Многая где мудрости, много и печали –
Говорил когда-то Соломон.
Как печаль нагрянула, мудрые молчали,
Так всегда бывает испокон.

А когда осело всё, шрамы затянулись,
Поросла печаль уже быльём,
Мудрецы очухались, встали, встрепенулись,
Рассуждая громко о своём.

Кто виновен, делать что? – развели анализ,
Не сойтись им в мнении одном.
Все переругалися, чудом не подрались,
А потом мирилися вином.

Отпускаю мысли я, на закате жмурюсь,
Ветер плещет дух полынных трав.
Многая печали где, незаметна мудрость –
Соломон, наверно, был неправ.

Ветр воет и пуржит,
Вихри снежные кружит,
Снизу наледь..
Ну а что поет душа,
Хоть не видно ни шиша –
Так зима ведь!

Распрямляется спина,
И, качаясь вполпьяна,
В никуда я.
На висках горячий пот,
За пургою что там ждёт,
Я не знаю.

Пропаду коль, поделом,
А пока что напролом
По метели…
Что там встало на пути,
Не проехать, не пройти?
Полетели!

Да где ж вы, люди добрые?
Пропали как-то вдруг…
И вытеснены кобрами,
Они сжимают круг,

Качают капюшонами,
Нацеживают яд,
Глаза опустошённые,
И языки шипят.

Шажками, тихо, плавными
Я пячусь, не дыша –
Тут не споткнуться, главное.
Куда ушла душа?

Вдоль стеночки бочком идти
И холодно в груди,
Ведь змеи те очковые
Опасные, поди?

Там яд из зуба сОчится,
Раздвоенный язык –
Такого мне не хочется,
К такому не привык.

Вот адские исчадия!
Ну где я, идиот,
Возьму противоядие?
Подумать бы вперёд,

Поставить бы на паузу,
Не лезть бы на рожон…
Но нате вам, пожалуйста,
Уже я окружён.

Но дело мое правое,
Их много, а нас рать –
Найду на них управу я,
Не буду отступать!

Пусть ёкает под рёбрами,
Я сам себе закон –
Коль окружённый кобрами,
То буду я дракон!

Возбужденный словно псих,
Аж на сердце рези,
Я писать стараюсь стих,
Ну а он не лезет.

Упирается, грубит,
Матерится хрипло,
Ощетинился на вид,
Растопырил рифму.

И не пишется в тетрадь,
Я тружусь напрасно –
Жить не хочет он, видать,
В этом мире грязном.

Стих по капле из души
Выдавлю, как прыщик,
Чтоб – все средства хороши –
Cделал мир он чище.

Спросите, милые: «Ну что опять не так,
И почему морщины влёт по роже?»
А я скажу, в кармане сжав кулак:
«Платон мне друг, но истина дороже.»

Ответ услышу я, что справедлив и скор:
«Оставь же свои дикие замашки –
Ведь это не дуэль, всего лишь спор,
И разожми ладони нараспашку!

Да плюнь на истину, живем мы однова!
И надо согласиться в споре с другом,
Не стоит так цепляться за слова,
А протянуть навстречу ему руку!»

Я покачаю гордо лысой головой
И жестом подтвержу, спугнув прохожих:
«За истину стою, пока живой,
Платон мне друг, но истина дороже.

И выбор сделан мой, простите, господа –
Упали в грязь разорванные вожжи,
Плевать на истину не буду никогда,
Платон меня поймет, надеюсь, позже.»

Над кустами порхала бабочка,
Попивала нектар беспечно,
Как портвейн смакуя марочный,
Солнце жарило, словно печка.

Нет запросов у ней, у маленькой —
Дом с машиной, гараж не нужен,
Ведь и листик ей будет спаленкой
На двоих с мотыльком-мужем.

Где-то дети на листьях — куколки —
Без проблем и хлопот отрада,
Отдавать совсем никому долги
И аренду платить не надо.

Мимо девочка в лёгком платьице,
На неяркий экран смартфона
Она слепо наощупь пялится
И мурлыкает что-то сонно

От жары совсем одуревшая,
Мыслей потная слиплась груда.
Возмутилась: — какого лешего
Насекомые тут повсюду?

Эх, не любят таких нигде почти —
Ей неведома, видно, жалость.
Лишь пыльца на руках у девочки
От той бабочки вдруг осталась…

Сердце хохлится птицей в неволе,
Тихо нервов звенит тетива,
И хотел бы я спеть вам без боли,
Но куда-то пропали слова

Про пейзажи, про бабочек лёгких…
Пульс крещендо гремит у виска,
И с душою опять нестыковки,
Камнем давит на шею тоска.

Раз поэтову взял себе роль я,
Надо б петь, улыбаясь вразлёт,
Но слова изливаются болью,
Режут тонкое горло моё.

Силуэт впереди круторогий –
Избежать Минотавра не смог.
Не выходят весёлые строки,
Как у мастера камень-цветок.

Нет презренья в молчании гордом,
И уроки усвоил я впредь –
Лучше жить с этой болью под горлом,
Чем неискренне весело петь.

Опять от жары я дурею,
Сознание тихо плывёт,
Таксист – он таксист и в Корее –
К вокзалу по пробкам везёт.

По-своему он матерится
И давит на громкий клаксон.
Кругом идентичные лица –
Все в масках, в тумане, как сон.

Застрял я меж адом и раем,
Ушли иль приходят волхвы?
Он в «шашечки» лихо играет –
Таксист, не теряй головы!

Кому здесь, скажите, я нужен,
Где ветер горяч – не Борей.
К лесам, белоночью и стуже
Вези меня, милый, скорей!

Хоть мне твой язык непонятен,
Прошу на вокзал довезти.
Азарт вижу я в твоем взгляде
С тобой нам сейчас по пути.

Об окно разбилась птица
Неизвестных мне кровей –
То ли крупная синица,
То ли пестрый воробей.

Не увидела с налёту
Незаметное стекло,
Или вдруг другое что-то
Ей внимание отвлекло.

Хоть ударилась не сильно,
Полетели перья вниз,
А она сложила крылья
И упала на карниз.

Вот и мы за годом годы –
Ведь присматриваться влом –
Принимаем за природу
То, что видно за стеклом.

Там в проекции экранной
Изумительный мираж,
Как поток небесной манны,
Вызывает слезы аж.

Там такое все родное:
И поля, и сладкий дым,
Но хочу сказать одно я –
Что не надо верить им,

Тем, кто каждым словом лживым
Крепче делает экран
Ради власти и наживы,
А мы корчимся от ран,

Разбиваясь раз за разом
О незримое стекло,
Чтоб упав, подняться сразу,
Смыслу здравому назло.

Серые тёмные тучи
Быстро летят над водой.
Ваше величество случай,
Cделали что вы со мной?

Властью своей как в насмешку –
Знать, по-другому нельзя –
В непроходимую пешку
Вы превратили ферзя.

Выигрышный эндшпиль как будто,
В пару всего лишь ходов,
Вдруг оказался дебютом –
К этому я не готов.

Нам ли сейчас на рожон лезть,
Кровью измазав карт-бланш.
Где же в игре завершенность?
Проигрыша прежде реванш.

Ставки по крупной взлетели,
За одного как за двух.
В хрупком болезненном теле
Крепкий обветренный дух.

Правила прямо по ходу
Игр меняются вновь,
Но перемелют невзгоды
Вера, Надежда, Любовь.

Лучше, как рак на безрыбье,
Свистну на Лысой горе –
Буду играть по своим я
Правилам в этой игре!

Там и посмотрим, кто круче,
Я ведь пока не отпет –
Вот и рассеялись тучи
И наступает рассвет…