Грабил я и топил корабли,
Забирая себе все подряд,
Попадались мне даже рубли,
Что в Борее в ходу, говорят.
Никого в море я не жалел,
Я ж пират, пусть жалеет Иисус,
По доске отправлял тех, кто смел,
И под киль пропускал, коли трус.
Я сокровищ сундук накопил,
Ох, тяжел, не поднимет рука.
Кровью жерт я его окропил
И своим пОтом тоже слегка.
Но мои беспокойные дни
Тоже, знаю, уже сочтены,
И наверно, Харона огни
Мне почти каждой ночью видны.
Что же станет с моим сундуком?
Сколь погубит он алчущих душ,
Что уже завертелись кругом?
Да уж больно заманчивый куш.
Остров я неприметный нашел,
Где утесы прибой полоскал,
И сундук, что кровав и тяжел,
Спрятал между крошащихся скал.
Никого, только сонм белых птиц,
Не живет никакое зверье…
И, смахнув соль с намокших ресниц,
Здесь зарыл я проклятье свое,
Чтоб покрыл его птичий помет,
И камнями засыпал обвал.
Если кто его после найдет,
В искушеньи с собой чтоб не брал..
Нет, все ж лучше останусь я тут,
На замки упования нет.
Через сто лет, возможно, найдут
К сундуку прикипевший скелет.
Люди там, верю, будут чисты,
И что в поиске вечном добра,
Если жаждут, то лишь доброты,
А не золота иль серебра.
Я хочу, чтобы сдали в музей
Мой рассохшийся черный сундук,
Чтоб однажды турист-ротозей
Посмотрел и сказал себе вдруг,
Пальцы сжав в возбужденьи в кулак:
— Засиделся я тут на мели,
Подниму-ка на грот черный флаг
И отправлюсь топить корабли!