В багажнике моей «копеечки» валялся бабушкин ридикюль — черная блестящая дамская сумочка из лакированного кожезаменителя. Нет, это был не облезающий через сутки кожезаменитель современных сумок и дешевой обуви, а настоящая броня: тяжелые, толщиной в несколько миллиметров стенки и дно сумки были девственно черные и блестящие. Лак нигде не потерся, что можно было бы, пожалуй, объяснить его толщиной, но удивительное дело, он нигде и не потрескался. Замок и прочая фурнитура из потемневшей пятнами бронзы давно сломались, ридикюль с трудом закрывался и косо висел на одной ручке, но глянец сверкал. Откуда он взялся, и сколько ему лет, никто уже не знает. Он достался в наследство от бабушки. Когда у меня появилась «копеечка», отец дал мне кое-какой инструмент (какой же автолюбитель без своих иснтрументов?): пара отверток, ножницы, плоскогубцы, несколько головок ходовых размеров для гаечного ключа — малый джентельменский набор. Когда отец покидал эти видавшие виды, но надежные инструменты в кучку на верстаке, приткнувшемся вдоль стенки гаража, он осмотрелся в поисках сумки или мешка, куда бы это все сложить. Он было начал освобождать холщовый замасленный мешок от гидравлического домкрата, но мой взгляд упал на эту лакированную сумкочку, и я ее резко вытащил с дальней полки. Внутри оказались нечистые кружева, пара бус блестящего стекляруса и какая-то еще ненужная ерунда. Отец удивленно пожал плечами, а я вытряхнул содержимое сумочки в мусор, и загрузил туда инструмент. Сумочка оказалась невероятно вместительной для своих скромных размеров — туда влез даже большой разводной ключ. Тогда мое подозрение, что внутри правильно сделанных дамских сумочек существуют дополнительные измерения пространства, окрепло и затвердело уверенностью. Та сумочка была сделана правильно.
— Хочешь этот ридикюль? — спросил отец. — Это бабушкин, я его с детства помню, она с ним в театр ходила.
Позже я посмотрел в словаре. Вообще-то, такой тип жесткой сумочки с устойчивой формой (в точности, как у старухи-Шапокляк из мультфильма про Чебурашку, та сумочка, откуда крыска Лариска выскакивает) не называется «ридикюль». Настоящий ридикюль имеет форму мягкого мешочка, висящего на запястье, но что нам до филологических тонкостей! С тех пор ридикюль валялся в багажнике, погромыхивая железом с хром-ванадиевыми добавками. Он окончательно потерял ручки и половину замка, так что больше не закрывался, но уверенный глянец поверхности оставался благородным и немеркнущим. Когда бы ни появился на свет из багажника «копеечки», он всегда вызывал добродушные улыбки окружающих и пробуждал воспоминания детства — ассоциации со старухой Шапокляк были прочнее хром-ванадиевой стали.
Это была самая обычная осень, когда то ли третий день, то ли вторую неделю моросит мелкий дождь, да даже и не дождь, а тяжелое влажное облако вздохнуло и прилегло на землю, да так и уснуло. Я люблю такую сыроватую, но не мокрую погоду, а вот «копеечка» не очень — она быстро покрывается грязными потеками, слишком заметными на бежевых боках и облупленной мордочке, и мне приходится протирать ей по крайней мере фары и стёкла. И электропроводка начинает барахлить, пытаясь поймать убегающий через сырые контакты ток. Мы осторожно, по избитой дороге выбирались из постапокалиптических промышленно-гаражных дебрей на окраине города. В нашей автотусовке прошел слух, что какая-то конторка распродает по дешевке электроинструмент, а мне как раз нужна была приличная дрель. Конторку-то я нашел, но дверь была заперта без каких-либо объяснений и объявлений, на стук никто не отзывался, да и вообще, место было нехорошее какое-то, бездушное. Даже обрадовавшись такому повороту, я сел в мою верную боевую подругу, она лихо развернулась по кругу на неровной площадке и понесла меня к людям и цивилизации. Темно-серый мокрый асфальт под колесами не шуршал, а шелестел, в открытую форточку бил свежий, пропитанный влагой воздух, настроение, несмотря на неудачу с дрелью, было боевое. Возле исковерканной ямами дороге притулилась бетонная автобусная остановка. Я бы ее и не заметил, но там стояла девчушка, щупленькая, с небольшой сумкой, довольно неряшливо одетая. Интересно, тут бывают автобусы? Проезжая мимо, я подтормозил, чтобы не окатить ее из лужи по краю дороги. И тут «копеечка» встала прямо перед остановкой. Вроде бы я тормоз не нажимал, значит она сама так захотела. Девчушка смотрела на меня с интересом, но не подходила. Я приоткрыл окно с правой стороны и спросил:
— Подкинуть?
Она кивнула.
— Тебе куда? — спросил я.
— Куда-нибудь. Все равно, — ответила она тонким детским голосом.
— А куда надо-то?
Она махнула рукой в сторону города.
— Садись, до метро подкину, — сказал я.
Она подошла, наклонилась к окну и сказала:
— Только у меня денег нет.
— Ничего, поехали.
Она внимательно посмотрела на меня. Глаза ее были грубо накрашены — черные слипшиеся ресницы хлопали под жирно подведенными бровями и затененными веками. Тонкие бледные губы были не накрашены, и тяжелые глаза определяли лицо.
— И восемнадцати мне нет, — добавила она, берясь за ручку двери.
Я кивнул. Она уселась, выставив вверх острые колени в черных потертых джинсах. «Копеечка» вперевалку поползла вперед. Вроде бы пассажирка ей понравилась. Меня сильно качало на перевалах между ямами, а пассажирка сидела себе ровно, как на диване, и смотрела вперед.
— Пристегнись! — сказал я, покосившись на нее.
Она махнула рукой, я пожал плечами.
— Тебя как зовут, — спросила она.
— Урмас.
— Правда, что ли? Прикольно.
— А тебя?
— ЛюсИ.
— Люся?
— Нет, Люси.
— А полное имя как?
Она махнула рукой.
Постепенно мы разговорились. Я не очень понял, почему, но жила она в чужой семье, откуда время от времени сбегала, а потом черем детскую комнату милиции ее возвращали назад, чему она не сильно сопротивлялась. И сейчас она опять сбежала и собиралась пошляться где-нибудь, а потом идти к своим друзьям, чтобы там потусоваться, пока ее не найдут.
— Учишься? — спросил я.
— Учусь. — кивнула она. — Интересно. Но только литература и рисование. Матеша — жуть.
— А потом?
— Суп с котом! Работать пойду, или замуж выйду. Чего пристал?
Я сделал вид, что обиделся.
— А у тебя пожрать что-нибудь есть? — спросила она, поглаживая торпедо.
— Нет, пожрать нет. Ты голодная?
— Ага.
Мы уже давно выбрались из промзоны и ехали по вполне приличным улицам.
— Купить тебе что-нибудь поесть? — спросил я.
Она снова пожала плечами. Потом помолчала и спросила:
— А мороженое можно?
Я кивнул. Впереди показался сгусток цивилизации — станция метро, обросшая разнокалиберными ларьками. Мы подрулили к краю дороги, «копеечка» приткнулась между коричневой «волгой» и прогнившим насквозь зеленым фургончиком «мерседес» с остатками надписей на немецком, и замерла.
— Посиди, я быстро! — я выскочил из машины, шлепнув потертыми кроссовками в мелкую лужицу, и быстро пошел туда, где толпились люди. Среди хаоса ларьков я нашел один, где, вместе с шоколадными батончиками и пивом, продавалось мороженое. Сунув деньги и вопрос в безликую темную бойницу, я в обмен получил вафельный рожок, морозно похрустывающий в яркой упаковке. Я было повернул назад, к гостье, но спохватился, заскочил еще в одну торговую точку, прихватив банку фанты и какое-то пирожное в целлофане, и с полными руками направился к «копеечке». Еще на подходе я заметил что-то странное — багажник был открыт. Короткая пробежка, и стало понятно, что гостьи на сиденьи не было. Я бросился к багажнику — там было пусто. Запаска была на месте, а ридикюль пропал. Я оглянулся по сторонам — Люси нигде не было, темные влажные люди шли мимо во всех направлениях, смотря себе под ноги и ничего не видя. С силой захлопнув багажник, я сел на свое место и скинул покупки на пустое пассажирское сиденье. И тут взгляд зацепился за пустоту — пропал радиоприемник, и в торпеде зияла прямоугольная дыра. Я откинулся на сиденьи, вскрыл упаковку, и вгрызся в твердый конус мороженого. Зубы противно взвизгнули и скользнули по ледяному мрамору так, что я чуть не прикусил язык.
— Ну вот как так можно? — спросил я у «копеечки».
Она обиженно молчала, осуждая меня, что бросил ее с не вызывающей доверия девицей. Я повернул ключ, она недовольно хрюкнула и крупно задрожала.
— Все понимаю, радио ладно, продать можно, но ридикюль-то зачем? — снова поинтересовался я.
«Копеечка» пожала плечами, и потащила меня внутрь спящего на городе облака.