Пришлось признать, что кошелек пропал. Ладно бы еще украли, было бы на кого валить, а то ведь сам же и потерял. Он, коричневый и тощий, с обвисшей потрепанной кожей, всегда лежал во внутреннем кармане куртки. Там он и должен был находиться, когда я полез за деньгами на бензозаправке. Но его не было.
Я осмотрел весь салон моей «копеечки», нашел пару мелких монет и один окурок, но бумажника не обнаружил. Конечно, оставался еще шанс, что он забыт дома, на полочке перед зеркалом в прихожей, хотя я точно помнил, что сунул его в этот самый внутренний карман с утра, выходя из дома. И я поехал домой, мысленно представляя кошелек на полочке, словно он должен был там материализоваться. Мы пробирались по тихим улицам и дворовым проездам, чтобы не попасться ненароком гаишникам: езда без прав в случае поимки означала штрафстоянку для бежевой подруги и существенные расходы для меня. Возможен был вариант и без этапирования на штрафстоянку, но тогда расходы возрастали. Один раз мне почудилась мигалка впереди, «копейка» тут же нырнула в ближайший двор и замерла, а я выскочил и трусливо сделал вид, что не имею к ней ни малейшего отношения. Но тревога оказалась ложной, и мы стали пробираться дальше.
Несмотря на все мои усилия, кошелек не материализовался под зеркалом, и с утратой пришлось смириться окончательно. И невелика была бы потеря — двести рублей да пара старых визиток, если бы не лежали там в отделении для мелочи, застегнутом на молнию, потертые водительские права категории «Б». В один момент я стал безлошадным, а боевая подруга встала на прикол на неопределенный срок.
Проблему надо было решать оперативно, и я, не теряя времени, позвонил другу Ване, который знал обо всем, связанном с машинами. Видимо, свою норму неприятностей я уже израсходовал, и мне повезло: Ваня оказался дома и ответил на звонок. Выслушав мой сбивчивый рассказ и причитания, он хмыкнул:
— Фигня! Сделаем быстро, не впервой. Первое дело — медосмотр. Как получишь справку, рви в райотдел, они завтра с утра работают. Там подашь заявление, штраф оплати в сберкассе и жди, дня за три сделают.
— А где эта медкомиссия? В поликлинику надо идти? — пискнул я, ошеломленный информационным превосходством друга.
— Можешь, конечно, и в поликлинику, посидишь там в очереди с бабушками, но я бы в платную дернулся, на Шверника есть. Заплатишь — и через полчаса выходишь со справкой.
— Шверника? Ага, это на трамвае с пересадкой.
— Какой трамвай? А у тебя что, тачка не на ходу?
— На ходу, но я же говорю — права потерял, нельзя за руль.
Ваня хмыкнул:
— Че, страшно?
— Ну да, я же не умею… как ты.
Ваню в прошлом году лишали прав по пьянке, и он полгода ездил нелегально.
— Ага, — согласился он, — если боишься, точно остановят, у них нюх. Хочешь, я тебя отвезу?
— Не, спасибо, я сам.
— Как знаешь. Да, еще забыл сказать: на комиссию надо приносить справки из дурки и от нариков.
— Чего? — не понял я.
— Из психо- и нарко-диспансеров по месту жительства, что на учете не состоишь.
* * *
Со справкой из дурки проблем не было — городская психиатрическая больница имени Скворцова-Степанова, называемая в народе «скворечником», располагалась в пятнадцати минутах ходьбы, которой я и наслаждался, бодро шагая короткой дорогой наискосок через заросшие черемухой и сиренью дворы сталинских пятиэтажек. Размяк я со своей бежевой подругой, а так здорово ноги размять! Калейдоскоп запахов проносился мимо: едва уловимые ароматы клейкой листвы и свежевскопанной земли сметались кислым помоечным смрадом, чтобы смениться на густые пары соляры от компрессора отбойного молока, затем амбре городского проспекта — и опять почти деревенский дух зеленого двора.
Справку мне выдали без проблем в регистратуре, убедившись, что учетной карточки на мою редкую фамилию у них нет. Наркологический диспансер тоже был вполне доступен, и вскоре я уже являлся обладателем двух четвертушек бумаги с синими печатями и подписями, одной несуразной закорючкой и другой округлой размашистой циклоидой, доказывающих, что ни на каких предосудительных учетах я не состою. Похоже, дело удастся прокрутить за полдня. Я вышел на проспект, раздумывая, не поймать ли мне тачку и не побыть ли в кои-то веки пассажиром, но увидел подходящий троллейбус и воспользовался общественным транспортом.
Медицинская комиссия располагалась во флигеле обшарпанной районной поликлиники, с отдельным входом через нештатную дверь, прорубленную в стене на месте торцевого коридорного окна. Дверной блок покоился на грубо сваренном железном крыльце. Внутри убитое помещение было халтурно подкрашено умиротворяющей болотной зеленью поверх осыпавшейся местами штукатурки. Пол являл собой густо покрытую коричневой краской поверхность, под которой смутно угадывались стыки досок. А вот до бледно-серого в рыжих наплывах потолка валик горе-маляров, похоже, не дотянулся.
Сунув в регистратуру паспорт и заветные справки, я получил взамен лист-«бегунок», где мое неучетное прошлое уже было отмечено треугольными печатями, еще несколько разделов были пусты и один зачеркнут. В зачеркнутой графе я с изумлением прочитал: «Гинеколог».
— Простите, а зачем гинеколог на водительские права?
— Вам не надо… видите же — зачеркнуто! — ответил невидимый в окошке регистратуры женский голос. — Пройдите всех остальных в любом порядке, но терапевт последний, потом принесите «бегунок» снова ко мне.
Начал я с окулиста. Помятый седой мужчина с обвисшим лицом сидел задом наперед на большом стуле. Он протянул руку, взяв у меня бумажку, и кивнул в угол, где стоял еще один стул, обычный канцелярский.
— Садитесь, — сказал он. — Знаете, как зрение проверять?
— Знаю.
— Какое у вас зрение?
— Один и один, — отрапортовал я и посмотрел на висевшую на стене таблицу.
— Закрываем левый глаз и читаем подчеркнутую строчку.
Я закрыл глаз ладонью и начал читать:
— Эн… ка… бэ…
— Вторая буква справа? — спросил он.
— Ы! — гордо ответил я, выпятив челюсть.
— Угу. Теперь правый.
После этой проверки он пригладил лысеющую макушку и спросил:
— Дальтоник?
— Нет!
— Что написано вон на том плакате? — он махнул рукой вправо.
— Двадцать четыре, — сказал я, глядя на четкие цифры, составленные из разноцветных кружков и точек разного размера.
За все время врач так на меня и не посмотрел. Подписав бумагу, он протянул ее мне, не вставая и даже не поворачиваясь.
— Спасибо, до свидания! — вежливо попрощался я.
— Угу, — он все-таки чуть отклонился, и я увидел в ящике стола стопку распечаток, похожих на самиздат.
Проверка слуха тоже не вызвала никаких затруднений: я легко распознал «тридцать восемь» и «двести шестнадцать», нашептанные краснощеким богатырем в грязноватом халате.
Далее была дверь, помеченная криво повешенным листом бумаги с жирными буквами «ЭКГ». Постучав, я приоткрыл дверь и начал просовывать в щель голову, но услышал какую-то возню, и женский голос повелел:
— Занято! Подождите в коридоре.
Я уперся руками в массивный белый подоконник и посмотрел в зарешеченное окно. Там не нашлось ничего интересного: зажатый со всех сторон асфальтовый дворик с кирпичной полуобрушенной стеной помойки справа и мешковатой мамой с коляской в левом углу. Оба объекта были одинаково монументальны. И все это было жирно перечеркнуто скрещенными стальными прутьями решетки. Даже неба не было видно из этого окна.
Позади раздался шум, я обернулся: молодая женщина вышла из «ЭКГ», сердито посмотрела на меня и зацокала налево по коридору. Я снова постучал и вошел. Дама в белом халате лет тридцати пяти с миловидным лицом и оплывшей фигурой взяла у меня «бегунок» и указала на кушетку:
— Снимайте верх и ложитесь.
Я стащил с себя джемпер и рубаху и подошел к кушетке, застеленной оранжевой медицинской клеенкой, не очень свежей на вид, и замешкался.
— Ложитесь! — велела врач.
Я передернул плечами и лег, стараясь не касаться холодной поверхности спиной и опираясь лопатками и углами плеч. Хозяйка кабинета подошла, всколыхивая при движениях тугой халат, налепила мне на грудь электроды и чем-то щелкнула.
— Можете одеваться, — сказала она и вытащила из аппарата, стоящего рядом, ленту кардиограммы.
Я надел рубашку, нырнул в свитер и вдруг услышал:
— У вас проблемы с сердцем. Врожденный порок?
Я резко развел в стороны поднятые руки так, что свитер разом натянулся, высвободив голову, и повернулся к ней:
— Нет… Никогда не было проблем.
— Да? Неважная кардиограмма. Я вам, конечно, разрешение дам, но без права работы по найму.
— Что? — я пытался переварить информацию.
— Вы же водителем профессионально не работаете по найму?
— Нет.
— Ну и хорошо. Я вам пишу «без права работы».
— А что с сердцем?
— ЭКГ неровная. Вам бы надо к специалисту сходить.
Я не помнил, как завершил все осмотры, получил финальную бумажку и выскочил на улицу. То ли погода испортилась, то ли в глазах потемнело, но город стал мрачным и недобрым. Этого только не хватало… На здоровье я никогда не жаловался, но возраст уже приближался к тому, когда молодой здоровый мужчина может внезапно умереть, и все только разведут руками: «Сердце…»
Был у меня школьный друг, Толя, который после школы пошел в мед, сейчас трудясь в Военно-медицинской академии. Не виделись мы с ним года три, но его телефон у меня сохранился. На удивление, первый же мой звонок достиг цели.
— Привет, Толя, это я!
— Привет, Урмас! Я сейчас убегаю. Что-то срочное?
Я на секунду замялся, а потом, совершенно неожиданно для самого себя, выпалил:
— Срочно!
— Тогда давай, только быстро, мне действительно уходить надо.
— Слушай, тут такое дело… мне сейчас кардиограмму делали и сказали, что нехорошая, надо срочно врачу показаться.
«Срочность» я придумал сам, для важности, и похоже, это подействовало.
— Что сказали?
— Что нехорошая ЭКГ.
— А что именно?
— Не знаю.
— Кто делал?
— Медсестра, на медосмотре.
— Понятно… — он помолчал и спросил уже довольно встревожено: — Как себя чувствуешь? Слабость, боль в груди, одышка?
— Нет, все нормально.
— У тебя та ЭКГ на руках есть?
— Нет, они ее забрали.
— Хм-м… Сможешь через час ко мне в клинику подъехать? Обследуем тебя.
— Хорошо. Куда подъезжать? С какой стороны?
— С какой стороны чего?
— Академии медицинской. Ты же там работаешь?
— Сколько мы с тобой не виделись? Я там уже не работаю. «Клиника здоровья» на Пушкарской. «Пушкарь» знаешь?
— Кто ж не знает «Пушкарь»…
Любой человек, бывший студентом в Ленинграде, знал «Пушкарь» — громадный и темный пивной бар, занимающий полуподвал метров семьдесят длиной. Это было место, где собирались студенты со всего города. Потом, когда Ленинград стал Санкт-Петербургом, единство пропало, и «Пушкарь» потерял свое объединительное значение.
— Практически напротив, — пояснил Толя. — Там вывеска яркая, не ошибешься. В регистратуре скажи, что ко мне.
— Ага, понял, спасибо!
— Не за что пока. Ну, давай! А то смотри, если что — сразу в «скорую» звони!
За бронированной, цвета «под дерево», тяжелой дверью располагалась небольшая чистенькая прихожая. Прямо напротив входа за столом сидел тяжеловесный охранник в темно-синем камуфляже.
— Записаны? — спросил он.
— Да, к Анатолию Белову.
— Куртку повесьте вот туда, ценности не оставляйте, мы ответственности не несем, наденьте бахилы… и наверх, кабинет девять, — он уткнулся в газету «Аргументы и факты».
Едва я постучал в дверь с нужным номером, Толя тут же вышел, пожал мне руку, внимательно меня оглядев, и потащил за собой по изломанному коридору, в торце которого была белая дверь. Он стукнул по обивке и, не дожидаясь ответа, вошел.
— Арсенич, добрый день! — воскликнул он в кабинете. — Тут надо срочно ЭКГ снять и посмотреть, что не так.
Коренастый и кривоногий, с аккуратной бородкой, веселый то ли кавказец, то ли еврей средних лет посмотрел на меня и спросил у Толи:
— Этот? А он как?..
— Это мой, — ответил Толя, — в зачет.
— Проходите, — чуть пришепетывающим тенором приветствовал врач меня. — Так что не так?
— Я не знаю… был на медосмотре, там сняли кардиограмму, сказали, что нехорошая, и велели срочно обратиться к врачу…
— Снимайте верх!
Я снова стащил свитер и рубашку и обреченно встал у кушетки, мысленно умоляя кого-то там наверху: сделай так, чтобы это была какая-нибудь ерунда, которая лечится!
Арсенич повернулся ко мне и вдруг с большим изумлением стал рассматривать.
— Когда вам ЭКГ делали? — с подозрением спросил он.
— Два часа назад, — ответил я.
— А куда электроды крепили?
— Вот сюда и сюда, — я ткнул себя в грудь.
— Та-а-ак… — протянул он, — кажется, я знаю, что там было не так…
— Что? — заинтересованно спросил стоявший рядом Толя.
— Обрати внимание на его грудь, — сказал Арсенич.
— А что? — удивился Толя. — Грудь, как грудь… с жирком, волосатая… Сто-о-оп… ты хочешь сказать…
— Точно! — радостно воскликнул Арсенич и потянулся ко мне с какой-то пластиковой штучкой в руках.
— Так что это за медкомиссия была? — поинтересовался у меня Толя.
— На права, платная. А что?
— А то, — со смехом пояснил кардиолог, — что если тело волосатое, вот как у меня, — он оттянул ворот халата, продемонстрировав могучую растительность, — места под электроды надо выбривать, а иначе контакт плохой, и показания будут… ерунда, в общем, получится. Наверняка они одноразовыми электродами пользовались. Хоть раствором-то смачивали?
Я отрицательно кивнул. Он сунул мне под нос ту пластиковую штучку, которая оказалась одноразовой бритвой, и радостно объявил:
— А мы побреем! Ложитесь!
Поверх кушетки лежала одноразовая бумажная простынка, в которую я и вжался спиной. Доктор несколько раз взмахнул рукой, налепил электроды, щелкнул тумблером.
Через пару минут мне разрешили встать, а два специалиста склонились над бумажной лентой. В груди у меня опасливо заныло, затылок налился тяжестью.
— Ну… как там? — обреченно пискнул я.
— Отлично! — Арсенич повернулся ко мне и хохотнул: — Гарантию даю лет на двадцать, если, конечно, не будете сознательно гробить себя.
Я безвольно сел на кушетке:
— Так что, все нормально, что ли?
— Все совершенно нормально, даже лучше! Это вас эти … — он буркнул что-то похожее на «чудаки», — напугали.
— Ага, спасибо! Что я вам за это?..
— Вон с ним разбирайся, — Арсенич махнул в сторону Толи.
— Так что с меня? В кассу или так? — спросил я у Толи, когда мы вышли в коридор.
— Брось! — махнул он рукой. — У нас есть своя квота, так что норм. Давай лучше пива попьем, потреплемся за жизть.
— Конечно!
— Завтра можешь? Хотя нет, завтра никак. Давай… на той неделе?
— Хорошо, а когда?
— Я позвоню, ладно? А сейчас у меня прием. Ну все, пока!
— Пока, спасибо!
Мы пожали друг другу руки и разбежались.
— Ну что, дорогая, — обратился я к своей «копеечке», протирая ветошью масляный щуп, — у меня обошлось. А давай-ка мы и тебе диагностику проведем профессиональную! Боюсь, что пора тебе прокладку блока цилиндров менять.