и тоже прошептал:
— Ого! Понятно. Ладно, забыли.

Назад летели обычным рейсом.

* * *
Больше Мишу в поездки не посылали, да он и не напрашивался. Вскоре перечислили аванс — не разбежишься, но деньги приличные, если еще и зарплату в таком же размере подкинут, вообще здорово будет.
А через две недели телефон звякнул с переливом — на счет поступили средства. Миша открыл интернет-банк и вздрогнул — сумма была неприлично большая, раз в десять больше аванса. Испугавшись, что это ошибка, он выждал, когда бухгалтерша, крупная дама постбальзаковского возраста, оказалась одна в комнате, и подошел к ней.
— Добрый день, Мария Владимировна, у меня вопрос по зарплате.
— Здравствуйте, Михаил Ефимович. У вас что-то срочное? Я занята.
— Нет, не срочное, но… Мне что-то слишком много зарплаты начислили.
— Слишком много? — обернулась она к нему. С искренней улыбкой бухгалтерша выглядела доброй и симпатичной. — Слишком много? Так отдайте на благотворительность — детям на операции постоянно собирают по телевизору.
— Да я не в том смысле. У меня зарплата порядка восьмидесяти тысяч, в аванс выплатили сорок, а тут сразу триста с лишним!
— Ах, вы об этом? Так это премия. Вам не сказали? Зарплата зарплатой, а по результатам работы премия выплачивается ежемесячно. Бывает больше, бывает меньше…
— Ага, спасибо! То есть… все правильно выплатили?
— Сейчас, минуточку… — она пощелкала по клавиатуре и, сняв очки, всмотрелась в монитор. — Да, триста двенадцать тысяч сто тридцать два рубля. Так?
Миша кивнул.
— Тогда все?
— Да, спасибо! С меня шоколадка.
— Да что вы, не надо! — засмущалась бухгалтерша. — Мне белый пористый нравится… Да, и еще… раз уж вы новенький, можете не знать. У вас в каком банке счет зарплатный?
— В «Сбере». А что?
— Если переведете вот сюда, — она протянула ему визитку с логотипом неизвестного ему банка, — можно часть денег сразу переводить на валютный счет. По официальному курсу! — многозначительно добавила она.

* * *
Шел сто пятьдесят третий день с того февральского утра, когда худо-бедно единый мир был расколот на две неравные части — на «наших» и всех прочих. Миша втянулся в новый режим, стараясь не задумываться, не анализировать, не планировать, а просто жить и работать. Он практически бросил пить, поскольку в последний раз опьяневший таракан начал пинать его изнутри в висок и кричать: «Да ты посмотри, кем ты стал и на кого работаешь! Да ты даже хуже, чем они, — они-то хоть верят, а ты-то ведь понимаешь, что происходит!» Миша тогда добавил еще ямайского рома, и таракан захлебнулся в кружащейся голове. А потом Мише было плохо, он промучился всю ночь и еще следующий день. Повторять не хотелось.
Звонок в полседьмого утра не мог означать ничего хорошего. «Надеюсь, не с мамой чего!» — екнуло сердце. Нет, звонил начальник — тоже ничего хорошего, но не так страшно.
— Михаил, извините, что разбудил, — голос был очень серьезный и даже тревожный, — но дело срочное. Очень срочное.
— Да, Имран Ахматович, конечно. Что надо делать?
— Как можно скорее, без завтрака, без ничего, берите такси и приезжайте… Адрес я вам сейчас пришлю сообщением. Десять минут вам одеться.
— А что случилось-то?
— Не по телефону. Там на месте все узнаете.
Пока Миша брился, телефон звякнул — пришло сообщение. Присланный адрес ничего не прояснил, Яндекс-карты показали какие-то промышленные строения в двадцати минутах езды. Он заказал по приложению такси, хлебнул прямо из пакета сока, проглотил хлеб с селедкой и сыром, наспех оделся и вышел на улицу.

* * *
— Сюда, что ли? — пожилой обрюзгший водитель остановил расшатанную «шкоду» метрах в десяти от ржаво-зеленых железных ворот, к правой половинке которых по центру была грубо приварена бывшая когда-то красной металлическая звезда.
— Наверное… — осмотрелся Миша.
Разбитый проезд был с обеих сторон окаймлен бетонными заборами, а впереди виднелся пустырь. Местечко не самое симпатичное.
— Выходить будете или назад везти? — спросил таксист.
— Все нормально, выхожу.
Он пошел к воротам, пытаясь найти какой-нибудь звонок или дверцу. Когда приблизился, сбоку лязгнуло, и невидимый голос спросил:
— Фамилия?
— Григорович. Меня должны ждать.
— Заходи.
Ворота грохнули, открыв узкую щель между створками. Миша вошел внутрь. Ворота захлопнулись. Он оглянулся. Сбоку стояла корявая застекленная будочка, а рядом с ней военный в форме без видимых знаков различия и с автоматом наперевес. А чуть в стороне — еще один мужчина в штатском с ежиком седеющих волос.
— Вон туда встань пока, лицом к стене, — велел штатский.
Миша послушно встал и стал разглядывать одуванчики под ногами. Вскоре послышались быстрые шаги.
— Да, это он, — сказал знакомый голос с легким кавказским акцентом.
Миша обернулся и пожал руку Имрану Ахматовичу. Тот был небрит, помят и очень взволнован, пахло от него не крепким дорогим ароматом, а самым натуральным потом.
— Пойдем, — сказал он и направился вглубь территории.
Через раскрытые ворота они вошли в невзрачный металлический барак. В гниловатом сумраке стоял среднеразмерный, кубов на двенадцать, фургон, в который несколько бородатых типов грузили тяжелые зеленые ящики.
— Это что? — спросил Миша, уже догадываясь, что в ящиках.
Начальник приоткрыл один ящик, стоявший в сторонке — там лежали черные бронежилеты. В других ящиках были автоматы и цинки с патронами.
— Имран Ахматович… — медленно и осторожно начал Миша, — мы же… мирная организация…
— Мирная, мирная. Но сейчас надо брать в руки оружие и защищать то, что нам дорого.
— Я не очень понимаю… От кого защищать? Что происходит?
— Происходит попытка государственного переворота. Некоторые… военные части попытаются захватить… Наша задача — организовать оборону и защитить президента.
— А как же ФСО, нацгвардия, ФСБ, наконец?
— Сейчас каждый человек на счету. Надо продержаться до подхода верных частей.
— Там мы же не военные, я не умею стрелять, только на военных сборах немного…
— Есть и те, кто умеют. А твоя задача сейчас — сопроводить этот груз на нашу базу и организовать три автобуса туда же. Срочно! Как хочешь, но чтобы через час автобусы были на базе.
— Имран Ахматович, да где же я их найду? Утро же, рано еще!
— Где хочешь! Не найдешь — будет считаться изменой. Денег не жалеть — обещай любые, можно наличкой. Деньги будут!
Он внимательно посмотрел на Мишу и добавил:
— И не дай твой бог, если позвонишь кому не тому…
Потом он повернулся и крикнул что-то на гортанном горном наречии. К ним подошел невысокий, но очень крепкий бородач в спортивных штанах и камуфляжной куртке.
— Вот, Шамиль будет тебя сопровождать. На всякий случай, — пояснил Имран Ахматович. — Все, поехали. У тебя час!
Миша, зажатый в кабине фургона между водителем и Шамилем, принялся названивать по своим контактам, отчаянно матерясь про себя. К тому времени, как они подъехали к знакомому зданию, три автобуса были организованы, все из разных мест, за четверть миллиона наличкой, которых у него, разумеется, не было, но Имран Ахматович обещал.
На месте уже ждал Коля, знакомый по командировке в Уфу, Василий оттуда же и еще несколько дюжин незнакомых крепких ребят, препираться с которыми мало кто рискнул бы. Коля радостно приветствовал Мишу:
— О, привет, турагент! Сегодня какой-нибудь суперлимузин организуешь?
— Нет, обычные автобусы. — Миша оглянулся и тихо спросил: — А что происходит вообще?
— Вояки взбунтовались, заговор организовали — война им, видишь ли, не нравится… — так же тихо ответил Коля.
— Как это — не нравится? — удивился Миша. — Воякам же положено воевать, они это должны любить.
— С какого бы это перепугу? Воякой хорошо быть в мирное время, как пожарному, когда ничего не горит. А войну не любят, там и те убить могут, и эти голову оторвать, что задание не выполнил.
— Угу. И что вояки?
— Ну, вроде бы хотят тихо переворот провести… типа захватить президента и объявить, что он устал… и все такое.
— Ага, знаю: «Я устал, я ухожу…» А мы-то тут при чем?
— Там охрану сейчас меняют на чеченов, они надежные, а главное — безбашенные и верные, а нам надо во внешний круг встать. Если что — сдерживать, пока наши части из Пскова не подоспеют. Они уже на вылете.
— Как это — сдерживать? С автоматами против танков?
— Не ссы, можно и с автоматами, ежели умеючи. Да и не будет никаких танков, им тоже шуметь не с руки. Не девяносто третий год.
Подошел Шамиль, и разговор прервался.

* * *
Миша с детства не любил Александровский сад — большой, пустой, и высокая красная стена давит, загораживая полнеба. И сейчас сад был мрачен, несмотря на светлую прозрачность летнего утра. У бетонной коробки касс организовали склад оружия и снаряжения. Коля, бывший за старшего, выглядел тревожно и постоянно куда-то звонил.
— Слышь, турагент, надень-ка бронежилет! — сказал он Мише.
— Зачем?
— На всякий случай. Случаи, они, знаешь ли, разные бывают…
Жилет был тяжелым и неудобным — и, удивительно, не давал чувства безопасности, а ровно наоборот: казалось, вот теперь-то ты и стал мишенью.
— Знаешь что, — продолжил Коля, — сгоняй-ка на склад, привези аптечки и перевязочные. И еще… воды в бутылках, только в пластиковых, не стекло, и пожрать чего. Побольше. И быстро! Да, и еще…
Тут у него зажужжал телефон, и он приложил его к уху.
— Не успели, — с сожалением сказал он и схватился за рацию: — Занять позиции. Без команды не шевелиться! Всё!
— Так мне ехать на склад? — тихо спросил Миша, но Коля даже не посмотрел на него.
За кустами показалась колонна небольших автобусов, похожих на маршрутки, но темного цвета и с наглухо тонированными стеклами. Четыре автобуса остановились, остальные поехали дальше. Из автобусов выскочили бойцы в черном и тут же заняли круговую оборону. Коля сбросил бронежилет и побежал к ним. Миша вместе с четырьмя бойцами и Шамилем спрятались за здание касс и наблюдали.
— Что он делает? — спросил Шамиль удивленно.
— Не знаю, — ответил Миша. — Договориться, наверное, пытается.
— Какой договориться? — возмутился Шамиль. — С врагом не договориться, его у-нич-то-жа-ют… — последнее слово далось ему с трудом.
Вскоре Коля в сопровождении нескольких черных бойцов пошел назад, к кассам. Рация у кого-то за Мишиной спиной захрипела Колиным голосом: «Отбой, всем собраться у касс». К тому времени, как Коля с черными бойцами подошел, человек двадцать «своих» уже толпились у стеклянно-бетонной коробки, остальные подтягивались.
— Что происходит? — спросили подошедший Василий, которого Миша тоже помнил по Уфе.
— Смотрите! — Коля открыл свой телефон и включил какое-то видео.
Поскольку Миша стоял совсем рядом, ему было видно хорошо. На экране телефона было два человека: президент, выглядевший изумленным, и круглое бородатое лицо главы Чечни Кадырова.
— Я устал… Я больше не могу… Я не справляюсь с возросшей ответственность в такой сложной обстановке… Я складываю полномочия… Временно исполняющим обязанности… президента Российской Федерации… назначаю Рамзана Ахматовича Кадырова, — запинаясь на каждом слове, произнес президент.
— Как временно исполняющий обязанности президента, я ввожу в Москве чрезвычайное положение и приказываю… — голос Кадырова был тверд и уверен.
— Во-о-от с-с-сука… — прошипел кто-то сзади. — А нас в мясорубку бросили…
— Ну что, Николай, теперь все понятно? — спросил один из черных. — Он труп.
— Оба… — тихо и зло ответил Коля.
— Так вы с нами?
— Я — да, остальные — как сами решат.
— Слушай, ты же видел, президент сам назначил Рамзана, — вдруг выскочил Шамиль. — Мы все должны присягнуть…
Коля едва заметным движением впечатал приклад автомата в бороду Шамиля. Мерзко хрустнула кость, и тот скорчился на полу, плюясь кровью и что-то вскрикивая. Один из черных обыскал Шамиля и нацепил на него наручники.
— Через сорок минут псковские подрулят, — сказал Коля. — Будем ждать?
— Нет, — ответил черный. — Сразу идем.
— А кого назначат-то? По конституции вроде Мишустин…
— По конституции?! — невесело засмеялся черный. — Да где она, конституция-то? Нет ее… и труп уже остыл. Не боись — тебя или меня не назначат, там есть кому решить. Главное, чтоб не чечена этого бешеного. У меня к ним еще по первой чеченской счет имеется.
— Так что, выдвигаемся? — спросил Коля.
— Сейчас сориентируемся, — спокойно ответил черный и отошел за угол.
— Ну что, турагент, идешь на дело? — Коля повернулся к Мише. — Тут каша серьезная варится.
Мишин мозг заработал на запредельных оборотах: «В историю мы уже вляпались, а тут есть возможность ее делать, созидать. Самому! Подстрелить могут? Могут… Ну и черт с ним! Зато будет что вспомнить, детям рассказать. Блин, а детей-то и нет… Зарекаюсь: если вернусь — женюсь, детей заведу. Пора!»
— Я в деле! Только я… это… стрелять не очень хорошо умею, — уверенно ответил он.
— Ничего, стреляющих хватит. Вон у тех ребят, — Коля кивнул в сторону черных, — каждый тридцати таких, как ты, стоит. И псковские тоже не детсадовцы… Если их правильно использовать, а не на зачистку бросать. Будешь оператором!
— Кем? — удивился Миша.
— Оператором, — Коля достал из кармана небольшую камеру GoPro. — Будешь снимать все, что происходит. В первый ряд самому не лезть, но первый ряд должен попадать в камеру. Пользоваться умеешь?
Миша взял в руки камеру — он недавно снимал похожим девайсом, когда его вытащили на каяках на озеро.
— Вроде да. Вот тут включить-выключить, вот тут отправить в сеть…
— Никакой отправки в сеть! Снимешь, потом отдашь мне. Всё! И еще — никаких съемок на свой телефон. Ясно?
— Так точно!
Из-за угла вышел черный в сопровождении своей команды.
— Все готово, — сказал он. — Такой расклад никого не устраивает. Нам карты в руки. Нас впустят, дальше действуем по своей инициативе. ФСО не вмешивается и постарается на глаза не попадаться. Попадется — не трогать! Хаттабов в плен не брать! Мы идем первыми, вы прикрываете и зачищаете. Не разбредаться. Идем компактно.
Черные редкой цепью, постоянно перегруппировываясь, легко побежали к входу в Кремль. Коля со своими ребятами тоже припустил. Миша старался не отставать от Коли, хотя и запыхался. Камеру он держал правой рукой на уровне груди.
— Слышь, турагент, — обернулся Коля, когда они втянулись сквозь узкую дверь и оказались в Кремле, — тебя же Миша зовут?
— Да.
— Держи, Михаил. Дай бог, не понадобится, а может и жизнь спасти, — Коля протянул Мише небольшой черный пистолет. — Бронежилет не пробьет, если что — стреляй по ногам. Понял?
Миша кивнул.
— Ну, погнали!
На экранчике камеры суматошно замелькали какие-то коридоры, переходы, иногда кусты, а один раз в кадр попала Царь-пушка. Черные бойцы быстро пропали из вида, и Миша старался не отставать хотя бы от Коли. Бежать в бронежилете было неудобно — он натер правое плечо, уже начинало саднить левое — и Миша перешел на быстрый шаг.
Когда Колина группа вбежала в неприметную дверь в желтой стене, Миша плюнул на съемку, прицепил камеру на какую-то петельку на бронежилете и побежал догонять. Бежать, ориентируясь на темные фигуры, пришлось довольно долго, и он начал задыхаться. Впереди послышался громкий треск, Миша рванулся туда, но его кто-то схватил за плечо. Он обернулся — в боковом проходе стоял Коля, на его красном распаренном лице блестели глаза с расширенными зрачками. За его спиной выстроилась их команда.
— Погоди, — сказал Коля. — Не суйся пока. — Его рация хрюкнула, он махнул своим и крикнул Мише: — Вперед, снимай! Держись у стен, на середину не выходи! — и скрылся в проеме двери.
Миша осторожно выглянул из проема и обомлел — это был тот самый кабинет, где президент по телевизору встречался с посетителями. У противоположной стены стоял знаменитый несоразмерно длинный стол, по правую руку на стене висело панно с двуглавым орлом. В помещении был беспорядок, пахло гарью, на полу лежали несколько тел, вроде бы не «наших». Миша медленно обвел интерьер камерой и вдоль стены двинулся налево, туда, где скопились бойцы. Он увидел лежащего ничком парня в спортивном костюме, чья босая нога была неестественно оттопырена вбок, а из-под живота проглядывала лужица крови. Уже пройдя мимо, Миша услышал движение и оглянулся — парень перевернулся на бок и дернулся за лежащим рядом автоматом, уже почти дотянувшись. Миша вытащил из кармана пистолет, но сообразил, что тот наверняка на предохранителе, а как снимать — он не знает. Парень уже схватил автомат и поднял бородатое и залитое кровью лицо. Мише стало страшно. Не выпуская из рук пистолета и камеры, он сделал шаг вперед и сходу ногой попытался выбить автомат у лежащего. Удар оказался болезненным для подъема ступни, но, удивительно, автомат остался в руках у бородача. На шум обернулись черные бойцы, у одного из них в руках вспыхнуло и хлопнуло, а под ногами у Миши противно чавкнуло. Лежащее тело вздрогнуло и опало.
— Вот, сука, живучие… — буркнул стрелявший боец в черном.
— Ничего, небось уже выбирает себе девственниц посимпатичнее, — усмехнулся другой.
«Какие девственницы?» — ошарашено подумал Миша, стараясь не смотреть на неподвижного бородача, а потом сообразил, что исламским мученикам обещано моментальное попадание в рай, где каждого ждут то ли сорок, то ли семьдесят девственниц-гурий.
Черные бойцы рассредоточились по помещению, а их главный отошел в сторону и напряженно разговаривал по телефону.
— Что дальше? — шепотом спросил Миша у Николая.
— Ждем, — ответил тот. — Видишь, тут нет никого.
Миша кивнул в сторону лежащего у стены тела.
— Это ерунда, шестерки, — отмахнулся Коля.
Подошел черный.
— Ушли по переходу, — сказал он.
— Куда — известно? — спросил Коля.
— Тут вариантов немного. С того конца уже работают. Мы ждем тут, перекрываем выход.
Миша почувствовал, что ноги уже не держат от усталости, опустился в стоящее неподалеку кресло, упер затылок в стену и закрыл глаза.

* * *
— Эй, турагент, просыпайся, — кто-то тряс Мишу за плечо.
Он с трудом открыл глаза — над ним стоял Коля, глаза его были грустными.
— Что? — спросил Миша.
— Всё! — ответил Коля. — Расходимся.
— А что — всё?
— Совсем всё. Давай, уходить отсюда пора.
Миша встал и, покачиваясь, пошел за Колей и другими «соколами». Черных уже не было.
— А что дальше будет? — спросил он.
— С нами? — хмыкнул Коля на ходу. — Мы свое дело сделали, худшего варианта не допустили. А дальше — как карта ляжет. Могут к ногтю, а могут в герои. А лучше бы просто мимо проехали.
— А не с нами?
— А это уже не наше дело. Придешь домой — включи телевизор… или лучше врагов почитай в инете. Там и узнаешь, что и как решили.
Они снова вышли в Александровский сад и направились к все еще ожидавших их автобусу. Сложив снаряжение, Коля сказал:
— Ну, давай, отвози барахло назад, а мы расходимся. Когда и где встретимся — не знаю.
— А «соколы»?
Коля только махнул рукой и пошел прочь. Потом он остановился, подумал и вернулся.
— Слышь, турагент… времена сейчас могут разные наступить. Если какая… специфическая… помощь потребуется — найди меня. Позывной — «Филин». Ну, бывай!
Он крепко стиснул Мишину ладонь и, уже не оборачиваясь, зашагал к ожидающей его группе «соколов». А Миша открыл телефон и быстро прошерстил новостные сайты: новостей не было, кроме краткого упоминания о грубо сделанном фейке с якобы отречением президента.
Он вздохнул и подошел к курящему в стороне водителю:
— Ну что, поехали?..

Над кустами порхала бабочка,
Попивала нектар беспечно,
Как портвейн смакуя марочный,
Солнце жарило, словно печка.

Нет запросов у ней, у маленькой —
Дом с машиной, гараж не нужен,
Ведь и листик ей будет спаленкой
На двоих с мотыльком-мужем.

Где-то дети на листьях — куколки —
Без проблем и хлопот отрада,
Отдавать совсем никому долги
И аренду платить не надо.

Мимо девочка в лёгком платьице,
На неяркий экран смартфона
Она слепо наощупь пялится
И мурлыкает что-то сонно

От жары совсем одуревшая,
Мыслей потная слиплась груда.
Возмутилась: — какого лешего
Насекомые тут повсюду?

Эх, не любят таких нигде почти —
Ей неведома, видно, жалость.
Лишь пыльца на руках у девочки
От той бабочки вдруг осталась…

Сердце хохлится птицей в неволе,
Тихо нервов звенит тетива,
И хотел бы я спеть вам без боли,
Но куда-то пропали слова

Про пейзажи, про бабочек лёгких…
Пульс крещендо гремит у виска,
И с душою опять нестыковки,
Камнем давит на шею тоска.

Раз поэтову взял себе роль я,
Надо б петь, улыбаясь вразлёт,
Но слова изливаются болью,
Режут тонкое горло моё.

Силуэт впереди круторогий –
Избежать Минотавра не смог.
Не выходят весёлые строки,
Как у мастера камень-цветок.

Нет презренья в молчании гордом,
И уроки усвоил я впредь –
Лучше жить с этой болью под горлом,
Чем неискренне весело петь.