Просто синий человек
Шел раз по дороге,
Через свой дремучий век
Преставляя ноги.

А налево вдалеке,
Без хлопот напрасных
Через век свой налегке
Человек шел красный.

Горло песнею дрожит,
Разогнался шибко,
И не видит, что лежит
На пути ошибка

Лужей жирной и густой
Посреди завала.
Поскользнулся в жиже той,
Песня в грязь упала…

Но спокойно он изрёк,
Ну губах улыбка:
«Я нарочно тут прилёг,
Это не ошибка,

Просто надо полежать,
Силы поднабраться,
Дальше не хочу бежать,
Черта ль мне стараться!

Все, что делаю я сам,
Просто безупречно.»
И остался красный там,
В жидкой грязи вечно.

И примерно в тот же час,
На глухой дороге
Синий путник вдруг увяз
Тоже в грязи ноги.

Но держался молодцом,
Брызги как нашивки,
«Я ударил в грязь лицом,
Совершил ошибку.»

Отряхнулся, отошел
Он назад немного,
Лужу сбоку обошел,
Вышел на дорогу.

С тихим присвистом идет
Синим веком дальше,
Будет лужа — обойдет,
Не допустит фальши.

Рожден как-то раз козерогом,
Я детства закончил излом
И вышел на жизни дорогу
Матерым рогатым козлом.

Упрямый, простой, и негибкий,
А также вонючий, прости..
И сможет, кто хочет, улыбкой
Вкруг пальца меня обвести.

Мне прыгнуть легко чрез заторы
Скачу, бороденкой трясу,
А если повыше заборы,
Рогами с разбега снесу.

Но кушать капусту? Увольте!
И пахнуть козлиною? Стоп!
С чьего перепугу, позвольте,
Мы верим в такой гороскоп?

А коль гороскоп тот неточный,
Он мне не указ, не закон,
Возьмем вариант мы восточный —
Где синий я, теплый дракон.

Играясь беспечно,
Вдаль речка бежит,
У речки извечно
Булыжник лежит.

Замшелый и влажный
Уж в землю он врос,
Все жизненно важный
Решает вопрос:

Зачем он на свете?
К чему? Для чего?
А если в ответе,
Кому, за кого?

И мысли в булыжной
Скрипят голове,
На вид неподвижной,
Но умной вполне.

Но лишь подобрался
К решенью валун,
Тихонько подкрался
Мальчишка-шалун.

Вот вопль индейский
Весь лес огласил,
И смысл житейский
Валун упустил.

С кряхтеньем, натугой
Сердито пенял:
— «Твоею заслугой
Я мысль потерял.

Я в кои-то веки
Суть жизни добыл,
Эх вы, человеки,
Теперь все забыл…»

Шалун удивился,
От страха моргнул,
Стремительно скрылся,
Но все же шепнул:

«Ты ищешь удачу,
Респект и почет?
Под камень лежачий
Вода не течет..».

Вот мысль стучится,
Напрягся валун —
Могло так случиться,
Что прав был шалун?

«Под камень лежачий..»
И грянул тут свет,
Решилась задача —
Воды ж под ним нет!

С чудовищным треском,
Весь в трещинах рун,
Крутнулся вдруг резко
На месте валун.

Взглянул, восхитился:
«Раздайся, душа!»
Вперед покатился,
Вокруг все круша.

И катится камень
Не знает, куда,
Прошел лед и пламень,
А где же вода?

Ведь он не лежачий,
Катящийся он…
Бессмысленно значит
Был набран разгон?

Чтоб маниакально
Как он, не страдать,
Не стоит буквально
Так все понимать.

Ночь, зима, мороз трещит,
На окошке свечка,
А в мерцающей печи
Пляшут человечки.

Желто-красные с искрой,
Не боятся стужи,
«Дверцу, говорят, открой,
Выпусти наружу.

Мы станцуем на полу,
Пробежим по полкам,
Надоело нам в углу
Тут плясать без толку.

Станет нашим целый дом
С пола и до крыши,
Чуть осмотримся, потом
Устремимся выше.»

Планы ваши мне ясны,
Хоть и не по сердцу,
Вы опасны и грозны,
Место вам за дверцей.

Там, средь тлеющих углей,
В огненном шаманстве,
Кучка маленьких людей
Изогнулась в танце.

Напевает этот стих
Ветер на свирели.
Танец огненный затих,
Все дрова сгорели.

Улетает с дымом прочь
День девятый года.
Пусть приснится в эту ночь
Теплое мне что-то.

Ночь, темно, луна нова,
И озноб по коже,
Испарились все слова,
Да и мысли тоже.

Распростертый я лежу,
Тьме раскрыв объятья,
За мерцанием слежу
Солнца дальних братьев.

Созерцаю вечный круг
Тихо, без движенья.
Мир ли вижу я вокруг
Или отраженье?

Но бездвижию назло,
Не понять откуда,
Извиваясь, припозло
Вдруг живое чудо.

Темной вечности момент
Сгинул, будто не был —
Белый в иззелень серпент
Вмиг оплел все небо.

Не слыхали ничего
О серпенте? Бросьте!
Ветром солнечным его
Занесло к нам в гости.

Весь сияет, очень рад,
Весело играет,
Но смотрите — этот гад
Звезды пожирает.

Путеводный ориентир
Не ищи напрасно —
Где вчера был Альтаир,
Нынче сполох красный.

Ветра солнечного вмиг
Снизилось давленье,
И серпент тот час же сник,
Сгинуло явленье.

И пришли к нам, уж поверь,
Неплохие вести,
В норку спрятался тот зверь,
Звезды все на месте.

По жизни ведет, ох, негладко
Путь сложно изломанный наш.
Откроем давайте тетрадку
И острый возьмем карандаш.

Доверим сегодня листочку
Быть миром абстрактных химер —
Поставлю я черную точку,
Как жизни условной пример.

Вот линию быстро рисую
На плоскости наискосок —
Означив тем жизнь простую,
Из юности в старость бросок.

И движутся вдоль линий только,
Прочерченных чьей-то рукой,
Ты знаешь ли, точек так сколько
Живут одномерной судьбой?

По жизни проедут в плацкарте,
Вагон и не нов, и не чист,
Но путь их известен по карте,
И правит за всех машинист.

Средь тысяч родится однажды
Та точка, что прочих храбрей,
И с линии спрыгнет отважно —
Вся плоскость теперь перед ней.

Не давят границы отныне,
Хоть ей и пытались мешать,
Сплетенья всех жизненных линий
Сама теперь будет решать.

И диким мустангом поскачет,
Шлейф пыли подняв за собой,
Смеется она или плачет —
Сама управляет судьбой.

Казалось, безбрежна свобода
На плоскости белой листа,
Но в мире трехмерна природа,
И это, поверь, неспроста.

Табун таких точек свободных,
Сумели упрятать в загон,
И жирной границей условной
Прописан суровый закон.

Фломастером черным очерчен
Тот круг — не прорваться никак,
Придется торчать тут до смерти.
Но все же нашелся чудак.

Не злился, не ныл — улыбался,
Зажатый меж точечных тел,
Да вовсе он и не старался,
А просто так взял — полетел.

Над плоскостью взмыл черной птицей,
Лист белый — на взлет полоса,
Он в мире трехмерном частица,
Лишь слышит внизу голоса:

«Ату его, подло нас предал,
Да будь он навеки треклят!
Да он никогда с нами не был —
Юродив, а может быть свят.»

А он и не то, и не это,
Луч синий к нему снизошел,
И третью, с явлением света,
Он степень свободы нашел.

А снова наступит гоненье,
Вздохнет лишь «Какая беда?»,
Откроет еще измерение,
И там пропадет навсегда.

Черною рекою
Вдаль течет дорога,
Караулом вечным
Лес стоит стеной,
Машет мне рукою
Небо-недотрога,
Облаком беспечным
Путь отметит мой.

Эх, лечу я низко,
И дороги волны
Все качают мерно
Прочный мой челнок,
Путь лежит неблизкий,
Мир открыт огромный,
Курс — вперед примерно,
Сколько хватит ног.

И лечу я лихо,
Вдаль смотрю напряжно,
Отступил отныне
Вечный караул,
Не хочу быть тихим,
Стих ору отважно,
Мысли все иные
Встречный ветер сдул.

И сапфирно-синий
Луч двойной неярко
Высветит дорогу
В небе под луной
К перекрестью линий
Всех судеб. Подарком,
Верю понемногу —
Ты летишь со мной.

Мысли в слове воплощать,
Всякий знает, сложно —
Не коровою мычать,
Но, пожалуй, можно.

Но сложнее во сто крат
Выражать нам чувства —
Будь умом ты хоть Сократ,
Надобно искусство.

Все мы чувствуем сполна,
Иногда и мыслим,
Как же подобрать слова,
Чтоб дошли, не скисли?

Чтоб по коже не скользя,
Прямо в сердце бились,
Не пугая, не грозя,
В душу просочились.

Террикон ненужных слов
Выброшен впустую.
Отражение основ,
Мысль ищу простую.

И на сердце слов настой
Ляжет каждым разом
Тяжкой каменной доской,
Иль сверкнет алмазом.

Но сдается иногда
Чудесам случаться,
Сами в жилку жемчуга
Будут нанизаться.

Тот, ломая все клише,
Стих пойдет из сердца,
И откроет он душе
В твоем сердце дверцу.

Есть на свете электрон,
К круговой орбите
В атоме привязан он
Накрепко. Смотрите,

Не взлететь и не упасть,
Лишь крутиться вечно,
Состоянье как назвать?
Связанным, конечно.

Не отвязнуть самому,
Помогите, братцы!
Где энергии ему
Лишней поднабраться?

Мимо пролетел фотон
С нужной частотою,
И затрясся электрон,
Прыгнул над собою.

И с орбиты, вот дела,
Вылетел проворно,
Эх, где наша ни была!
Он теперь свободный.

Как назвать нам сей процесс?
Вспомнить постараться…
В срочку термин тот не влез —
Фотоионизация.

С глухим разбойничьим присвистом порыв ветра ворвался в приоткрытую форточку, вздыбил легкую занавеску и сгинул, сдобрив привычные кухонные запахи едва уловимым ароматом прелых листьев. Форточка, слегка звякнув болтающимся стеклом, возмущенно хлопнула. Одним движением я вскочил коленом на подоконник, закрыл ее на задвижку и снова опустился на обшарпанную табуретку. На столе стоял легкий завтрак, и на плите остывал только что сваренный кофе. День обещал быть спокойным ― я собирался прогулять основную, практически не оплачиваемую работу, а вместо этого забежать на денежную халтуру. Вот уже почти год я подхалтуривал системным администратором в одной среднеразмерной коммерческой фирмочке, занимающейся чем-то, чего мне лучше было не знать. Я и не знал. Зато обеспечивал работу дорогих по тем временам компьютеров и принтеров с установленными пиратскими программами, купленными на толкучке. Сегодня был четверг ― день для визита к золотому тельцу. Я налил себе кофе и даже сделал первый вдох бодрящих паров, как в прихожей надтреснуто заверещал телефон.
― Да? ― хрипловатым с утра голосом выразил я сомнение в телефонной трубку красной пластмассы.
― Алё, это Урмас? ― поинтересовался кажущийся знакомым, но неотождествляемый женский голос.
― Да! ― подтвердил я.
― Доброе утро, Урмас, это Галина Степановна.
Это была секретарша шефа на основной работе. Утренний звонок не сулил ничего хорошего.
― Доброе утро, Галина Степановна!
― Урмас, шеф просит вас срочно зайти.
― Что-то серьезное?
― Не знаю. ― она замолчала. ― Нет, наверное, он сегодня добрый.
― Скоро буду! ― отрапортовал я и повесил трубку.
Через десять минут, сдирая языком клочья кожи с впопыхах обоженного горячим кофе нёба, я подбежал к «Копейке», быстро обежал ее вокруг, убедившись, что внешне с ней все в порядке, и сел за руль. Вышел, снял с лобового стекла два прилипших коричневых листа, и вставил ключ в замок.
― Ну, дорогая, опять нам бежать, ― безмолвно сказал я ей, ― сперва в Институт, а там видно будет.
Она вздрогнула и приветствовала меня ровной дрожью и уверенным урчанием матерого кота. Я похлопал ее по рычагу переключения передач, затем включил первую, и она резво понесла меня, лавируя между лужами, на север.

Из кабинета шефа я вышел вполне довольный ― он мне обещал золотые горы и карьеру в Швеции, а взамен предложил всего-навсего приготовить ему 10-минутный доклад на конференцию в этой самой Швеции. Секретраша Галя, сидевшая у окна и постукивавшая одним пальцем по пишущей машинке, поинтересовалась:
― Ну как? Не очень трепал?
― Да что нам сделается?
На столе перед Галей стояла поллитровая баночка с водой.
― Галина Степановна, это у вас кипяченая вода? ― спросил я. ― Можно хлебнуть, а то в горле пересохло?
Она вдруг схватила эту баночку и испуганно прижала ее к груди:
― Вы что! Нельзя, — шепотом выдавила она.
― Спирт? ― тоже шепотом, с лихим подмигиванием, спросил я.
― Скажешь тоже! ― она поставила баночку на стол и недовольно, поверх очков, смотрела на меня. ― Это заряженная вода, ее нельзя пить, вредно.
― Чем заряженная? ― не совсем врубился я.
― Энергией! На прошлой неделе Чумак, экстрасенс, ― тут я согласно кивнул головой, мол, да-да, конечно знаю, ― по телевизору выступал, воду заряжал прямо телику, руками вот так делал и говорил, что надо ее рядом с собой держать, она энергию отдает постепенно, на две недели зарядки хватает. А пить нельзя ― сердце не выдержать может.
― И как, ― поинтересовался я, ― помогает?
― Да, очень даже помогает. ― она закивала головой. ― Я вот, например, меньше уставать стала на этой неделе, сплю лучше, и это.. ― она оглянулась и шепотом продолжила, ― и стул лучше, регулярнее. Я одну баночку тут держу, а другая дома.
― Ну тогда конечно, ― согласился я, ― стул, это наше все.
Галина Степановна безнадежно махнула в мою сторону рукой, мол, все, иди, и демонстративно углубилась в какие-то бумаги.

«Копеечка» терпеливо ждала на улице, думая о чем-то своем, иногда негромко потрескивая. Я, как обычно, похлопал ее по крылу, сел за руль, открыл окно и повернул ключ зажигания. Стартер с натугой провернул двигатель раз, другой. Наконец тот завелся и радостно затрещал уже сам по себе.
― Аккумулятор бы тебе зарядить, а не воду эту дурацкую, ― сказал я вслух, ― а лучше бы вообще новый купить. Ну, побежали?

И мы побежали, хоть и с опозданием, на мою халтуру.

Не успел я объяснить молоденькой помощнице бухгалтера, почему вот этот документик из этой папочки никак не желает печататься на бумажке в принтере (к счастью, уменьшительно-ласкательный суффикс к слову «принтер» не применяется), как меня вызвали к боссу. «Вот денек, ― подумал я, ― всем от меня что-то надо.» и поплеся в неуютный, заваленный разнокалиберными коробками, кабинет, где босс почти никогда и не бывал, но сегодня сидел за компьютером и раскладывал пасьянс-косынку.
― Здравствуйте, ― робко приветствовал я с порога, ― вызывали? Я задержался, там надо было посмотреть…
― Прывэт, Юрмас! ― махнул он рукой, не оборачиваясь.
Я почтительно молчал. К его смачному южному акценту я давно привык и не обращал на него внимания. Пасьянс на экране не сошелся, он обиженно засопел и повернулся ко мне:
― Тэк, мне нужен гороскоп!
― Это не ко мне? Я гороскопы не составляю и на картах не гадаю.
― Э-э-э! ― он воздел руки с растопыренными пальцами. ― В газете гороскопы глупость, да? Зачем в газетке настоящий гороскоп печатать, за просто так?
Я согласно закивал, искренне радуясь разумности босса. А он продолжал:
― Тут программа одна есть, гороскоп на компьютере составляет. Настоящие астрологи запрограммировали. Надо ее нам включить, чтобы работала как следует.
― Млхас Михалыч! ― удивился я, ― Это же… Не может программа гороскоп составлять. Неужели вы этому верите?
― Э-э-э-э, слюшай, верю, не верю… ― протянул он. ― Мне человек один про эту программу сказал, у него такая есть. А он верит. Понял? Мне же нужно знать, во что он верит, и чего ждет.
И он мне весело подмигнул, изогнув густую бровь. Я стоял с каменным лицом.
― Вай, студент, не тому вас учат физики эти! — его толстый палец взлетел вверх. ― Это мой партнер, так?
Я кивнул.
― Он с утра гороскоп посмотрел, а там «сегодня все сделки Барана будут особенно удачны», а тут я ему и говорю, а купи у меня… неважно, что. Он и купит.
― Не Барана, а Овна, наверное. Это одно и то же, но правильно «Овна».
― Слюшай, что за слово такой «овна»? Баран ― это вещь! Зачем барана овном называть? Ты плов из овна хочешь кушать?
― Нет, ― опешил я.
― И я нет. Вот, так что будет Барана. И этот баран все купит у меня, как баран, ― босс содрогнулся в приступе то ли кашля, то ли хохота.
― А-а-а-а, понял! ― дошла до меня задумка хитрого босса.
― По глазам вижу, что не понял, вежливый просто. А другой день гороскоп говорит «Сегодня неискренность принесет Баранам пользу», и он мне звонит, говорит, Млхас, дельце хорошее есть, а я говорю, нет, дарагой, спасибо..
― Да я правда понял, Млхас Михалыч, Вы будете знать, какая у него в каждый конкретный момент поведенческая мотивация.
Босс с состраданием взглянул на меня:
― Глюпый ты, Юрмас, хоть и студент. Словам учишься, а жизни не знаешь.
Я со стойки «вольно» перешел на стойку «смирно», втянув живот и глядя остекленевшими глазами прямо перед собой.
― Ну вот, поедешь сюда, возьмешь там программу и установишь на мой компьютер. Там уже все оплачено Понял?
Он протянул мне бумажку с коряво написанным адресом и ниже печатными буквами «ДЕЛФИ». Я взял бумажку:
― Дельфин? ― спросил я.
― Сам ты дельфин. ― босс ткнул в моем направлении толстым волосатым пальцем. ― Дэлфы, это храм такой старинный.
Я понимающе кивнул и попятился к выходу.
― Эй, погоди! ― вспомнил босс, ― Программа называется Оракул 1-б, проверь, чтобы было именно 1-б. Понял?
Я кивнул и выскочил из кабинета.

Судя по адресу, Дельфы находились вовсе не в Греции, как многие наивно полагают, а всего лишь в пятнадцати минутах езды, которые мы, правда, преодолели за двадцать минут, вляпавшись в небольшую пробку из-за сломавшегося троллейбуса. Попетляв еще минут пять по внутридворовым проездам и опросив трех пенсионерок, дававших противоречивые указания, мы наконец нашли дом 15 корпус 7. «Копеечка» приткнулась на уютной асфальтовой площадке под громадным тополем, а я пошел вдоль пятиэтажки из серого кирпича. Цокольный этаж дома был отдан под нежилые помещения, и, как раз между булочной и парикмахерской, находилась коричневая железная дверь вровень с землей, без крыльца. Рядом с ней темнела небольшая вывеска «Дельфы. Центр Высшей Истины». На «высшую истину» я хмыкнул, но дверь дернул и вошел в полумрак. И тут же чуть не споткнулся о ступеньки, ведущие вверх. Толкнув еще одну дверь, я оказался в скудно освещенном коридоре с несколькими дверями, где крашенные бетонные стены были увешаны какими-то круговыми диаграмамми и психоделическими картинками. В воздухе улавливались веяния восточных курений. И стояла почти полная тишина, если не считать какого-то подозрительного потрескивания.
Я робко кашлянул. Тихо. Кашлянул погромче. Одна из дверей бесшумно отворилась, и в коридор выплыла невысокая черноволосая женщина в джинсах и свитере не по размеру. С виду она была молода, но морщины и мешки вокруг глазами сводили это впечатление на нет.
― Чем могу вам помочь? ― спросила она глуховатым голосом.
― Здравствуйте, ― кивнул я, ― мне надо программу-гороскоп Оракул 1-б, у нас договор.
― Это вам надо немного подождать. Сергей сейчас вышел, скоро вернется. Давайте я вам пока гороскоп составлю.
― Спасибо, у меня программа будет, я тогда и сам смогу.
Тень легкой печаль скользнула по ее помятому лицу:
― Программа это же так, коммерческий продукт. Настоящий гороскоп нельзя программой составить. Я вам покажу. Да вы не переживайте, это вам ничего не будет стоить.
Я неуверенно кивнул. Она показала рукой на дверь, откуда только что вышла. Вопреки моим ожиданиям, там не было ни свечей, ни черепов, ни тяжелых портьер, хотя все равно было мрачновато. Она показала на низкое кресло, приглашая садиться, и спросила:
― Кофе будете?
От кофе я никогда не отказываюсь, но тут отрицательно качнул головой. Опоят еще чем-нибудь, ну их подальше, место подозрительное. Она села за обычный канцелярский стол и внимательно посмотрела на меня. Я отвел взгляд и принялся расматривать календарь на стене.
― Видите ли, ― начала она, ― мало составить космограмму, надо увидеть, для конкретного человека, какие вязи важны, а какие нет.
― Как увидеть?
― Трудно рассказать. Просто некоторы линии и узлы как бы подсвечиваются.
Я кивнул.
― Вы знаете дату своего зачатия? ― неожиданно спросила она.
― Простите, что?
― Вы знаете время, когда вас зачали?
― Извините, как-то не удосужился спросить у мамы.
― Не обижайтесь, если это знать, то натальный гороскоп получится точнее, хотя ваши родители, скорее всего не вели записи.
― Вы знаете, я лучше пока погуляю, минут через пятнадцать снова зайду.
― Подождите. А время рождения вы знаете?
― Пять часов утра.
― Хорошо. А дата?
― Послушайте, не теряйте времени и сил. Я не верю в гороскопы. А даже если бы и верил, предпочел бы жить без них. Не хочу знать будущее, ибо, если я его могу изменить, то предсказание окажется неверным, а если не могу, то… лучше думать, что я могу изменить.
Она с интересом взглянула на меня.
― Гороскоп не предсказывает, он указывает тенденции, склонности, возможности. Подсказывает вам, где ваш путь. А прошлое вас интересует?
― Давайте попробуем прошлое. Это по крайней мере проверяемо.
Она усмехнулась:
― Я вам скажу, кем вы были в прошлой жизни.
― В прошлой жизни?
― Вы же знаете, что жизни не кончаются, переходят одна в другую.
― Допустим.
Она усмотреле немигающим невидящим взглядом:
― В прошлой жизни вы были гетерой, а вот до того почти не видно, что-то военное.
― Кем? Гетерой?
― Да, вы знаете, гетера это…
― Я знаю, кто такие гетеры, ― перебил я, ― но это же женщины.
― Это неважно, душа, она не имеет пола, пол имеет тело.
― Классно! И попробуй проверь, главное. Гетерой… А в следующей жизни кем мне быть?
― Не знаю, это еще не определено, зависит от вас.
― А чего так? Все равно же не проверить, сказали бы что-нибудь, типа, зеброй в зоопарке или американским президентом, главное не баобабом.
Она печально, немного раскачиваясь взад-вперед, ответила:
― Если очень захотите стать президентом, то станете. А зеброй в зоопарке… Вряд ли, вы светлый.

В коридоре хлопнула дверь, и, рассыпаясь мелким эхом, раздался веселый мужской голос:
― Алла, вылезай, чайку дерябнем!
― Сергей, тут к тебе клиент, ― женщина вышла из транса.
В дверь заглянул громадный молодой мужик с аккуратной широкой бородой, напоминающий киношного туриста.
― Привет! Я Сергей. ― сказал он.
Я встал и протянул ему руку:
― Урмас. Я за Оракулом-1б.
― Да-да, пойдемте, ― он пожал мою руку и, не выпуская, потащил из комнаты.
― Вот смотрите, ― он запустил программу на компьютере, ― вот тут вы выбираете, какой тип гороскопа вам нужен…
Мое внимание привлекла надпись Оракул-2 в верхнем правом углу.
― Это какая версия? ― спросил я.
― Вторая, только вчера релиз был.
― Мне нужна один-бэ.
― Да ты что? Бери вторую, там опций добавлено дофига, а цена та же.
― Надо один-бэ.
― Ну, как знаешь, ― и он полез в стол и вытащил мне дискету, ― но захочешь апгрейдить, придется уже платить.
Я кивнул, взял дискету и бумажку сописанием и расписался в каком-то блокноте. Потом он пожал мне руку:
― Слышь, Алла-то охмуряла? ― спросил он тихо.
― Не очень, про прошлые жизни рассказывала. Говорит, гетерой я был.
― Гетерой? ― он заржал и ткнул меня в плечо. ― Ну и как оно с той стороны?
― А вы кем были? ― спросил я, отодвигаясь.
― Я-то? Котом уличным. Разве не видно? ― опять заржал он.
― А я, видать, котом пока не заслужил. Ладно, счастливо!
― Пока!

Установка программы заняла не более получаса, после чего босс погрузился в изучение бизнес-гороскопов, время от времени разражаясь восклицаниями и цокая языком, а я, неся в нагрудном кармане не самое скромное вознаграждение, вышел на улицу. Моя «Копеечка» ждала одним колесом в луже. Я открыл дверь, достал из-под сиденья чистую тряпочку и протер ей все глаза-фонари.
― Гетерой.. ― протянул я. ― А ты-то наверняка мустангом была, да чем-то проштрафилась, видать.