Уж тридцать лет и три года
Лежал на печи Илья –
То ли слезать неохота,
А то ли никак нельзя.
Нечист воротник посконный,
Он выглядит как старик.
А в тёмном углу икона,
И грозен там пыльный лик,
Людей да и Бога ради
Нет смысла на свете жить –
Лежать в тишине и смраде
И брагу впотьмах глушить.
И пролежни уж на роже,
Ругался на мир незло,
Когда калик перехожих
Раз в сени к нему внесло.
Они заломали шапки,
Крестнулись на лик в углу,
Илья встрепенулся зябко
И матерь помянул вслух
– А что вам, калики, надо?
– Да нам бы испить воды.
– Так я принести вам рад бы,
Но ноги вон, вишь, худы.
Эх, добрые человечки,
Добра в этом мире нет,
Лежу я ведь тут, на печке,
С излишком уж тридцать лет.
Калика сказал плешивый:
– Вставай-ка с печи, Илья!
– Смеяться сюда пришли вы?
Да как же вам встану я?
Он гневно сверкнул глазами:
– «Оставь подобру меня!
Налейте водицы сами,
Кадушка стоит в сенях.»
– «А ты все же встань, Илюша,
Тебя вся Расея ждёт!»
Он сполз с печи неуклюже
Неловко шагнул вперед,
Потом, озираясь дико,
Воды принёс из сеней
– Спасибо, – сказал калика, –
Сначала ты сам испей!
Илья отхлебнул немного
И снова отпил, вповтор:
– Вкусна же вода, ей богу!
И рот рукавом утёр.
В руках он почуял силу,
Что Землю готов свернуть.
– Волшебна вода? – спросил он,
Вздымая дыханьем грудь.
А странник воскликнул строго,
Глазами сверкнув в тени:
– Эх, выпил ты, видно, много,
Давай-ка еще хлебни!
И после глотка второго
Утерся рукой опять:
– Побью я теперь любого,
Но землю уж не поднять.
Калики уже на крылечке:
– «Грядут непростые дни,
Довольно лежал на печке,
Родную ты Русь храни,
Что будет неодолима,
Пока есть богатыри.»
Что ж, так говорит былина…
А нынче-то посмотри –
Как будто в сенях покойник
Не убран лежит, в грязи,
Давно Соловей-разбойник
Уж правит на всей Руси,
Опричники однолИки
С ним топают по гнилью.
Ну, где же вы там, калики?
Пора поднимать Илью.