Стенки клетки стали зыбки,
Невозможное — так близко
В черных фалдах первой скрипки,
В бледных пальцах пианиста.

Исступленно пляшут руки
В перекрестьи взглядов линий,
И Рахманинова звуки
В свет меня уносят синий.

Я сегодня очень рад —
Юнгой взяли на фрегат.
В белоснежной бескозырке
Я пришел, как на парад.

Правда, очень я хорош?
Парусами брюки-клёш,
Якорь медный на кокарде
Как огнем горит — не трожь.

Только без толку наряд —
С черным флагом мой фрегат.
Не нужна мне бескозырка,
Потому что я пират!

Между притихших елок
Мертвая гладь пруда.
Путь мой ухабист, долог.
Так, а ведет куда?

Что-то в тумане зыбком
Ждет там, в конце пути.
Просто держа улыбку,
Буду вперед идти,

Вечно стирая ноги,
Землю крутить назад.
Много на той дороге
Будет мне ям, засад.

Небо разверзлось хлябью,
Ветер поднялся крут,
Дернулся мелкой рябью,
Заспанный ожил пруд.

Цéнна сама дорога,
Цель вдалеке — ничто,
Будь частокол острога,
Или зубцы шато.

Лишку не говори ты,
Молча иду в тиши…
С прошлой зимы не бриты
Редкие камыши…

Белый туман по-над речкой,
Лес в отдаленьи парит.
Ветер холодной уздечкой
Рот мне немного кривит.

В веток сплетении линий
Солнца блеснул яркий луч —
Девственный утренний иней
Свеж, и бодрящ, и колюч.

Утро сегодня богато
Золотом поздним берёз,
Вдаль уплывает куда-то
Клин из несбывшихся грёз.

Дальний парус белой прозой.
В мерном шелесте волны
Все мне слышатся с угрозой
Неизвестные псалмы.

Им душевную коросту
Незаметно размочить —
Пустяки! Я буду просто
Те псалмы навек учить.

Дразнит ноздри воздух бражный,
И стихами я стал нов.
Был ли парус — уж неважно
В дымке таящей псалмов.

Солнце низко за спиной, яркий свет.
Темный пляшет предо мной силуэт
С тенью точка единенья — нога.
Взмах рукой, и показались рога.
К солнцу боком встану я, повернусь —
Перед вами серый лапчатый гусь.
Впрочем, это ерунда, а потом
Тень веселым очутилась котом.
Мне сегодня чудеса по плечу —
Обратится тень, кем я захочу.
Только вы не забывайте, друзья,
То лишь тень, а перед вами все ж я.

А вам это чувство знакомо?
Лежишь в безнадежной ночи,
Тревога гуляет по дому,
Но тает она понемногу —
То дождь по окошку стучит.

Уж пьян с полубреда ночного,
Не кровь, а Шато де Лафит,
Качнулась над дверью подкова,
И сердце сжимается снова,
Но только теперь от любви.

Я плечи и крылья расправлю,
Мечты громоздя второпях.
Но нервы и мысли ослабли,
И я засыпаю под капли,
Весь мир безнадежно любя.

В Городе была напряженка с бензином. Не то что бы совсем не было, но его надо было ловить, загонять в угол и там уже, придерживая, чтоб не убежал, заполнять все возможные емкости. У меня в багажнике постоянно валялась небольшая канистра с НЗ для моей «копеечки». В большинстве гаражей стояли канистры или бочки с бензином про запас, ибо не было никакой гарантии, что завтра сумеешь залить бак. У моей бежевой подруги своего дома-гаража не было, но в гараже отца, в дальнем правом углу, на деревянных подпорках стояла черная и замасленная 200-литровая бочка с запасами машинного питания. Мне было разрешено использовать ее в качестве буфера — брать бензина сколько надо, но потом вновь заполнять, по мере возможности.
Потому, когда Ваня, мой друг и коллега по ремеслу, позвонил и сказал, что на одну удаленную заправку скоро подвезут бензин, и надо ехать занимать очередь, я не стал уточнять, откуда у него такие сведения, а вскочил с рабочего места, выбежал на улицу, погладил бежевую подругу по не очень чистому дырявому крылу, заклеенному липкой лентой, и сказал:
— Ну, поехали тебя кормить, проголодалась, небось.
И мы помчались в гараж, взять три пустые канистры, а потом отправились по указанному адресу. Бензозаправку, о которой по секрету сообщил Ваня, я знал — она находилась на выезде из Города, неподалеку от поста ГАИ. Маленькая неприметная заправочка вдруг стала меккой для местных автомобилистов: очередь была уже метров на сто пятьдесят. Видать, сегодняшний секрет был не таким уж и секретным, но шансы залиться были вполне реальными. Время в очереди пролетело быстро, и вскоре «копеечка» с полным, по самое горлышко, залитым брюшком и тремя канистрами в багажнике вывернула на шоссе и радостно поскакала в сторону Города. Я, хоть и расстался с изрядной долей содержимого потертого коричневого бумажника, тоже был рад за нас обоих. Далее по дороге был небольшой поселок, и мы законопослушно снизили скорость. На автобусной остановке, где бетонный навес был когда-то кем-то раскрашен непонятным орнаментом из разноразмерных прямоугольников, стоял приличный, явно городской мужчина и напрашивался в гости к проезжающим машинам. Мой почти пустой бумажник, тихо лежавший в левом нагрудном кармане, тут же толкнул меня прямо в сердце: «Надо брать, деньги нужны». Я послушно нажал на тормоз, «копеечка» аккуратно остановилась передней дверью прямо под руку гостю.
— Здравствуйте! До метро не подбросите? — спросил он.
— Добрый день, садитесь, — ответил я, кивая головой.
— Вперед можно сесть?
— Да-да, конечно.
Он плотно уселся, пристегнул ремень безопасности и принюхался.
— Извините, — признался я, — бензин. Только заправились. Сейчас выветрится.
Он кивнул, бежевая подруга стартовала с места и легко побежала на восток.
— Автобус пропустил, а может, его и вовсе не было, — сказал попутчик.
Я кивнул: бывает, мол.
Впереди показался пост ГАИ на въезде в Город. Там стояли два автоматчика, напоминавшие кукол-неваляшек из-за пухлых бронежилетов, одетых поверх курток, круглых касок и не менее круглых добродушных лиц. Мы снизили скорость и проползли мимо неваляшек на цыпочках, стараясь не дышать. Те скользнули дулами прищуренных глаз по бежевому борту и своей неподвижностью милостиво разрешили продолжать движение. Только метров через сто мы вздохнули и набрали свой привычный темп.
— Вот времена нынче пошли, — сказал я, — без оружия уже никак.
— Всегда можно без оружия! — ответил он довольно агрессивно.
— Ну как же! — загорячился я. — Сейчас бандитов всяких полно, сплошные разборки кругом, Вы «600 секунд» смотрите?
Он брезгливо поморщился, словно увидел дохлую крысу, и спросил в ответ:
— У вас есть оружие?
Я напрягся: выглядит-то он прилично, а кто на самом деле?
— Нет, — ответил, подумав. — Но… — я вытащил из-под сиденья монтировку. — Если что, не с голыми руками.
Он кивнул задумчиво и продолжил допрос:
— А применить вы ее сможете?
— Ну, если придется… — я был не очень уверен, но хорохорился.
Мы молчали, «копеечка» бодро бежала по шоссе навстречу Городу, в приоткрытой форточке посвистывал ветер.
— А у меня ведь было оружие, — неожиданно выдавил гость.
Я удивленно посмотрел на него.
— Мы как-то с Димой, это друг мой, а я — Игорь… впрочем, неважно… у него на участке копали грядки… и откопали нечто. Ржавый ком. Там много всякого попадается, линия Маннергейма проходила в Зимнюю войну… — начал гость.
Он говорил, «копейка» ровно везла нас в уплотняющемся потоке машин в сторону вспучивающих горизонт высоток Города, а я почти видел то, что происходило на Диминой даче…

— Глянь-ка, — сказал Дима, — железяка какая-то, с войны, небось.
— Да выкинь! — Игорь брезгливо покрутил ком в руках. — Там же все насквозь прогнило.
Он положил предмет на крыльцо и несильно стукнул лопатой. Кусок проржавевшей земли отвалился… и показалось нечто, похожее на пистолетную рукоятку. Еще один тычок, теперь уже черенком, и все стало ясно: это пистолет. Очень старый, заросший ржой, пистолет времен войны, а может, и старше.
— Ого! — воскликнул Дима. — Круто! «Парабеллум», что ли, немецкий?
— Какой, в ногу, парабеллум?! — возмутился Игорь. — Начитался «12 стульев», про «дам вам парабеллум». Это или ТТ, или беретта. Так не разобрать.
Он взял обнаруженное и пошел в дом.
— А не боишься? — бросил ему в спину Дима. — Нельзя же.
— Так это же ржавая железяка, нерабочая, насквозь прогнила. Да и кто узнает? Ты же не стукнешь.
Дима яростно затряс головой: мол, ни в коем случае.
Через день Игорь задержался на работе, в институте, чуть подольше и заглянул в слесарную мастерскую. Механик Володя что-то точил на станке. Все знали, что он по вечерам работал на казенном оборудовании налево, но поскольку слесарем он был от бога, на это закрывали глаза. А еще Володя был знатоком оружия. Поговаривали, что в надежном месте у него хранится целый арсенал времен аж первой еще мировой войны.
— Привет, дядя Вова! — гость подошел поближе, пряча что-то за спиной.
— А, привет! — Володя обернулся и внимательно посмотрел на собеседника. — Что?
— Посмотри, а? Совет нужен.
Игорь выложил на рабочий стол тряпичный пакет и осторожно развернул его.
— Давай завтра, — дядя Вова был недоволен, что его отвлекли.
— А ты глянь сейчас, — настаивал гость, звякнув об столешницу бутылочкой с бесцветной жидкостью.
Спирт — универсальная валюта. На звон стекла дядя Вова обернулся и с неохотой подошел к столу.
— Твою мать! — фигурно выразился он, беря предмет в руки. — Это же ТТ, наградной. Откуда?
Гость пожал плечами.
— Это надо почистить, перебрать, и устаканить, — подвел дядя Вова итог после осмотра.
— Ну, устаканить — это мы организуем, — заверил Игорь.
— Через недельку загляни, — закончил разговор дядя Вова, накрывая бутылочку волосатой лапой.
— А ТТ? — не понял гость.
— Оставь, через неделю заберешь.
На следующей неделе дядя Вова встретил давешнего посетителя в коридоре и бросил:
— Загляни вечерком.
Вечером «копатель» снова зашел в мастерскую, пряча за пазухой остатки казенного спирта. Дядя Вова закрыл дверь на замок, вытащил из какого-то загашника сверток и торжественно развернул. Там лежал пистолет, источенный въевшейся ржавчиной, но грозного вида.
— ТТ, родной, довоенный, — рапортовал дядя Вова, — именной, но табличка сгнила совсем. Думаю, в рабочем состоянии, без магазина.
— Спасибо… — медленно выдавил гость. — Как это — в рабочем?
— А почему нет? Боек исправен, там ржавчина на механизме, но если в керосине вымочить подольше и смазать как следует, будет порядок. Магазин тебе достать?
— Нет-нет, нафиг, — гость выставил на стол спирт, завернул пистолет в тряпку и убрал за пазуху.
— Ну, смотри, — усмехнулся дядя Вова. — Если что, патрон можно прямо в патронник вогнать, если постараться, тогда на один выстрел хватит. Патрон 7,62 на 25 миллиметров.
Обладатель ствола вымочил-смазал, прикупив у того же дяди Вовы несколько подходящих патронов, и отправился к Диме, по телефону предварительно предупредив о своем визите. Еще с порога он первым делом спросил:
— Один?
— Один, — удивленно ответил Дима.
Удовлетворенно кивнув головой, гость, не раздеваясь, прошел на кухню и водрузил на стол бутылку водки.
— Ого! Повод есть?
— Обмывать будем!
— Что?
Гость молча снял куртку и повернулся к Диме спиной. Тот присвистнул — из-за пояса торчала устрашающая рукоятка пистолета.
— В бандиты подался? — удивленно спросил Дима.
— Ну зачем же сразу в бандиты? Мужиком решил стать! — гость с лязгом грохнул пистолет на стол. — Помнишь, ТТ откопали?
— Ни фига себе! Я думал… там вообще ничего не разобрать будет.
— Давай закусь, обмоем, а завтра поедем опробовать.
— Так он стреляет?
— Пока не знаю, но должен.
Когда решивший «стать мужиком» старательной походкой вышел из подъезда, над Городом властвовал темный вечер, переходящий в ночь. Мир, ограниченный желтым световым куполом уличного фонаря, покачивался и сбивал с равновесия. Поясницу натирала рукоятка заряженного пистолета, в кармане куртки лежали два патрона. Он шагнул за пределы этого желтого мирка и очутился в другом, громадном мире, с Большой Медведицей над головой, мириадами жилых огней вдали и маленьким фонарным мирком позади. Он встал, широко расставив ноги, и глубоко, шумно вдохнул прохладный, пахнущий сыростью воздух. Его накрыло пронзительной любовью ко всему сущему, в глазах защипало.
— Стоять, Атос! — раздался сзади женский окрик.
Игорь обернулся. По желтому фонарному мирку неслось что-то коричневое и лохматое. Оно ворвалось в его ночной мир и злобно залаяло — нестриженный, в колтунах, королевский пудель. Мужчина протянул к пуделю руку, но нетвердые ноги подвели, и он позорно качнулся вперед. Пудель испуганно замолчал, присев на задние ноги, потом подпрыгнул, цапнул нетрезвого доброхота за запястье и тут же отскочил назад, снова залившись лаем. Игорь посмотрел на руку — там появилось черное пятно, оно разрасталось и наливалось болью. Пистолет на пояснице налился тяжестью и требовал, чтобы его вытащили. Правая ладонь вспотела и легла на рукоятку, ожидая команды. Глаза сфокусировались на открытой лающей пасти с неопрятными потеками слюны. С такого расстояния можно и не целиться, пуля разнесет эту лающую голову в мелкие брызги…
— Мужчина, он вас укусил? Да вы же пьяны! Атос не любит пьяных. Сами виноваты, испугали мне собаку! Атосик, иди сюда…
Молодая женщина могла бы показаться красивой, если бы не была так уродлива в крике. Второй патрон заткнет ей глотку. Его, правда, надо будет зарядить, но она все равно ничего не успеет сообразить.
Левая рука в кармане куртки нащупала патрон и тоже замерла… Но вместо всего нафантазированного он развернулся, задрал голову к небу и медленно пошел прочь от злобного фонарного мира, который лаял и кричал позади. Проходя мимо пруда, Игорь, не глядя, достал из кармана и швырнул в воду что-то тяжелое, с задорным плеском пошедшее ко дну, изморщинив блестящую черную поверхность, и пропал в темноте…

— Вот тут можно остановить? — голос попутчика вернул меня к действительности.
Сквозь хаос из машин и пешеходов мы медленно подрулили к тротуару около входа в метро.
— Спасибо! Сколько с меня?
— Триста. Впрочем, можно и двести. Скажите, а как же тот ТТ?
— Поверьте, лучше без него, — сказал он, протягивая мне три сотенных купюры.
Через десять секунд его уже не было.

Я привык уже —
Cолнце ночью светит,
Куртка-малахай
на спине мокра,
Еду по лыжне
на велосипеде.
Рот не открывай —
влезет мошкара.

Я прилип к седлу,
словно масло к хлебу,
Шрамом ляжет мне
тень наперерез,
И с собой веду
долгую беседу —
Рыцарь на коне,
под рукой эфес.

Вновь насуплен и суров,
Словно Разин Стенька,
Только что-то я стихов
Не писал давненько.

Темных дней на лбу печать,
Как штрихи березы,
Рифмам следует молчать,
Коль грохочет проза.

Хоть зовет в атаку медь,
Но мне очень надо
Тихо рифмами запеть
Прозы канонаду.