Снова дни и бессчетные ночи –
Было, есть, да и будет так впредь…
Дождь несильный мне темечко мочит,
Мысли чтоб не всухую тереть.

Я вчера недопил, как обычно –
Уж здоровье немного не то –
И мерещится мне неприлично
Конь в сиреневом длинном пальто.

Он глядит чуть искОса с укором –
Мол, опять тебя, друг, занесло.
В этом вижу начало я спора
И ответить хочу. Как назло

Слов никак не найти достоверных –
Как на фронт, все ушли с языка –
Лишь остались проклятья и скверна,
Но я их отгоняю пока.

Ну, а как же тогда точка зренья,
Как смогу настоять на своём?
Только вдруг навалилось прозренье –
Согласиться мне лучше с конём.

Времена счас такие – опасно
Возражать – все взорвется, чуть тронь.
Покиваю, пожалуй, согласно –
Не понять ведь, откуда тот конь.

То ли вместе поржём мы над шуткой,
То ль приложит копытом мне в лоб,
И туманным предчувствием жутким
Пробивает холодный озноб.

Коль прихватят меня, так за дело,
Знаю точно – гореть мне в аду.
Помолчу я с конём очумело,
А потом уж очнусь и пойду

По делам срочным или не очень,
Солнце скрипло на небо вползло.
Ну, а конь-то был прав, между прочим –
В самом деле меня занесло.

Здесь природа честна,
И мне нравится это —
Уж весна так весна,
А за ней сразу лето —

Хоть приятно на вид,
Жарко и комаринно…
Осень следом влетит
И затянется длинно —

Прелых листьев паркет
И просевшее небо,
Ветром тянет вослед
Запах черного хлеба…

А как станет нема
И недвижна природа,
Нас накроет зима
Беспробудной дремотой.

А потом мы зевнём
Потревожив покровы,
Светлым мартовским днём
Все закружится снова.

Уж тридцать лет и три года
Лежал на печи Илья –
То ли слезать неохота,
А то ли никак нельзя.

Нечист воротник посконный,
Он выглядит как старик.
А в тёмном углу икона,
И грозен там пыльный лик,

Людей да и Бога ради
Нет смысла на свете жить –
Лежать в тишине и смраде
И брагу впотьмах глушить.

И пролежни уж на роже,
Ругался на мир незло,
Когда калик перехожих
Раз в сени к нему внесло.

Они заломали шапки,
Крестнулись на лик в углу,
Илья встрепенулся зябко
И матерь помянул вслух

– А что вам, калики, надо?
– Да нам бы испить воды.
– Так я принести вам рад бы,
Но ноги вон, вишь, худы.

Эх, добрые человечки,
Добра в этом мире нет,
Лежу я ведь тут, на печке,
С излишком уж тридцать лет.

Калика сказал плешивый:
– Вставай-ка с печи, Илья!
– Смеяться сюда пришли вы?
Да как же вам встану я?

Он гневно сверкнул глазами:
– «Оставь подобру меня!
Налейте водицы сами,
Кадушка стоит в сенях.»

– «А ты все же встань, Илюша,
Тебя вся Расея ждёт!»
Он сполз с печи неуклюже
Неловко шагнул вперед,

Потом, озираясь дико,
Воды принёс из сеней
– Спасибо, – сказал калика, –
Сначала ты сам испей!

Илья отхлебнул немного
И снова отпил, вповтор:
– Вкусна же вода, ей богу!
И рот рукавом утёр.

В руках он почуял силу,
Что Землю готов свернуть.
– Волшебна вода? – спросил он,
Вздымая дыханьем грудь.

А странник воскликнул строго,
Глазами сверкнув в тени:
– Эх, выпил ты, видно, много,
Давай-ка еще хлебни!

И после глотка второго
Утерся рукой опять:
– Побью я теперь любого,
Но землю уж не поднять.

Калики уже на крылечке:
– «Грядут непростые дни,
Довольно лежал на печке,
Родную ты Русь храни,

Что будет неодолима,
Пока есть богатыри.»
Что ж, так говорит былина…
А нынче-то посмотри –

Как будто в сенях покойник
Не убран лежит, в грязи,
Давно Соловей-разбойник
Уж правит на всей Руси,

Опричники однолИки
С ним топают по гнилью.
Ну, где же вы там, калики?
Пора поднимать Илью.

Многая где мудрости, много и печали –
Говорил когда-то Соломон.
Как печаль нагрянула, мудрые молчали,
Так всегда бывает испокон.

А когда осело всё, шрамы затянулись,
Поросла печаль уже быльём,
Мудрецы очухались, встали, встрепенулись,
Рассуждая громко о своём.

Кто виновен, делать что? – развели анализ,
Не сойтись им в мнении одном.
Все переругалися, чудом не подрались,
А потом мирилися вином.

Отпускаю мысли я, на закате жмурюсь,
Ветер плещет дух полынных трав.
Многая печали где, незаметна мудрость –
Соломон, наверно, был неправ.

Ветр воет и пуржит,
Вихри снежные кружит,
Снизу наледь..
Ну а что поет душа,
Хоть не видно ни шиша –
Так зима ведь!

Распрямляется спина,
И, качаясь вполпьяна,
В никуда я.
На висках горячий пот,
За пургою что там ждёт,
Я не знаю.

Пропаду коль, поделом,
А пока что напролом
По метели…
Что там встало на пути,
Не проехать, не пройти?
Полетели!

Да где ж вы, люди добрые?
Пропали как-то вдруг…
И вытеснены кобрами,
Они сжимают круг,

Качают капюшонами,
Нацеживают яд,
Глаза опустошённые,
И языки шипят.

Шажками, тихо, плавными
Я пячусь, не дыша –
Тут не споткнуться, главное.
Куда ушла душа?

Вдоль стеночки бочком идти
И холодно в груди,
Ведь змеи те очковые
Опасные, поди?

Там яд из зуба сОчится,
Раздвоенный язык –
Такого мне не хочется,
К такому не привык.

Вот адские исчадия!
Ну где я, идиот,
Возьму противоядие?
Подумать бы вперёд,

Поставить бы на паузу,
Не лезть бы на рожон…
Но нате вам, пожалуйста,
Уже я окружён.

Но дело мое правое,
Их много, а нас рать –
Найду на них управу я,
Не буду отступать!

Пусть ёкает под рёбрами,
Я сам себе закон –
Коль окружённый кобрами,
То буду я дракон!

Возбужденный словно псих,
Аж на сердце рези,
Я писать стараюсь стих,
Ну а он не лезет.

Упирается, грубит,
Матерится хрипло,
Ощетинился на вид,
Растопырил рифму.

И не пишется в тетрадь,
Я тружусь напрасно –
Жить не хочет он, видать,
В этом мире грязном.

Стих по капле из души
Выдавлю, как прыщик,
Чтоб – все средства хороши –
Cделал мир он чище.

Спросите, милые: «Ну что опять не так,
И почему морщины влёт по роже?»
А я скажу, в кармане сжав кулак:
«Платон мне друг, но истина дороже.»

Ответ услышу я, что справедлив и скор:
«Оставь же свои дикие замашки –
Ведь это не дуэль, всего лишь спор,
И разожми ладони нараспашку!

Да плюнь на истину, живем мы однова!
И надо согласиться в споре с другом,
Не стоит так цепляться за слова,
А протянуть навстречу ему руку!»

Я покачаю гордо лысой головой
И жестом подтвержу, спугнув прохожих:
«За истину стою, пока живой,
Платон мне друг, но истина дороже.

И выбор сделан мой, простите, господа –
Упали в грязь разорванные вожжи,
Плевать на истину не буду никогда,
Платон меня поймет, надеюсь, позже.»

Над кустами порхала бабочка,
Попивала нектар беспечно,
Как портвейн смакуя марочный,
Солнце жарило, словно печка.

Нет запросов у ней, у маленькой —
Дом с машиной, гараж не нужен,
Ведь и листик ей будет спаленкой
На двоих с мотыльком-мужем.

Где-то дети на листьях — куколки —
Без проблем и хлопот отрада,
Отдавать совсем никому долги
И аренду платить не надо.

Мимо девочка в лёгком платьице,
На неяркий экран смартфона
Она слепо наощупь пялится
И мурлыкает что-то сонно

От жары совсем одуревшая,
Мыслей потная слиплась груда.
Возмутилась: — какого лешего
Насекомые тут повсюду?

Эх, не любят таких нигде почти —
Ей неведома, видно, жалость.
Лишь пыльца на руках у девочки
От той бабочки вдруг осталась…

Сердце хохлится птицей в неволе,
Тихо нервов звенит тетива,
И хотел бы я спеть вам без боли,
Но куда-то пропали слова

Про пейзажи, про бабочек лёгких…
Пульс крещендо гремит у виска,
И с душою опять нестыковки,
Камнем давит на шею тоска.

Раз поэтову взял себе роль я,
Надо б петь, улыбаясь вразлёт,
Но слова изливаются болью,
Режут тонкое горло моё.

Силуэт впереди круторогий –
Избежать Минотавра не смог.
Не выходят весёлые строки,
Как у мастера камень-цветок.

Нет презренья в молчании гордом,
И уроки усвоил я впредь –
Лучше жить с этой болью под горлом,
Чем неискренне весело петь.