Мы с «копеечкой» часто попадаем в разные истории, а иногда участвуем и в чужих, которые случаются с нашими гостями. Гости разные и истории разные. Но иногда попадаются люди, которые просто притягивают к себе все необычное. Таким человеком была моя подруга Оля, которая уже мелькала на страницах нашего повествования. Она не только сама влипла в эту историю, но и нас туда втянула. Но я на нее не в обиде…
Я ворвался домой, запыхавшись — кто-то пытался впихнуть в лифт шкаф, который мог туда поместиться только в виде горы опилок. Но грузчики попались серьезные, задорно, с матерком пытаясь решить нерешаемую топологическую задачу. Потому на девятый этаж я взбежал по лестнице.
Дома был покой и благодать: дочка рисовала, слава богу, не фломастерами на обоях, а карандашами на бумаге, на кухне гудел чайник, а няня, пожилая Юлия Семеновна, вышла мне навстречу.
— Здравствуйте! — приветствовала она меня. — У нас все в порядке, девочку я покормила.
— Здравствуйте, Юлия Семеновна! Извините, я немного опоздал.
— Ничего страшного. Я могу идти?
— Да-да, спасибо большое!
Юлия Семеновна степенно оделась, поправила перед зеркалом шляпку и сказала:
— Я вам там пирога с капустой принесла, попробуйте.
— Ой, спасибо! — ответил я, уже заползая на кухню, ведомый голодным урчанием в животе.
— Тогда я пойду, до послезавтра, да?
— Да, спасибо, Юлия Семеновна! — отозвался я из кухни, занося нож над квадратным ломтем пирога.
— Да, вам какая-то Оля звонила, просила перезвонить… дело, сказала, важное. До свидания!
Дверь хлопнула. У меня было несколько знакомых Оль, но тут явно чувствовался почерк той самой Оли. Съев половину оставленного пирога, я заглянул к дочке, которая все еще рисовала, снял трубку телефона и набрал номер:
— Привет! Это я.
— Привет! — ответила Оля.
— Визиваль?
— Визиваль-визиваль… приезжай, ты нам нужен.
— Зачем? Что-то случилось?
— Приезжай, узнаешь. Когда сможешь?
— Я с дочкой, жена поздно придет.
— Приезжай с дочкой, — велела трубка.
С Олей спорить трудно, практически невозможно. Я вздохнул и стал собираться.
Через полчаса мы были в гостях. Дочку усадили в гостиной на диван с пряником в руках и телевизором в поле зрения, где шла передача «Спокойной ночи, малыши!». А на кухне засел военный совет.
Оля сразу жестко осадила меня:
— Пока помолчи, я расскажу, в чем проблема.
Совет состоял из четырех участников (пятый, беспородный кот, дрых на подоконнике): Оля с мужем Мишей, ваш верный (но не очень покорный) слуга и Люба. Люба была Олиной подругой, но я знал ее лишь шапочно — встречал пару раз в гостях.
— Ну, значит так… — начала Оля и рассказала свежую историю.
Они с Любой занимались латиноамериканскими танцами: танго, сальса, самба и прочие ча-ча-ча. Занимались любительски, но участвовали в каких-то конкурсах время от времени. Были у них партнеры постоянные: у Оли — стеснительный, но музыкальный Саша; у Любы — Василий Сергеевич, солидный и малоповоротливый мужчина. «Грациозный, как танк», — охарактеризовала его Оля, а Люба хихикнула. Так вот, у Любы с Василием Сергеевичем не очень получалось, она не могла понять его «танковые» движения, переживая из-за этого. А вчера так вышло, что «танк» не пришел, Саша тоже заболел, и у девочек родилась смелая идея: Люба будет в паре с Олей за мужчину, ведущей.
— Чтобы она могла понять, что мужчина в танце чувствует, когда ведет партнершу, — пояснила Оля.
И надо же такому было случиться, что вчера Любу привез на занятия муж и остался там же, подождать. Обычно-то она сама приезжает. Сел Алдар, так мужа зовут, в уголочке, и что же он видит: все в парах танцуют, как люди, мужчина с женщиной, а его жена — со своей подругой, да еще и норовит за мужика в танце сойти! Он косился, косился… потом встал и ушел.
Оля замолкла.
— И что? — не понял я.
— А то! — возмутилась Оля. — Алдар решил, что мы лесбиянки.
— Ну, Оля… — Люба покраснела, — Ты что? Не надо так-то.
— Можешь выйти в комнату и не слушать. Этот гад вообще-то не ревнивый, а тут просто с ума сошел: Любку в спальню не пускает, кричит, что с лесбиянками спать не будет. Он, ты понимаешь, к мужикам ревнует спокойно, даже горделиво: вот, мол, какая у меня жена красавица. А тут у него крышу снесло.
Люба забилась в уголок и не поднимала глаз.
— Так… — задумчиво сказал я. — Ну а я-то тут при чем? Надеюсь, вы не хотите, чтобы я… — начал я осторожно.
— И не надейся! — впечатала меня Оля. — Именно ты и докажешь, что она не лесбиянка.
Я вытаращил глаза:
— Для вашего сведения, уважаемая сводница, я женат… и дочка в соседней комнате ваш телевизор смотрит!
Дочка тут же появилась, вцепившись мне в руку.
— Пряника с чаем хочешь? — спросил ее Оля.
Дочь кивнула головой, но руку мою не выпустила, поднялась на цыпочки и прошептала мне в ухо:
— Я в комнату больше не пойду, там страшно.
Ее усадили за стол, налили теплого чаю с сахаром, дали пряник и шоколадную конфету, и она осоловело смотрела на взрослые лица кругом и думала о чем-то своем. А нам пришлось сдерживать языки.
— Да нет, ты не совсем правильно понял… — начала Оля. — Никаких откровенных сцен не надо.
— Премного благодарен, — откликнулся я. — А что требуется?
— Завтра в клубе будут танцы…
— Завтра праздник у девчат? — подколол я.
Оля сердито зыркнула и продолжила:
— Будет открытый танцевальный вечер. Люба приведет Алдара…
Люба дернулась с места.
— Приведешь! — скомандовала Оля и повернулась ко мне. — А ты пригласишь Любу, будешь с ней танцевать, пока…
— Вот это «пока» мне совсем не нравится. Этот ваш Алдар случайно не бандит? Стрелять не начнет?
— Не начнет, — отрезала Оля. — Надо вызвать в нем ревность к мужчине, а не к женщине, понятно? А потом ты исчезнешь.
— Что-то мне это не нравится… то «пока», то «исчезнешь»… Ты Мишу не хочешь напрячь?
Миша, все время молчавший, встрепенулся:
— Да я бы, конечно…
— Не выйдет! — перебила Оля. — Алдар Мишу знает, я же там тоже буду, заподозрит неладное.
Я помолчал, потом спохватился:
— Я же танцевать не умею!
— Ерунда! Это неважно, я тебе покажу пару движений.
Я предпринял последнюю попытку:
— Так моя жена…
— С ней я договорюсь, не боись, — отбила Оля, и моя участь была решена.
Я подхватил засыпающую дочку и помчался домой, чтобы уложить ее спать. «Копеечка» ехала тихо и плавно, включив инструментальные пьесы по радио, дочка клевала носом на заднем сиденье, а я глазел на проплывающие мимо суматошные огни большого города…
Назавтра мы с «копейкой» ехали по Городу, заливаемому легкой прозрачной темнотой в промежутках между фонарями, и разговаривали.
— Ну вот, никогда еще не доводилось играть… дразнителя ревнивцев, — признался я.
«Копеечка» согласно кивнула, переезжая через трамвайные пути.
— А вдруг он амбал какой, драться полезет, изобьет меня?
Копеечка качнулась с боку на бок на неровности дороги, и я понял: если что, она увезет меня так, что никто не догонит.
— Смотри, все очень просто, — говорила Оля. — Вбок, приставил ногу, вперед, приставил ногу… и так квадратом. Держись к Любе ближе, но не лапай.
— Ага, — прошептал я.
— Все, вон они идут, — Оля отскочила от меня и встала неподалеку.
Вошла Люба вместе со здоровым мужиком, чьи монгольские выпирающие скулы и раскосые глаза мне сильно не понравились.
— Он что, китаец? — шепнул я Оле.
— Бурят, — ответила она и отодвинулась.
Алдар оставил Любу в стороне и направился к нам. Буряты, это которые на медведя с ножом ходят, вспомнил я, начиная отодвигаться в сторону. Берят не обратил на меня ни малейшего внимания, направившись прямиком к Оле.
— Ольга, можно тебя пригласить? — услышал я его неожиданно высокий голос.
Не дожидаясь ответа, он сграбастал Олю и потащил ее на середину зала. Из-за его плеча сверкнули изумленные Олины глаза, а потом их заслонили.
Договор есть договор, и я подошел к Любе, стоявшей около двери. Она положила мне руку на плечо, я ей на талию, и мы отошли от стены, считая все эти «шаг-приставить».
— А что это он Олю пригласил? — спросила Люба.
— Ну как… убедиться, что она не лесбиянка, — объяснил я очевидное и понял, что сделал это зря: Люба остановилась, почти с ненавистью глядя на меня, и я чуть не наступил ей на ногу.
— Простите, я не то хотел сказать… он просто хочет разбить вашу пару, — поправился я. — Давайте танцевать.
Мы снова пошли в танце. Скоро втянулись в ритм.
— Говорите же что-нибудь, — шепнула она. — Вы как бревно танцуете, молча и неуклюже.
После такой мотивации говорить не очень хотелось.
— Ну я не знаю… — протянул я. — А о чем говорить-то?
— Хоть о чем-нибудь.
Я замолчал. Музыка тоже. Люба меня не отпускала, мы так и стояли молча, держась друг за друга — за плечо и талию. Начался следующий танец, мы снова двинулись. И тут меня осенило:
— Знаете что… Давайте… я буду стихи читать, а вы подсказывать, если знаете?
— Давайте попробуем… — сказала она с сомнением.
— Черный вечер,
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем белом свете!
— начал я, сбиваясь с такта.
— Что это за фигня? — поморщилась она. — Сами сочинили?
— Это Блок, — сказал я. — Мне такое не сочинить.
— А что-нибудь другое знаете?
— К нам на утренний рассол
Прибыл аглицкий посол,
А у нас в дому закуски —
Полгорбушки и мосол,
— закрыв глаза и шагая-приставляя, нараспев читал я гремевшую тогда «Сказку по Федота-стрельца, удалого молодца» Леонида Филатова. Этот вариант вроде попал в точку: партнерша раскраснелась, разулыбалась, даже толкала меня рукой в грудь, давясь от смеха. Я тоже улыбнулся.
Вдруг в глазах Любы мелькнул испуг… и следом на мое плечо легла тяжелая рука. Я оглянулся. Рядом стоял бурят, тяжелый взгляд метался между Любой и мной. Из-за спины бурята выглядывала Оля.
— Вы позволите… — обратился он ко мне.
Это был не вопрос, а утверждение. Я отошел в сторону. Алдар взял Любу за руку и потащил ее к выходу. Я оглянулся: Оля пожала плечами.
По дороге домой я рассказал «копеечке» о сегодняшнем приключении:
— Ты знаешь, стихи — великая вещь! Интересно, а автомобильные стихи бывают?
«Копейка» согласно кивала и сочувственно поскрипывала.
Поздно вечером в затихшей уже квартире затрещал приглушенный телефонный звонок.
— Да, — сказал я сонно в трубку.
— Урмас! — ворвался Олин голос. — Спасибо тебе, все отлично!
— Что отлично?
— Люба! Она помирилась с Алдаром! Все хорошо, но…
— Что «но»?
— Она больше не будет ходить на танцы.