Утро было серо,
Пасмурно и сыро,
Еле отпустила
Мягкая кровать.
У меня на завтрак
Был глоточек веры
И немного сыра,
Чтобы зажевать.
Вкус довольно пресный
Был у чистой веры,
Но душа открылась,
Сердце мне слепя.
Все определилось
С завтраком воскресным —
Сгинули химеры,
Верую в себя.
По всем признакам, включая прогноз погоды по радио, день должен был быть жарким. Еще только десять часов утра, а воздух уже парил легкой, пахнущей березовым веником дымкой, раскаленная добела сковородка в небе прожаривала все, до чего могла дотянуться, но в тени было вполне терпимо.
Мы с мамой собирались на дачу. Вернее, собиралась она, а мы с «копеечкой» должны были доставить ее вместе с важным объемным грузом. По поводу такой оказии коридор был забит большими сумками и маленькими кулечками, а проход перегораживал неподъемный рюкзак.
— По дороге еще в магазин заедем продуктов купить, ладно? — спросила мама, записывая аккуратным почерком что-то в длинный список на тетрадном клетчатом листке.
— Конечно, — сказал я.
— Лучше бы в городе зайти, там и выбор лучше, и подешевле, а то в киоске у станции все дорого.
— Хорошо, давай в наш универсам заедем, а потом уже сразу рванем.
— Знаешь, мороженое бы еще купить для Тёмы и Сёмы, которые в зеленом доме, они любят мороженое. Только ведь не довезем, растает. А у станции не продают мороженое, у них холодильник барахлит… Жалко.
— Спокойно, купим мороженое, не растает.
Мама немного удивленно на меня посмотрела, а я, ни слова больше не говоря, нырнул прямо сквозь завесу из курток, пальто и даже одной шубы в крошечную темную кладовку, прячущуюся сзади, и на ощупь стал шарить на средней полке справа. Ага, вот и он…
— Да вот он, нашел! — закричал Миг, поднимая с земли небольшой нож, типа финки, только тупой и без канавки для стока крови.
Мы учились метать нож, выбрав в качестве мишени толстую сосну над небольшим песчаным обрывом. Миг умудрился не то что не воткнуть (это называлось у нас «вторнуть») нож, но даже не попасть в дерево, и теперь мы лазали под обрывом, выискивая наше метательное оружие. Мы — это великолепная у-дачная четверка: Миг, Санька, ваш верный слуга по прозвищу Ил и Светка, которая сама нож не кидала, но лучше всех знала, как именно это надо делать. Всем нам по 9—10 лет, мы обитаем каждое лето на соседних дачных участках, вполне самодостаточны и больше ни с кем не дружим.
Тут надо пояснить наши прозвища. В первый год, когда мы только приехали на эту дачу, я отправился обнюхивать окрестности и наткнулся на худенького смуглого мальчика, который немедленно вступил со мной в перепалку на правах старожила. Перепалка быстро переросла в тесный физический контакт. Я был крупным и миролюбивым мальчиком, драться не любил и со сверстниками обычно разбирался быстро, сжимая в объятьях, как удав, пока те не просили пощады. Этого шустрого противника я никак не мог ухватить, он носился вокруг меня и норовил дать подсечку и завалить, но я на такие простые приемы не велся. Беготня скоро затихла сама собой, и мы встали напротив друг друга.
— Тебя как зовут? — спросил я.
— Игорь, я из того дома. — и он указал пальцем за мою спину.
Смотреть на его дом я не стал — тоже мне, дурачка нашел: я обернусь, а он подсечку сделает.
— Да ты не Игорь, а прям Миг какой-то, шустрый, никак не ухватить.
Сравнение с истребителем Игорю явно понравилось, он расслабился и сказал:
— А ты… ты… Ты тогда Ил!
— Почему?
— Здоровый, сильный, никак не свалить!
Поскольку Ил-2, легендарный штурмовик Великой Отечественной войны, был моим любимым самолетом, я согласно кивнул и улыбнулся. Так мы и стали Мигом и Илом. Санька и Светка появились в нашей компании позже и прозвищ уже не получили.
Следующим кидал я. Вытянуть вперед левую руку, как бы обозначая цель, правая, держа нож за лезвие, отводится назад. Бросок! Нож звонко ударяется рукояткой в сосну и отскакивает.
— Перекрутил, — комментирует Светка. — Надо, чтобы он острием вперед летел, а не крутился. Вот у Мига правильно летел.
— Зато он в дерево не попал, — буркнул я, и тут мне пришла в голову идея: — А если нож с двумя лезвиями сделать, с разных сторон, у меня как раз сейчас вторнулся бы.
— Ага, — подхватил Санька, — а если со всех сторон сделать, то звездочка получится, как у ниндзя. Она всегда втыкается.
— А к нам дядя Слава приезжает, — вдруг выдал Миг. — Он военный летчик.
Мы сразу забыли про ножи.
— Он на Миге летает? — спросил я.
Светка хихикнула.
— Нет, — честно признался Игорь, — вообще-то он сам не летает, он там на аэродроме самолеты чинит.
— А говоришь — летчик… — обиделся Санька.
— Да летчик он, капитан ВВС, у него и петлицы с крылышками! И летать он умеет, — в свою очередь обиделся Миг.
— А когда он приезжает? — уточнил я.
— Сегодня, на 18:10 или 19:05…
Вскоре мы разбежались по домам обедать, а в половине шестого вновь собрались на вытоптанной лужайке напротив калитки Мига.
— Пойдем встречать твоего летчика? — спросил Санька.
— Его мама будет встречать, — ответил Миг.
И точно: из калитки вышла его мама, довольно крупная и очень добрая женщина.
— Тетя Нина, — выступил я вперед, — вы на станцию?
— Да.
— А можно мы с вами?
— Все, что ли?
— Да, можно? — встряла Светка, испугавшись, что вдруг ее не возьмут.
Тетя Нина посмотрела на нас, подумала, улыбнулась своим мыслям и предложила:
— Так, может, тогда я не пойду? Как раз салат доделаю. Вы же справитесь? Игорек, ты помнишь дядю Славу?
— Помню… — недовольно ответил Миг, и тут лицо его просияло: он понял, что будет главным встречающим, а мы уже окажемся при нем. — Да, помню! — уже твердо сказал он. — Айда со мной, а то опоздаем!
И мы побежали на станцию.
На пустом перроне мы в восемь глаз смотрели на горизонт — кто первый увидит одинокий прожектор электрички. Один раз Светка закричала: «Едет!» — но ее быстро приструнили, потому что ничего там, конечно же, не ехало. Зато когда вдали действительно появился свет из-за поворота железной дороги, никто не закричал. Мы сбились в кучку в начале платформы и молча ждали. Электричка остановилась, открыла двери, закрыла, резко свистнула и тронулась. Помощник машиниста появился в открытой двери, помахал нам рукой, но мы на него не смотрели, разглядывая людей на платформе. Старушка в расчет не шла, равно как и молодой парень, который, спрыгнув с платформы, исчез в кустах с противоположной стороны. К нам шли два оставшихся кандидата — невысокий, полноватый улыбающийся дядька в вытертом костюме со спортивной сумкой и высокий седой мужчина в брезентовой куртке и с рюкзаком. Высокий еще сошел бы для военного, но он был слишком стар для летчика. Да и оба были в гражданской одежде. Получается, не приехал…
Мы с Санькой было повернулись и пошли к станции, как услышали сзади высокий и громкий голос:
— Ба, да это же Игорь! Ну ты и вырос! Я же тебя уже два года не видел!
Мы обернулись. Коротышка хлопал нашего Мига по плечам, а шустрая Светка уже вертелась рядом. Да-да, именно этот разговорчивый толстячок и был тем самым военным летчиком.
— Это все твои друзья?.. Как вас зовут?.. Здорово!.. Вы же тут все лето, да?.. А тут хорошо!.. Ну давайте, ведите меня… — трещал он не переставая.
Не так мы себе представляли летчика-аса.
— Дядя Слава, а ты летчик? — осмелился спросить Миг.
— Конечно! Я же рассказывал.
— А он сказал, что вы не летаете, а самолеты чините, — встряла Светка.
— Да, чиню, — согласился мужчина. — Но и летаю иногда, чтобы квалификацию не потерять.
— А на чем летаете? — не выдержал я. — На Мигах?
— Нет… — засмеялся он. — Не всем же на Мигах летать, я на «аннушках» летаю.
Мы загрустили.
— Слушайте, ребята, — закричал летчик, — а давайте я вам всем мороженое куплю! Где тут магазин?
Мы переглянулись.
— Тут нет магазина, — на правах главного озвучил горькую правду Миг. — Мороженое не купить.
Дядя заметно огорчился, но сказал:
— Я вам обещал, будет вам мороженое, честное слово!
Мы согласно покивали головами: взрослые часто обещают…
На следующий день мы после завтрака собрались на любимой черемухе, рассевшись, как воробьи по веткам. Саньки еще не было, и мы со Светкой нападали на Мига, вызнавая, что ему дядя рассказывал про полеты. Миг отбивался, что вчера он ничего не рассказывал, только про то, что далеко зашлют, а сегодня его вообще с утра не было, уехал куда-то.
Тут подошел Санька и первым делом спросил:
— Ну и что дядя про самолеты рассказывал?
Мы все засмеялись, но тут Миг, который сидел выше всех, закричал:
— Дядя Слава идет!
И точно, тот шел быстрым шагом, явно со станции, с сумкой через плечо. Увидев нас, он помахал рукой и скрылся за калиткой.
Через несколько минут выбежала Игорева мама и строго сказала нам:
— Слезайте с дерева и давайте все к нам на веранду.
— Зачем? — спросил Миг, спрыгивая со своей ветки.
— Надо! — ответила мама и, уперши руки в боки, взглядом загнала нас на веранду.
Там в вазочках лежало вкусно подтаявшее мороженое и стояли стаканы с ревеневым компотом. Мы замерли на входе: после месяца «воздержания» вдруг увидеть перед собой такое лакомство… это надо было прочувствовать, излиться слюной, несколько раз сожрать это великолепие глазами и только потом прикасаться. Во главе стола сидел дядя-летчик и радостно нам улыбался.
У меня в голове что-то щелкнуло, я сопоставил два события и спросил:
— Дядя Слава, это вы мороженое принесли?
Он кивнул.
— Но оно же здесь не продается.
Он снова кивнул.
— Давайте-ка садитесь, — подтолкнула нас тетя Нина.
Не заставив себя упрашивать, мы свиристелью на куст рябины налетели на стол и в мгновение ока выели и вылизали вазочки.
— Дядя Слава, так откуда мороженое? — спросил Миг.
Тот только подмигнул и отшутился:
— Военная тайна. Понравилось?
Мы хором закивали головами. Еще бы не понравиться: чуть подтаявшая масса, где явно смешались черносмородиновый, лимонный и едва уловимый ванильный вкусы, да в обещающий быть жарким летний день на даче.
— Спасибо! — первой сообразила Светка, наши негромкие благодарности подтянулись следом.
— Ну и отлично! — согласился дядя. — Завтра будет еще, приходите.
Весь день мы обсуждали, как он привез мороженое. Версии сыпались непрерывным потоком. Было понятно, что он ездит за лакомством на электричке. Но куда? Мы проверили расписание — он приехал утром на электричке из Города. Но ехать туда больше часа, все купленное растает. В Зеленогорске наверняка можно купить мороженое, но это все равно полчаса езды. Мы пытались выяснить у Мига, когда дядя уехал, но тот не знал — спал. Из Зеленогорска тоже не привезти, решили мы: полчаса ехать да еще десять минут идти — мороженое растает. Может, на соседней станции магазин открылся, а мы не знаем? На том и сошлись.
На следующее утро штаб снова заседал на черемухе. Миг доложил, что объект ушел из дома в восемь утра. Мы даже сбегали на станцию посмотреть расписание: наверняка он уехал электричкой на 08:13, но до сих пор почему-то не вернулся, сейчас было уже десять.
— А давайте подождем электричку через пять минут? Посмотрим, приедет он или нет, — предложил я.
Все согласились.
После отхода поезда на платформе остался один человек — дядя Слава, опять с сумкой.
— Ну что, мелюзга, — добродушно приветствовал он. — Мороженое дома получите, пойдем.
— Дядя Слава, — Миг на ходу пытался заглянуть в сумку, — а оно не растает?
— Спок! Не растает.
— Там у тебя лед в сумке? — допытывался Миг.
— Лед? — засмеялся дядя и открыл сумку.
Там лежал термос.
— Термос? — удивился Санька. — Он же для горячего, чтоб не остыло.
— И для холодного, чтоб не растаяло, — продолжил летчик, его и без того широкое лицо расплылось еще шире. — Вы что, не знаете, что термос не греет, только сохраняет тепло или холод? И шуба, кстати, тоже.
В этот день мороженое было сливочным, с изюмом, и крем-брюле, а назавтра — ореховое и снова черносмородиновое.
А через три дня дядя Слава уехал, и мы снова остались без мороженого в термосе.
Я вынырнул из кладовки, держа в руках литровый «суповой» термос с широким горлышком, который мы часто брали с собой раньше, а сейчас он стоял забытый.
— А ведь и правда! — воскликнула мама. — А ты помнишь, на даче папа Игоря так мороженое возил?
— Не папа, а дядя, — поправил я и начал вытаскивать мешочки и кулечки на лестничную площадку.
Ягоды рябины тронуты морозом,
Налетели стаей красные клесты,
Запах горько-сладкий, как от счастья слезы,
Мысли, что остались, тихи и чисты.
Листья побурели и, во всем повинны,
На земле опрелой распростерлись ниц.
Между веток-ребер ягоды рябины,
И кружит на сердцем стая темных птиц.
Как нарыв, наливался
Желтизною восток,
День с колен поднимался,
Разозлен и жесток.
Взгляд тяжелый, потухший
Не свербит ни о чем.
Но прорвался набухший
Горизонт вдруг лучом.
Светлым золотом ровно
Он залил облака.
День поднялся огромный,
Поглядел свысока.
С частой ветра одышкой,
В облаках, как в трусах.
День чесался подмышкой
И добрел на глазах.
Не мотаюсь по Сейшелам
Человечество спасать,
В уголке своем замшелом
Сел я тихо под торшером
Книгу скучную писать,
Все про солнечные пятна,
Про достойнейших людей.
Излагать стараюсь внятно,
Чтобы было всем понятно —
Не герой и не злодей
Астроном при телескопе,
Наблюдать идущий в сад,
Что жил в западной Европе
В неспокойную эпоху
Сотни лет тому назад.
Про гигантские секвойи,
Тишь великих ледников
Под Полярною звездою,
И про кое-что другое,
Что не тема для стихов.
Я ошибок злополучных
Изложить стараюсь суть
Языком сухим, научным,
Получилось, правда скучно,
Но уж тут не обессудь,
Мой читатель благосклонный,
И доверчивый вполне
К моей скромнейшей персоне,
Все представлю церемонно,
Дописать лишь дайте мне.
В бетонных районах дальних,
И в чуме, избе, дворце,
Живет человек нормальный
Уверенность на лице.
Средь разных людей, глобально,
Он средний по всем чертам,
А средний и есть нормальный,
Иль кто несогласный там?.
Придет он в исповедальню,
Где стены опять глухи,
Но он человек нормальный,
Известны его грехи.
Как циркуль для готовальни,
Как для дикаря тотем,
Так он, человек нормальный,
Уместен всегда и всем.
Найти его вряд ли проще,
Чем в темном лесу сову,
Высокий тот, этот тощий,
Нормальный, ты где, ау?
Бред крутит уже реальный,
Из каждого, глянь, куста
Ко мне человек нормальный
Все тянется, неспроста.
Меня он ведет к закланью
С величьем главы-жреца,
Безлик человек нормальный,
Не вспомнить его лица.
Движенье идет спиралью,
И чтоб не замкнулся круг,
Пусть будет лишь он нормальный,
Но разные все вокруг!
Осень поздняя, как ни крути,
Мелкий дождь с утра висит,
Третий час уже идет пути,
Дворники танцуют твист.
Грустный, мокрый за окном пейзаж,
Лето, солнце — это бред,
Путь пока еще в начале наш,
Финиша в помине нет.
Вот дом покосился ветхий,
Похоже, пора на слом.
И как канарейка в клетке,
Мальчишка там за стеклом.
Мне видно совсем немножко,
Чуть сверху, наискосок —
Рука, несущая ложку,
И хлеба большой кусок.
Счас няня, а может мама,
Докормит, и пусть он спит,
Но там за оконной рамой
Такой интересный вид:
Представить, что стал пещерой
Тот темный большой балкон,
На проводе голубь серый,
Как будто вдали дракон.
Жара наползает с юга…
Вот суп он сейчас доест,
Его уже ждет кольчуга,
Щит белый и красный крест.
Но сон растворился вроде,
Навеки пропал покой,
И я из окна напротив
Ему помахал рукой.
Тогда улыбнулся твердо
Он лишь уголками губ,
С величием пэра-лорда
Доел ненавистный суп,
И из темноты оконной,
Мигая на солнца свет,
Надменно, немного сонно
Он мне помахал в ответ.
Я дом тот воспоминаю,
Где темный висит балкон —
Приснится сегодня, знаю,
И мне королевский сон.
Для скучной тихой лекции
Вечерний час настал:
В далекой древней Греции
Спокойно жил Дедал:
Афиною отмеченный,
Для нации пример,
Он славой обеспеченный
Отличный инженер.
Но вышла незадачка там:
Как вышибают клин,
Он с реноме запачканым
Был изгнан из Афин.
Бежал, как был, в подпитии,
От страха и угроз…
Но дал ему укрытие
На Крите царь Минос.
Решенье было верное,
Минос не прогадал,
Ведь нет задач, наверное,
Что б не решил Дедал.
Придумал, вроде, ножницы,
Короче, жил не зря.
И деньги, и наложницу
Имел он у царя.
Венок на уши лавровый —
Он гений, вундеркинд!
Царю для Минотавра он
Построил лабиринт.
Глотка свободы острого
Минос ему не дал,
И пленником на острове
Годами жил Дедал.
Холодная, тягучая
Застыла Стикс-река,
Но не было все случая,
Уж сын подрос, Икар,
Отращивает бороду,
А мира не видал.
— Бежим, пока мы молоды! —
Сказал тогда Дедал.
— Судьбу лишь раззадоривать —
Не пустит нас Минос.
— Придумаем мы что-нибудь,
Нам это не вопрос.
Свободу ограничили?
Но руки есть и мозг —
Возьмем мы перья птичие
Растопим мягкий воск…
Над снежною вершиной
Как тучи собрались,
Крыло почти орлиное
Поднимет тело ввысь.
Над бьющимися волнами,
Что пеною белы,
Взмахнув крылами полными,
Взлетели со скалы.
И в свете утра раннего,
От счастья чуть дыша,
Летят два юных странника —
Свобода хороша!
Горит на меди патина,
Сияет солнца шар,
В восторге бессознательно
Поднялся вверх Икар.
Уверенность растаяла,
Как ужас темноты.
Но что сгубило фраера?
Не жадность, а понты.
Тут дух ему понравился —
Нектар, а не навоз,
Но от жары расплавился,
Потек пчелиный воск…
Идеи были смелые,
И помыслы чисты,
Но рухнул в пену белую
С слепящей высоты.
Сияет солнце знойное,
Я многое видал,
Но всех людей достойнее
На свете жил Дедал.
За этот день серебрянных
Он приобрел седин,
Но до конца уверенно
Дедал дошел один.
Давай нальем с тобою мы
Багряного винца,
За тех, кто все по-своему
Прошел, и до конца!
Ягоды рябины тронуты морозом,
Налетели стаей красные клесты,
Запах горько-сладкий, как от счастья слезы,
Мысли, что остались, тихи и чисты.
Листья побурели и, во всем повинны,
На земле опрелой распростерлись ниц,
Между веток-ребер ягоды рябины,
И кружит на сердцем стая темных птиц.