Автомобильное движение здесь двумерно, особенно в крупных городах, и поэтому требует от водителей повышенного внимания. В этом оно существенно отличается от движения в большинстве западных стран. Конечно, траффик в Греции, Испании или Италии хаотичен и на первый взгляд непредсказуем, но уже на второй, а тем более последующие взгляды понимаешь, что движение там одномерно, то есть до тех пор, пока ты движешься в своем ряду, надо наблюдать за транспортом впереди и сзади, вдоль оси Х, не особенно отвлекаясь на тех, кто едет в соседних рядах. В нашей же стране опасность может не только возникнуть впереди иди догнать сзади, но и выскочить слева-справа или даже ударить снизу. Только верняя полусфера еще более или менее безопасна. Поэтому водителю приходится постоянно контролировать ситуацию по осям Х и Y, используя не только зеркала заднего вида, но и шестое чувство. При этом смотреть по сторонам времени не остается – успеть бы отследить возможные опасности на дороге…

Был вечер. Непоздний, но напряженность движения уже спала до уровня, когда от езды можно даже получать удовольствие. Убедившись, что улица пуста и опасности вокруг вроде не предвидится, я позволил себе немного расслабиться и расширить поле зрения. Краем глаза я заметил что-то очень необычное и даже шокирующее, хотя и не понял, что же именно это было. Пробормотав под нос «Хммм, надо посмотреть…», я нажал на тормоз, разумеется убедившись, что сзади никого нет, а потом тихонечко сдал назад. «Копеечка», поначалу скрипнувшая от недовольства, заинтересовалась и тоже искала причину моего любопытства. А вот и она! Из мусорной урны, заплеванной, грязной и набитой неаппетитным мусором и несвежими новостями прочитанных газет, возвышался букет свежих цветов. Он был благородного кроваво-красного цвета, вполне годившегося на подбой плаща Прокуратора Иудеи. Несоответствие между благородством и яркостью алого пятна, и убогостью его окружения бросалось в глаза. Я вышел из машины и подошел поближе. Букет был не брошен мимоходом, а аккуратно поставлен заботливой рукой, судя по всему это произошло недавно. Я удивленно хмыкнул, пожал плечами, посмотрел по сторонам, но не заметил ничего, что могло бы прояснить ситуацию. Вернувшись к «копеечке», я спросил: «Видала? Чтобы это могло быть?». Наверное, все было так:

********************************

Это свидание должно было стать решающим… Раньше они встречались как-то несерьезно – пройтись, легко болтая, по дороге до метро. Разочек Ему даже удалось заманить, как бы мимоходом, Ее в кафе на чашечку кофе, сославшись на внезапный приступ жажды. Она, правда, пила чай, но зато ему удалость угостить Ее пирожным Буше. Он сам пирожные не любил, но это было любимое пирожное Его бабушки, а бабушка знала толк в сладостях – Ей должно понравиться. Она признала, что пирожное вкусное, и это был хороший знак! И вот, наконец, Он пригласил Ее на «официальное» свидание. Они должны были встретиться у метро, пройтись по каналам, потом зайти куда-нибудь… Да нет, не куда-нибудь, такое нельзя доверять капризному случаю. Он все продумал, разработал маршрут, проверил запланированное кафе (действительно уютное и домашнее, не сравнить с бесконечными клонами «Грязной ложки» или «Треснутой чашки»). Он долго подбирал одежду для свидания. Разумеется, костюм не подходит – тут и вопросов не было. Новые джинсы Levi’s и добротные кожанные туфли коричневого цвета были хороши. С джемпером и рубашкой пришлось помучиться, но в итоге удалось получить благородное сочетание в голубых тонах. Все должно было быть по плану, который Он столько раз прокручивал в голове в поисках возможного иъяна, но все было идеально спланированно – они будут гулять допоздна, потом он ее проводит до дома, потом скажет то, что надо сказать…

Много времени занял выбор цветов – тут нельзя было ошибиться. Подарить дорогущую розу метровой длины? Денег-то не жалко, но как-то вызывающе… Остальные букеты или выглядели слишком торжественно, или вызывали жалость. Он с тоской в четвертый раз просмотрел все цветы в магазинчике – ничего не подходит. Посмотрел на часы – пора бежать, уже без двадцати. Он неразборчиво пробормотал «Извините, до свидания», выскочил на улицу и забежал в другой цветочный киоск. Там тоже не было ничего подходящего (если бы он хотя бы знал, как это подходящее должно выглядеть…). В панике Он закрыл глаза руками, и вдруг сквозь щель между пальцами пробилось яркое красное пятно. Цвет был столь насыщенным и завораживающим, что Он открыл глаза – перед Ним, в пластиковом ведерке неприятного зеленоватого цвета, ослепительно алел букет из каких-то небольших цветов. «Я возьму эти» — спонтанно решил он, расплатился и быстрым широким шагом пошел к месту встречи. Ее еще не было. В ожидании Он рассматривал цветы – они Ему были незкомы, впрочем неудивительно, ведь Он знает только розы, тюльпаны, гвоздики и парочку полевых цветов. Цветы же из этого букета ни в одну из указанных категорий не вписывались.

Прошло 15 минут, Ее не было. Несправедливо, — крутилась у Него в голове мысль, — почему Она опазывает, отнимая минуты, которые мы могли бы быть вместе. Прошло полчаса, Ее не было… Он всматривался в лица проходящих мимо женщин. Некоторые из них замечали Его взгляд и неодобрительно косились. Одна очень милая женщина приветливо улыбнулась – Он покраснел. Отводить взгляд показалось неудобно, поэтому Он сделал вид, что рассматривает что-то за ее спиной. Прохожая на эту уловку не купилась, пожала плечами и ушла. Как же глупо Он выглядит – с пламенеющими цветами в руках заглядывается на проходящих женщин… А Он всего лишь пытался представить, куда они все спешат, кто их там ждет, и есть ли там, куда они бегут, цветы, а если есть, то какие? Прошел час, еще полчаса, и Он понял, что Она не придет. «Спасительный» вариант, что с Ней что-то случилось, в голову не приходил – Она просто не пришла…

Он резко развернулся и пошел прочь. Эти злополучные цветы, которые принесли ему неудачу – в этом Он почему-то был уверен, Он не глядя бросил в первую попавшуюся урну, где они и остались лежать…

***********************************

— Думаю, так оно и было: банально и больно, как это обычно и бывает, — сказал я бежевой подруге. Но она недовольно скрипела, высказывая, что история ей не понравилась – слишком грустно, и концы с концами не сходятся. Если бы Он выбрасывал эти несчастливые цветы, они были бы скомканы, сломаны и лежали бы своими нежными головками прямо в мусоре. А они аккуратно стояли, как в вазе.

— Ну хорошо, не стыкуется, — признал я свою неправоту, — Попробуем по другому.

 

*************************************

 

Это свидание должно было стать решающим… Она чувствовала, что сегодня он будет вести себя «официально». Ей было грустно – с Ним было так легко и хорошо, пока они просто общались, слегка подкалывая друг друга и взаимно играя в легкий необременительный флирт. Но сейчас Его отношение к Ней стало тяжелым и большим, разрушая легкость общения – в словах и жестах появился второй смысл, который уже вытеснял прямое значение. Его взгляд, обычно открытый и слегка насмешливый, становится тяжелым и острым – такой взгляд проникает глубоко и может причинять серьезные раны. Прежней искренности между ними уже не было — какая может быть искренность, если нет равенства. Пора было определяться, и это Ее печалило. Ей было приятно и уютно с Ним прежним, и Она не хотела ничего менять. Она старалась подумать о возможных серьезных отношениях с Ним, но эта мысль, несмотря на все увещевания, растопыривалась и просто отказывалась лезть в голову. Если бы можно было этого избежать…

Она оделась достаточно строго и аскетично – воздушное платье в стиле ретро, которое Ей очень шло, одевать не стала. Синий джинсовый сарафан, серая водолазка – все неброских тонов, и только алмазы глаз сверкали из-под неприметных очков. Легкий неагрессивный макияж слегка корректировал то, что Она считала недостатками, но ничего не подчеркивал и не бросался в глаза.

На свидание Она пришла почти без опоздания. Он уже ждал ее с каким-то ослепительно кровавым, режущим глаза, букетом. Таким только быков привлекать, подумалось Ей. Он так искренне обрадовался и бросился ей навстречу, что у Нее зародилось желание придумать причину и сбежать прямо сейчас. Он подбежал, замер прямо перед ней, не зная, что делать дальше.

— Привет! – Сказал Она, все еще раздумывая, сбежать или нет.

— Привет! Куда пойдем? – Спросил Он.

— Да не знаю, просто погуляем, — ответила Она, и момент для отступления был упущен.

— Это тебе! – Он вручил ей этот кошмарный букет, — Я не знаю, как они называются.

— Спасибо! Красивые, — ответила Она, с грустью отмечая про себя факт вранья.

Они бродили вдоль каналов и канавок, вечер был мягкий и обволакивающий своим очарованием. Ей запомнилась калейдоскопическая чехарда красивейших мест Города. Они опять мило болтали, все было хорошо и легко. Вдруг Он напрягся и приготовился что-то сказать. Она, раздосадованная разрушением хрупкой гармонии, выпалила первая:

— Слушай, а давай останемся просто друзьями. С тобой так хорошо дружить.

Лучше бы Она Его ударила, обматерила или вообще не пришла бы на это проклятое свидание. Нет ничего хуже, чем услышать такое от женщины, которую любишь. Он как-то сразу сник и сжался, и тихо произнес:

— Хорошо, — а потом еще тише добавил, — Я тогда, пожалуй, пойду, ладно?

Она молчала, и Он, обогнув ее, куда-то пошел. Она вдруг заметила, что тот кровавый букет все еще у нее в руках. Обернувшись, Она заметила урну, подошла и очень аккуратно поставила букет.

*************************************

— Ну, так лучше? – спросил я «копеечку», хотя и сам видел, что отнюдь не лучше.

Она была опять недовольна и хотела хорошего конца.

— У выброшенных цветов не может быть истории с хорошим концом, — мне это начинало надоедать, — Ну уж ладно, только для тебя.

**************************************

Это свидание должно было стать решающим… Оно и стало. Они оба, Она и Он, стремились к этому, и все прошло, как им и хотелось. Наверняка, свою скромную роль сыграл Город, в чьей неброской красоте они тонули в этот тихий светлый вечер. Ее немножко раздражали алые цветы в руках, казалось, что из-за угла сейчас выскочит громадный черный бык, которого этой броский цвет привлек из далекой Испании, и ринется на них. Когда они, как будто случайно касаясь друг друга руками или плечами, и смакуя эти соприкосновения, направлялись назад, чтобы Он проводил ее до дома и был приглашен на заслуженную чашечку кофе, Она тихо сказала:

— Ты знаешь, эти цветы слишком яркие и тревожные…

— Выкини их, если они тебе не нравятся.

— А ты не обидишься? — осторожно спросила Она.

— Ну конечно, нет! — Он выхватил букет из Ее рук и уже собрался по-баскетбольному бросить его в урну поблизости.

— Подожди… — Она остановила Его, взяла букет и очень аккуратно поставила между газетных листов, стараясь не запачкать его, — Кто знает, может без него ничего бы и не вышло…

И они весело побежали вперед. Она обернулась — яркое алое пятно светилось в мягких сумерках, отвлекая на себя черного быка.

**************************************

— Ну, теперь твоя бежевая душенька довольна? — Спросил я, — Поехали-ка мы лучше домой, я тебе бензонасос промою.

Мы поехали к дому. Я глянул в зеркало заднего вида — яркое алое пятно светилось в прозрачных сумерках, и к нему приближался, привлеченный этим свечением, черный испанский бык, неубедительно маскируясь под лобастый грузовичок с нарисованной рекламной бычьей головой…

Многие любят украшать свои машины снаружи и изнутри. Причины бывают разные – одни хотят, чтобы их авто отличалось от остальных, другие просто выпендриваются, третьи (особенно женщины) пытаются создать свою атмосферу. В общем, все стараются персонализировать, сделать уникальной, стандартную единицу стандартного изделия, существующего в тысячах идентичных копий. Мою «копеечку» не надо было украшать спойлерами, наклеечками или уродливыми фигурками, болтающимися на зеркале заднего вида – она была совершенно уникальна, по крайней мере для меня. Нам не требовалось внешних символов принадлежности друг к другу. Хотя одна вещица все-таки болталась на зеркале заднего вида. Это был Талисман.

Однажды я сел на свое место за рулем, достал из кармана зеленый плоский камешек не очень ровной, почти овальной, формы, практически идеально отполированный. В небольшую дырку была продета грубая некрашенная шертяная нить, за которую я его и повесил на зеркало, чтобы он все время был на виду. «Копейка» неудоменно молчала и требовала пояснений.

— Это талисман, — озвучил я очевидную истину.

Этого было явно недостаточно – она пока не приняла это странное украшение.

— Он всегда теплый, — добавил я, и это было правдой: зеленый камешек был всегда теплый и, пожалуй, даже мягкий на ощупь.

— Он должен, просто обязан, приносить удачу, — я говорил все убедительнее, но моя бежевая подруга не реагировала…

— Ну ладно, — сдался я, — расскажу тебе его историю.

******************

Давным-давно я был подростком и увлекался лыжами. Впрочем, я до сих пор этим увлекаюсь. Наша дружная лыжная компания состояла из двух неравных частей – взрослые и дети. Взрослые занимались своими взрослыми делами, а мы, дети, быстро скучковались и организовали свой мирок с простой иерархией. Я был самым старшим в компании и, соответственно, как бы король. Две девочки, Даша и Света, были на год моложе, они были принцессами. Далее шли еще двое мальчишек на 2-3 года младше меня, графья – они имели право совещательного голоса. Остальная мелюзга в расчет вообще не принималась – хотела, присоединялась к нам, не хотела – нам же легче. Когда тебе 12-14 лет, год разницы в возрасте огромен. Наша компания – король с принцессами и графьями хорошо сцементировалась. Мы встречались не только в лыжный сезон на склоне, но круглый год где заблагорассудится – в кино, мороженнице, в Петродворце, на пляже Залива, просто в лесу. Обычно мы, предварительно созвонившись, встречались на Финляндском вокзале и решали, куда ехать или просто бродили вдоль Невы. Мы болтали обо всем на свете – о погоде, стихах Высоцкого, выставках в Эрмитаже, новом кинофильме, старых книгах…

Особенно мы сошлись с Дашей – иногда мы шли гулять вдвоем, не созваниваясь с остальными. Если погода была «нелетная», мы просто болтали по телефону: 3 часа разговоров ни о чем — с ней это было неутомительно.

Однажды, солнечным летним днем, мы все впятером забрели в дальний уголок Пушкинского парка и сидели на скамеечке, попивая теплый лимонад. Разговор увял, было жарко, уютно и лениво. Я, желая позабавиться, предложил:

— Давайте говорить на заданную тему. Выберем тему, и все выскажутся.

— Давайте! – идея нашла отклик.

— Можно я тему предложу? — Нет я! – А у меня есть тема! – закричали все хором.

Для разрешения спора решили тянуть жребий. Короткая спичка досталась Даше. Она, ни секунды не задумываясь, объявила тему:

— О любви, — потом ткнула в меня пальцем и сказала, — Ты начинаешь.

Я открыл рот, потом закрыл. Взял бутылку и медленно хлебнул лимонаду. Подождал, пока теплые и сладкие пузырики перестанут щекотать нос. Посмотрел вдаль – там за кустами был пруд, по которому медленно ползали лодки с отдыхающими. В небо – там бесконечно высоко висел самолет, за которым тянулся длинный белый след, и еще я вдруг увидел чуть выше самолета белую Луну – что она тут делает днем? В голову не лезло ничего, кроме неуместной фразы «Акела промахнулся». Я понял, что мне нечего сказать на эту тему. Да нет, мне было уже полных 16 лет, уже была романтическая мальчишеская влюбленнность, и я уже чувствовал себя готовым к чему-то более сильному, но говорить об этом было решительно невозможно. Я и сам-то только сейчас впервые осознал что-то смутное, а уж произнести это вслух… Отшучиваться тоже желания не было. С усилием я собрал растекшееся сознание в волевую кучку, посмотрел на часы и сердито сказал:

— Времечко, дамы и господа! Пора трогаться.

Трогаться было действительно пора, но все восприняли это как позорное отступление.

— Акела промахнулся! – насмешливо пропела Даша, подражая шакалу из мультфильма про Маугли, а у меня в груди надулся и лопнул горячий пузырь – она читает мои мысли?              Потом нас разбросало – мы стали встречаться реже, а встречи стали мимолетнее. По сути из нашей компании остались только мы с Дашей. Редко-редко я слышал по телефону «Привет, это Даша! Погуляем?», и еще реже сам набирал номер «Дашка! Привет! Прошвырнемся?»

Как-то после бесконечно долгого молчания позвонила Даша и предложила встретиться. Как обычно, я ждал ее на платформе метро «Площадь Ленина» под эскалатором. Вскоре я увидел, как она быстро спускается по лестнице. Она была невысокая, плотная, но очень изящная. Двигалась она красиво – ее верхняя часть быстро и плавно плыла над поручнем, а подвижных ног практически не было видно – они быстро перебирали ступеньки. Вдруг мелькнула мысль «Только бы она не упала…» Разумеется, она не упала, а подбежала, замерла, глубоко дыша, в полушаге от меня и радостно сказала:

— Ну привет! Сто лет не виделись.

— Привет! – машинально ответил я, с изумлением и восторгом рассматривая молодую женщину, в которую вдруг превратилась девочка, с которой я дружил. Ее слегка миндалевидные черные глаза и волосы цвета воронова крыла делали ее потрясающе красивой, и я получал чисто эстетическое удовольствие любуясь ею – она была бы достойна кисти великого художника. Даша изобразила недовольство, хотя глаза продолжали улыбаться:

— Что ты там разглядываешь на мне?

— Где ты так загорела? – Изобретательно выкрутился я.

— В Крыму, — ответила она, — Мы две недели лагерем стояли.

— Здорово! – сказал я, — Куда поедем? У тебя сколько времени? Мне к девяти надо быть дома.

— Никуда, — она как-то напряглась, — Мне бежать надо. Я тебе просто вот это хотела подарить.

Даша, глядя мне в глаза, вложила в руку что-то твердое и теплое. Я не рискнул отвести взгляд, чобы посмотреть что это. Глаза ее стали бездонными, я мог погружаться в них все глубже и глубже. Там блеснула искорка, вот сейчас я что-то увижу…

— Это талисман, я нашла в Крыму и для тебя привезла, — связь нарушилась.

Я взглянул на то, что лежало на моей ладони – зеленый Талисман, еще хранящий тепло ее руки.

— Спасибо, Дашка, пригодится, — в моем голосе звучал скепсис.

— Он теплый. Ты его храни, он тебе поможет, — уговаривала меня Даша.

Она все еще остается девочкой, подумал я, красивые стекляшки, камушки, талисманы. Чтобы стать талисманом, недостаточно быть красивым камнем, надо нести заряд энергии и тепла.

— Может все-таки пошляемся? – предложил я.

— Нет, все, пока! Убежала, — Даша развернулась и побежала к эксалатору, идущему наверх.

— Спасибо! Созвонимся? – крикнул я вдогонку.

Она, не оборачиваясь, помахала рукой и плавно взлетела, исчезая в бескрайнем тоннеле.

 

Талисман тихо лежал в дальнем углу верхнего ящика письменного стола. В его волшебную силу я не верил (однажды решил проверить: взял с собой на экзамен, и в итоге получил четверку – не работает, решил я), а выкидывать Дашкин подарок, который она приперла из Крыма, не мог. С Дашей мы тоже как-то больше не встречались. Я пару раз звонил, она не могла встретиться, у меня тоже были новые дела…

Как-то я случайно встретил одного из наших графьев, и от него узнал, что Дашка выходит замуж, за кого-то из своих туристов. Меня не пригласили, ну и подумаешь. Надо забежать на свадьбу, подарить цветы, поздравить – рад за нее! В день свадьбы я шел ко Дворцу Бракосочетания (приехал туда без «копеечки» — она была в ремонте) с букетом в руке, и на подходе догнал Свету – вторую лыжную принцессу.

— Привет, Светка! – обрадовался я, — Здорово! А чего меня не позвали?

— Привет-привет, — без восторга отозвалась она, — Отойдем-ка в сторону.

— Зачем?

— Слушай, ты туда не ходи, — железным голосом сказала Света.

— Ты сюда ходи? Снег башка попадет? – я ничего не понимал и прикидывался дурачком.

— Ты что, совсем тупой? – Света повысила голос, — Ты что, не видел, что она в тебя влюблена по самое не могу, а ты в старшего брата играешь. Она и замуж-то назло выскакивает – мол пусть он, то есть ты, поймет!

Я хватал ртом воздух и вращал глазами – наверное, был похож на леща, вытащенного из воды. Это дурацкий розыгрыш? Дашка-то, пожалуй, могла бы, но Света на розыгрыши не способна.

— Так, — я попробовал собраться с мыслями, — Вот это все ты сейчас серьезно?

— Серьезнее не бывает, — Света явно не шутила, — Если ты там сейчас появишься, черт знает, что Дашка может учудить: сбежит или тебя убьет!

Эта может и убить, про себя согласился я. Лучше не провоцировать.

— Ну лааадно, — тянул я, в такие странные ситуации мне еще попадать не доволилось, — Я ж не знал… Ты ей тогда привет передавай и поздравления.

— Ага, щас! – Света опять рассердилась, — Дурак ты, а уши холодные. Чего она в тебе нашла? А ты куда сам-то смотрел?

— Свет, а чего ты-то мне ничего не шепнула, чтоб я увидел?

— Нее, ну ты точно кретин! – она покрутила пальцем у виска, — Вали отсюда, а букет давай сюда, цветы на свадьбе лишними не бывают.

*************************

— Такие дела, подруга, — сказал я «копеечке», — Зато теперь я верю, что Талисман заряжен и должен работать.

«Копеечка» тоже поверила и согласилась принять Талисман. Работал он здорово – помогал во всем, и так и зеленел у меня в поле зрения. И было от него всегда тепло.

Разные нам с «копеечкой» попадаются гости, мрачные и веселые, щедрые и жадные, разговорчивые и молчаливые. Разговорчивых больше. Иногда в таких грехах каются, что священик в исповедальне завистью изойдет. Думаю, это не из-за излишней болтливости, а просто таксист в большом городе – очень удобный слушатель. Он выслушает (а куда ж деваться-то?), а потом пропадет навсегда. Вывалят все быстро и выходят – ни имени, ни адреса не остается. А нам с «копеечкой» что? Пропускаем мимо ушей, не вникая. Зачем нам в чужие грехи и жизни лезть? Мы ж не священники, наше дело маленькое – доставить гостя по указанному адресу.

Белые ночи – самое лучшее время в моем Городе. В легких сумерках Его ненавязчивая, но запоминающаяся красота многократно усиливается, затмевая блистательные мировые столицы, а неприглядные стороны, заметные при ярком Солнце, наоборот, становятся незаметными. В это время не чувствуешь усталости даже ночью после тяжелого дня. Спать, конечно, хочется, но изматывающей, пронизывающей все тело и душу усталости, которая зимой прижимает к земле, во время белых ночей нету. И земля не так крепко держит – дает распрямиться и даже как будто немножко полетать. А сон в белую ночь, легкий и добрый, напоминает бабочку-капустницу, незаметно опустившуюся на плечо, а не тяжелый пыльный мешок, падающий на голову, когда доползаешь до кровати зимним вечером.

Был поздний летний вечер или уже раннее утро – ночи в это время просто нету, солнце висело низко над самыми домами, прямо по курсу. Его красноватые лучи входили в глаза, не ослепляя, а освещая мозг до самого затылка, очищали мысли и осветляли воспоминания. Машин здесь, вдалеке от массовых гуляний на набережных Невы, было мало, людей еще меньше. Эту девушку мы увидели издалека. Она не вытягивала руку, не выходила на проезжую часть, она взглядом дала понять, что ей нужно ехать. Мы остановились. Она устало, но мягко опустилась на сиденье, сказала «Домой» и задумалась о чем-то. Я молчал. Через минуту, заметив, что мы никуда не едем, она спохватилась, виновато улыбнулась и назвала адрес, пояснив:

— Извините, задумалась…

— Бывает, — согласился я, и мы поехали.

Ехать было неблизко – на северную окраину города, но белой ночью ездить по пустым проспектам легко и приятно. Наша гостья была молода, красива, одета «на выход», дорого, но оставалось ощущение какой-то незавершенности в одежде. Вид был уставший. Поначалу она пыталась если не заснуть, то хотя бы расслабиться и забыться, но не получалось – видимо, что-то мешало. Она посмотрела по сторонам, потом на меня, и сказала:

— Красиво! Люблю белые ночи.

— Ага, — сказал я, — я тоже.

— Профессионально «бомбите»? – без особого любопытства поинтересовалась гостья.

— Да нет, так, между делом.

Я вспомнил, что мы ее подобрали около развлекательно-гостиничного комплекса, и спросил, тоже без любопытства:

— С вечеринки едете?

— С работы… – ответила гостья.

— В казино крупье? – решил я блеснуть знанием красивой жизни, почерпнутым из бульварных газеток.

— Да ладно, не прикидывайтесь, что не поняли, — Она, видимо решила, что я глупо шучу.

Но я и вправду не подумал о древнейшей профессии. Она совсем не походила на уличных проституток, которых мне доводилось видеть, и которые иногда, совершенно непонятно откуда взявшись, заглядывали в окошко «копеечки» со словами «Молодой человек не желает развлечься?» В таких случаях, «копеечка» с отвращением закрывала окно, и мы уезжали. Но сегодняшняя ночная гостья приятно отличалась от тех.

— Продаю любовь за хорошие деньги, — цинично, с вызовом, пояснила она.

— Любовь? – поразился я, — Вы можете продать любовь? Это сильно, такие женщины всегда ценились, но их совсем немного знает история.

Гостья взглянула на меня с интересом и протянула:

— Хмм. забавно, — на уголках ее глаз появились легкие морщинки, обозначая едва заметную улыбку, — Ладно, уточним, не любовь продается, а профессиональные услуги.

— Теперь ясно, — улыбнулся в ответ я, — а то я уж подумал…

Развивать эту тему мы не стали, и дальше ехали молча, наслаждаясь очищащими солнечными лучами, пронизывающими голову и душу.

Вдруг она заплакала, тихо, по-девичьи, вздрагивая плечами. Я посмотрел на нее, но ничего не сказал и не попытался выяснить причину или успокоить. Она перестала всхлипывать и сказала:

— Блин, наступил ты на больную мозоль…

— Извините, — вежливо ответил я, хотя не понимал за что, и расскаяния не испытывал.

— Да ладно, — отмахнулась гостья, — А давай на «ты», мы с тобой оба услуги продаем. Ты чем вообще занимаешься, кроме того, что таксуешь?

— А вообще я тоже продаю свои услуги, знания и умения, только не отдельным людям, а всем сразу, — я решил говорить загадками, как Сфинкс.

Но ее эта загадка не смутила:

— Художник? Или ученый? – сразу сообразила она, потом внимательно осмотрела меня и заключила:

— Нет, не художник.

— Верно! – удивился я такой проницательности, — Физик.

Опять помолчали, наслаждаясь прозрачной и парящей атмосферой белой ночи.

— Физик… – выдавила гостья, — Лирик… Художник.

— Вот ты говоришь, что любовь не продается, — продолжила она, — Не возражаешь, я поплачусь тебе? Советов, сожалений не надо, послушай и все. По крайней мере, не заснешь.

— Давай, — согласился я, готовясь отключать уши от мозга, чтобы не вникать в историю раскаявшейся проститутки. Но кое-что я все-таки уловил.

Гостья была из «золотой молодежи» — дочка профессора-лингвиста по романским языкам, который постоянно мотался по заграницам, и легко входила в самые элитные компании. Яркие шмотки, модные гаджеты и большая дача с громадным участком, заросшим лесом, на Карельском перешейке – пропуск в высший мир. Она без проблем поступила в Университет на филфак – папины контакты работали безупречно. А потом… Пришли Большие Перемены, статус и доходы профессоров упали ниже плинтуса, тем более, что папа заболел и больше не мог часто ездить на отхожий промысел по Европам. И она стремительно свалилась на уровень обычного студента. Привыкшая к широкой жизни, она заметалась в поисках источника нормального существования. И метания были замечены. Один из солидных людей, изредка появляющийся на тусовках, взял ее под покровительство, и она она стала тем, кем стала – элитной эскорт-девушкой, обслуживающей гостей и деловых партнеров своего покровителя. Надо было не только и не столько обслужить их физически, но и провести экскурсии, сводить на балет, обаять и вообще сделать так, чтобы у них остались самые приятные впечатления. И она преуспевала в этом – красивая, хорошо образованная (теперь-то она с благодарностью вспоминала те убитые дни и вечера, когда папа силой таскал ее в музеи и театры), неплохо, с приятным акцентом и милыми мелкими ошибками, говорящая на нескольких европейских языках. Оплата была очень хорошей — пары выездов хватило бы, чтобы нормально жить месяц, но вызывали чаще, а отказать покровителю нельзя. Сам он, впрочем, никогда не пользовался своим покровительством личных целях – только бизнес. Она знала, что такое положение – недостижимая мечта тысяч других девушек, но на душе рос снежный пласт недовольства, который уже был готов в любой момент сорваться сокрушающей лавиной.

У нее был друг детства – парень на пару лет старше (в возрасте 12-14 лет это – огромная разница), творческая натура. Он закончил архитектурный институт, работал где-то в проектном бюро, и был Художником от Бога, писал неяркие странные картины. На жизнь подрабатывал тем, что делал акварели с видами Города, которые затем чужие люди продавали на Невском проспекте и отдавали ему не более 10% дохода, но ему этого хватало. В богеме он не тусовался, недолюбливал ее, и вел довольно тихую и спокойную для артистичексой натуры жизнь. Она была влюблена в Художника еще с детства, повзрослела, а влюбленность не пропала, как обычно бывает. А он, хотя и симпатизировал ей – она это знала, сторонился ее, как большинство людей сторонится «золотой молодежи». И вот сейчас она созрела, чтобы пойти к нему в открытую, но боялась, что он отвергнет ее, такую низкую. И вообще, хотела бросить все и начать новую жизнь. Почти никто не знал про ее «работу», и она уверена, что покровитель отпустит ее. Но она-то не забудет, над ней-то это будет всегда висеть. Эту память не убить. Новой жизни не получится – она уже вкусила заразы, которая не лечится.

— Вот и все, спасибо, что выслушал, — сказала гостья, — соплей и слюней не надо.

Я прищурился на солнце, запуская в себя большую порцию пронзительного солнечного света.

— У тебя есть сестра-близнец? – спросил я, сам не понимая, к чему бы это.

— Нет, — оторопело ответила она, — F почему ты спросил?

— Давай считать, что есть, — сказал я, все еще глядя на Солнце, и многократно отраженный в мозгу свет начал формировать странные образы.

— Зачем?

— Давай считать, что твоя сестра-близнец, она совсем как ты, только она не знает про твою «торговлю».

— И что? – она заерзала на сиденьи, видимо начиная сомневаться в моей умственной полноценности. Я ее сомнения разделял.

— А то, что я сейчас тебя убью, а дальше поедет твоя сестра, — я сам поразился своим словам, но воспаленный солнцем мозг гнул свое.

Гостья начала нервничать, рылась в сумочке в поисках то ли телефона, то ли перцового баллончика. А я со спокойствием маньяка продолжал:

— Вот смотри, навстречу шаланда едет, по-моему Вольво, весит тонн 30. Через 10 секунд я выверну руль влево и дерну ручник, нас занесет правым бортом вперед, прямо под Вольво. У тебя не будет никаких шансов, да и у меня немного…

Она судорожно искала ручку двери и одновременно продолжала рыться в сумочке. «Копеечка» тоже испугалась – я чувствовал это по задрожавшему рулю, но, умничка моя, не возражала и не норовила прыснуть в меня перцовым газом, она мне доверяла даже после таких моих слов. Грузовик Вольво стремительно приближался, я отвел глаза от Солнца – на всякий случай…

— Ну, что-нибудь заметила интересное? – спросил я через секунду.

Гостья подняла голову и только сейчас заметила, что Вольво уже позади нас.

— Кретин, псих! Останови сейчас же! – закричала она.

Все-таки филологическая семья накладывает отпечаток на человека – я бы легко понял, если бы она употребила более крепкие слова и выражения или ударила меня. Я притормозил, «копеечка» тоже еще подрагивала от пережитого стресса, и сказал нашей дрожащей гостье:

— Посмотри назад.

Она оглянулась, глядя на то место, где Вольво и «копеечка» мирно разошлись – ничего особенного, выбоина в асфальте, крышка люка, пятно давно пролитой белой краски. И она увидела, как бы ЭТО могло быть – наша маленькая бежевая машинка заскользила влево, 30-тонная махина подмяла ее под себя с отвратительным скрежетом, и все…

— Я вижу, ты все себе представила, — внушал я, — все так просто, верно? Так вот, твоя сестра, которая совсем такая же, как и ты, но у которой был один секрет, осталась там. А ты здесь. Твоя сестра не хотела, чтобы ты знала про этот секрет, и ты не будешь знать.

Она еще раз посмотрела на то самое место, на меня, достала зеркальце, посмотрелась в него, переложила что-то в сумочке. Успокоилась и наконец-то сказала нормальным голосом:

— Ну ты, блин, даешь, псих хренов. Спасибо, я, наверное, кое-что поняла. А теперь вези меня домой, только тихо, без закидонов.

Оставшиеся пару километров мы проехали спокойно, на Солнце я больше не смотрел. Мы молчали. Когда она выходила из машины, я пожелал:

— Удачи, сестра!

Она весело рассмеялась и махнула рукой:

— Спасибо, псих! – а потом уже тихо добавила: — А может сработает, а?

А я еще раз извинился перед «копеечкой» за такую выходку: «Это все Солнце…», потом погладил ее по оплетке руля и сказал без слов «Спасибо, подруга, ты-то мне всегда веришь».

Плотный серый туман, наползший на город в этот осенний вечер, проникал повсюду. Даже нам с «копейкой» было сыро и зябко, несмотря на включенную печку и отличный джаз по радио, а уж думать о тех, кто был снаружи, не хотелось, чтобы окончтельно не испортить настроение. Свет уже включившихся фонарей не разгонял туман, а, многократно рассеясь, освещал его изнутри. Видно было на несколько метров вокруг, а дальше только светящийся туман — ни людей, ни машин, ни домов, ни даже светофоров… Не требовалось особой фантазии, чтобы осознать, что ты не едешь по улице на городской окраине, а плывешь по светящемуся океану, и любопытный планктон со всех сторон наползает на твою не такую уж и прочную лодочку, а вот сейчас, возможно, выскочит грозный Кракен – ужас морей, который тебя чувствует, а ты его не видишь из-за светящегося плантона, и тогда не будет спасения. Фары не помогали, они не разгоняли туман, а лишь сгущали его, делая светящуюся стену впереди еще более плотной и страшной. Мы с бежевой подругой плыли в направлении на север очень медленно, чтобы иметь возможность хотя бы остановиться при приближении Кракена – вдруг он нас не заметит… И тут на нас с северо-северо-запада, стало торжественно наползать что-то большое и темное – Кракен? Нет, мелковато для грозы океанов, скорее небольшое суденышко странной кубической формы, в нем человеческая фигура с большим мешком, лежащим около ног, а в руке… Что это? Сабля? Куда меня занесло?

Мы проехали еще пару метров, и все прояснилось – я не сошел с ума и не попал в пространственно-временной портал в этом проклятом тумане. Суденышко превратилось в трамвайную остановку, а страшный пират – в молодого человека, скорее даже подростка, немножно нескладного, со спортивной сумкой и длинным чехлом, откуда торчала рукоятка спортивной сабли.

Спортивная сабля, в отличие от легкой стремительной рапиры и тяжелой прямолинейной шпаги, расчитана на нанесение рубящих ударов и требует от фехтовальщика комбинации навыков и умений – тут важна и реакция, и физическая сила, и умение выжидать момент. Поскольку это оружие не боевое, то клинок спортивной сабли легко гнется в поперечном направлении, что позволяет применять неспортивный удар с захлестом. У саблиста хорошо защищена голова фехтовальной маской, и грудь и передняя рука – защитным костюмом и перчаткой. Спина не защищена. Поэтому, если ударить противника плашмя, клинок захлестывает и бьет его по спине – это очень больно и обидно, и остается длинный и тонкий синяк.

Я знаю эту улицу – по ней ходит всего один трамвай, и одинокому саблисту придется еще долго его ждать в мистическом промозглом тумане. Я остановился, приоткрыл окно и сказал:

— Эй, спортсмен, давай довезу до площади, ты тут трамвая не дождешься.

— Почему Вы так думаете? – недоверчиво спросил парень.

— Я сейчас мимо трамвайного кольца проезжал, там нету трамвая, значит, тебе ждать не меньше получаса.

— А у меня денег нет, — сказал он, — Ладно, я подожду, спасибо.

— Садись, — сказал я, — за так довезу. Туман больно нехороший, негоже коллегу-саблиста тут бросать.

— А Вы тоже саблист? — парню явно понравилось, что я по форме гарды распознал саблю.

— Бывший, — уточнил я.

Он взгромоздил свой баул с формой на заднее сиденье, а сам сел рядом со мной, чехол с саблей держал в руках. Мы тихо поплыли дальше на север.

— Как успехи? – поинтересовался я.

— Уже никак! – он вдруг рассердился, — я теперь тоже бывший саблист…

Я молчал, он тоже. Потом его прорвало:

— Меня дисквалифицировали, на два года, а это – конец карьере! Я же должен был сейчас второй разряд получить – зачет был. А из-за этого Цветулькина… Ну я же не хотел – я его с захлестом, а клинок сломался. Сабля ведь хорошая была, венгерская, от дяди досталась. Вот смотрите!

 

Он раскрыл чехол и достал саблю – она была сломана пополам. Он так же сбивчиво продолжал, и я понял, что он сломанным клинком распорол защитный ватник на груди соперника, за что его и дисквалифицировали. И тут он заплакал от обиды… Потом попросил остановить, сказав, что здесь живет, и вышел. Я уверен, что жил он совсем не тут, но он уже не чувствовал себя комфортно в моей «копеечке», ему было спокойнее в светящемся тумане. В конце концов, со сломанной саблей в руках можно и Кракена не бояться.

А мы поплыли дальше. «Копеечка» уютно урчала, как домашний кот на теплой батарее, когда за окном беснуется вьюга, джаз по радио закончился и сменился попсой. Я выключил радио и, чтобы снова не попасть под гипноз тумана, стал думать о нашем сегодняшнем госте. Его рассказ был невнятным и путанным, и я решил придумать для него историю, даже если она и не имеет ничего общего с реальностью. Поскольку я не знаю его имени, звать его буду просто Саблист.

*************************************

Когда в спортзале их школы открылась секция фехтования, Саблист туда пошел ради интереса вместе с друзьями – сразу человек 10 из их класса, мальчики и девочки, воспитанные на романах Дюма, пришли на первое показательное занятие. Раньше они фехтованием не интересовались, если не считать «дуэлей» сучковатыми палками. Рапиру он отверг сразу – легкая какая-то, несерьезная. Да и показательное выступление рапиристов разочаровало – выглядит, как обмен булавочными уколами, хотя из романов он знал, что это впечатление обманчиво, и укол острием настоящей рапиры может быть смертельным. Шпага слишком тяжелая, не для подростков. А вот сабля – самое то! Показательное выступление понравилось – серьезные мужчины в белых масках легко двигаются на некоторой дистанции друг от друга, выжидая удобного момента. Затем один бросается в стремительную атаку: красивый удар, другой парирует и тут же наносит ответный удар — очко засчитано!

Тренер, армянин Ашот Адамович Арутюнян (они его называли три-А) спуску им не давал – тренировочные бои были только в конце тренировок и рассматривались, как десерт, после изнурительной ходьбы «гусиным шагом», отжиманий, игрой на выбивание теннисным мячиком. У Саблиста получалось хорошо – врожденная реакция и аналитический склад ума позволяли ему успешно строить бой, что, в сочетании с неплохой физической подготовкой, быстро вывело его в лидеры группы. Три-А делал на него ставку и всячески толкал наверх. На городском уровне Саблист был уже завсегдатаем, зарабатывая очки, впереди светили первые национальные соревнования.

Когда стало понятно, что Саблист всерьез занялся фехтованием, его однажды пригласил к себе родной дядя и, заведя в кладовку, сказал «Бери, если нужно!». Там был старый комплект фехтовального снаряжения – полуистлевший защитный ватник, фехтовальная маска и сабля. Саблист и не знал, что дядя тоже фехтовал. Ватник можно было сразу выбрасывать, защитная сетка маски заржавела, и через нее было плохо видно – тоже отметаем. Зато сабля была невероятной! Сделанная в Венгрии еще до войны (интересно, какими путями она попала к нам?), она была не сравнима с тем казенным оружием, что он привык держать на тренировках – гарда блестела, а деревянная резная рукоятка сливалась с кистью руки в одно целое. Саблю он взял с благодарностью, зашкурил, отполировал – получилась конфетка. Три-А оружие одобрил, сказал, что рукоятка удобнее, а баланс лучше, чем у современных массовых сабель. На соревнованиях Саблист получал от этого еще и легкое психологическое преимущество – в первые секунды поединка противник отвлекался на эту бросающуюся в глаза необычную саблю, что позволяло захватить инициативу.

В тот осенний день были очередные соревнования районного масштаба, где Саблисту надо было просто войти в десятку, чтобы добрать нужные очки. Плюнуть и растереть. В раздевалке он был спокоен, и когда произошла мелкая перепалка с парнем из другой команды, это его не особо задело. С кем не бывает – не поделили удобный шкафчик, тот его обозвал нехорошим словом, исковеркав фамилию, Саблист тоже в долгу не остался. На том и разошлись. Но вот названы результаты жеребьевки, и Саблист должен сражаться со своим обидчиком из раздевалки. После первых же шагов на дорожке наш герой понял, что соперник слабый, опасности не представляет, и возникшее было напряжение спало. Тот бросился в атаку и сильно замахнулся. Саблист улыбнулся и даже показал язык (под маской все равно не видно) – замах выдает неопытного бойца, удар должен проводится незаметным движением. Парировать столь очевидно обозначенный удар труда не составило, и он тут же нанес контр-удар легким движенем кисти правой руки, которая продолжалась в виде сабли. Есть первое очко! И тут острая боль пронзила ногу, так что брызнули слезы и захотелось взвыть – это соперник, поняв, что его атака провалилась, ударил его по незащищенной ноге. Такой удар не засчитывается, и судья даже сделал предупреждение, да что толку – очень больно, и будет синяк. Что-то темное и густое выползло снизу и заполнило его сознание – он отомстит этому наглому обидчику, который его сперва обозвал и потом подлым запрещенным приемом заставил испытывать жгучую боль. Задача осложнялась – надо было не просто победить в этом бою, но и наказать противника. Тот теперь держался осторожно и в атаку не лез. Ну что ж, его это не спасет. Саблист выдвинулся вперед, сделал ложных замах справа, соперник купился и увел туда клинок для защиты, открываясь сверху. Саблист совершил молниеносный выпад и нанес сильный удар по плечу обидчика. В последнее мгновенье рука сама, без его официального разрешения, повернула клинок плашмя, тот изогнулся, захлестнул через плечо и больно приложил противника по незакрытой спине (такой запрещенный удар очень болезненный). Это и была страшная месть, согласно плану, разработанному в кипевшем темной обидой мозгу. И тут произошло то, что часто происходит, если полностью отдаться чувству мести. Удар оказался слишком сильным, венгерский довоенный клинок сломался, и острый обломок сабли наискосок распорол стеганный защитный жилет противника. Вся обида и жажда мести мгновенно исчезли, теперь Саблист с ужасом глядел на распоротый жилет, и в его широко раскрытых глазах отражалась страшная рана груди. Он помнил такое с детства, когда глубоко порезал руку – сперва была только белая аккуратно открытая рана, такая, как сейчас, а только потом оттуда хлынула кровь. Он зажмурил глаза, потом открыл их – ничего не произошло, крови не было, соперник не падал замертво с раскрытой грудью. Да, сломанный клинок взрезал защитный жилет, но до тела не дошел. Теперь он наконец-то мог вдохнуть свежий воздух.

Разумеется, его дисквалифицировали, что означало конец карьеры, тренер три-А прозрачно намекнул, что ему бы следовало переименоваться из Саблиста в кого-нибудь другого, например Горнолыжника или Пловца, освободив место для нового кандидата. Он был со всем согласен, готов понести любую кару, и только благодарил всех ангелов сразу за то, что защитный жилет оказался достаточно толстым.

******************************************

Да, историйка получилась явно высосанная из пальца – столько неправдоподобных деталей и невяжущихся друг с другом концов торчало наружу, что даже моя «копеечка» недоверчиво хмыкала и по-моему даже посмеивалась надо мной. А может причиной ее смешков были просто отсыревшие провода? Наверняка на самом деле все было гораздо проще, но чего только не придумаешь, чтобы не провалиться в светящийся океан с притаившимся беспощадным Кракеном… Да и настоящую историю Саблиста мы никогда не узнаем.

Даже самая деловая и суровая женщина тайно или открыто мечтает о романтическом свидании. Мужчины тоже не чужды романтике, но в силу давящих стереотипов и навязываемых им массовой культурой и женщинами же ролей, вынуждены это скрывать под маской. Это может быть суровый терминатор с трехдневной щетиной, который не разменивается на романтику и быстро овладевает женщиной в коротком промежутке между срочными делами (спасение человечества, продажа партии оружия или просто пивной мальчишник), или изысканный джентельмен с такой же щетиной, который романтичен и благороден, но только потому, что леди это нравится. Ни тот, ни другой романтиками не являются. Впрочем, за пределами киноэкрана и книжной обложки они и не встречаются. А если Вам такой попадется – попробуйте содрать с него маску и посмотреть, что под ней. Обычно под романтическим свиданием подразумевается ужин при свечах, беседа под полной луной (от себя замечу, что полярное сияние гораздо романтичнее полной луны), поход в театр на что-нибудь печально красивое и не слишком тяжелое. Отсутствие комфорта и тяжелая нагрузка на организм, как например горные восхождения повышенной сложности или сплавы по бурным рекам с риском для жизни, тоже могут быть романтичными, но только после некоторой тренировки. Но нет предела возможностям, если желание и фантазия.

В то солнечное и уже по-осеннему прохладное августовское утро я завершил утренние гигиенические процедуры со своей бежевой подругой – промыл ей глаза, залил воду в бачок омывателя, проверил колеса, и забежал домой выпить чашечку кофе. Кофе эспрессо я, когда могу, варю сам в кофеварке типа мокка, привезенной много лет назад из Италии, и только из итальянского кофе Illy. В Италии не растет кофе, как впрочем и в Финляндии, Германии, США и т.д., но итальянский кофе Illy – самый лучший. Хотя я готов допустить существование и других мнений. Я люблю, когда во рту долго сохраняется легкий вкус хорошего кофе. И тут зазвонил телефон. Это была моя хорошая подруга Оля, жена моего лучшего друга Миши.

Был у меня еще и другой лучший друг, дружили мы втроем еще со школы. Был, да сплыл. Как-то я ненароком узнал, что он флиртует с моей девушкой. Не знаю, насколько серьезно, насколько глубоко, да и знать не хочу. К девушке претензий быть не может – пофлиртовать с интересным, эрудированным мужчиной с благородно вытянутым лицом, печальным умным взглядом и томным неровным дыханием, намекающими на нелегкую судьбу — кто ж против такого устоит. Но вот для него тайком встречаться с девушкой своего друга — это было выше моего понимания… Если считать утверждение «Женщина друга для меня не женщина» истинным, то следующее утверждение является его логическим следствием: «Если она все-таки женщина, то он мне не друг». Ну что ж, он сделал свой выбор. С тех пор мы с ним не виделись, он не пытался наладить отношения, а я отвергал все попытки общих друзей нас помирить.

После обмена приветствиями и подтверждениями, что все в порядке и погода сегодня отличная, Оля сказала:

— Ты знаешь, что-то мне тоскливо. Миша уже полтора месяца в отъезде.

Точно, за суетой я забыл, что он укатил на пару месяцев на стажировку во Францию.

— Заходи вечерком к нам в гости, — предложил я.

— Знаешь, мне очень хочется чего-то романтического, а попросить некого, — она немножко помялась, а потом решилась, – Если я с кем другим пойду, я за себя боюсь, вдруг голова закружится… А с тобой мне не страшно – мы же сто лет друг друга знаем, да и ты же Мишин лучший друг.

Моя реакция была триединой, да простят мне возможное богохульство. С одной стороны, слова красивой женщины (а она таковой была) о том, что она не боится идти со мной на свидание, не вызвали большого энтузиазма. С другой стороны – это было одним из высших проявлений доверия в моей жизни. Ну и наконец, воспоминания о том, как я уже лишился одного лучшего друга, также не способствовали проявлению радости.

— А как же Миша? — острожно спросил я.

— А мы ему не скажем, — беззаботно ответила она, — он сам посоветовал мне развлечься как-нибудь. Ну пожалуйста, очень тебя прошу, мне действительно очень надо.

Похоже, ей действительно это было нужно. Патовая ситуация… И Оле не откажешь, и лишиться еще одного друга не хочется. Я решил, что Мише я потом все расскажу в любом случае, иначе как же я с ним потом водку пить буду и за жизнь разговаривать? А пока тянул время и пытался найти более-менее нейтральный вариант:

— А поконкретнее что? – спросил я и сам же принялся давать наводки, — Может в театр тебя сводить?

— Неее, не хочу, — не поддалась она, — надо что-то такое, романтическое, чтоб вспоминать можно было долго.

— В ресторан? – шел я по дорожке избитых ассоциаций, уже сочиняя на ходу легенду, в связи с пустотой в кошельке, что якобы забежал по делам к маме, которая меня накормила от пуза, так что сам я есть ничего не буду.

— Ты что-нибудь пооригинальней придумать можешь? – по-моему, она даже начала сердиться, — Помнишь, ты на спор килограмм мороженого в «Лягушатнике» ел? Я до сих пор помню.

— Эээ нет, — возразил я, посылая приказ успокоиться животу, который тоже, похоже, вспомнил то мороженое, — Я это тоже хорошо помню, больше на такое меня не купишь. Да и романтики там было не особо.

Задача была не из легких, но решить ее надо было быстро и желательно без потерь.

— Слушай сюда, — принял я командование на себя, — Я подумаю и перезвоню. Ладушки?

— Отлично, — Оля с радостью отдала инициативу, — Давай только сегодня, хорошо? У меня сегодня выходной.

— Отбой! – закончил я. – Жди зеленого свистка!

Пока мы разговаривали, кофе забулькал в мокке. Я налил его в чашку, взбил в стакане молочную пенку с несколькими крупинками сахарного песку и осторожно добавил сверху. Получился капуччино со сладкой пенкой – мое собственное изобретение и предмет особой гордости. Горячий кофе обжег язык, аромат – нёбо, мозг переключился на получение наслаждения от этого сочетания и рассылку бодрости по всем уголкам организма. А когда я с излишней старательностью соскребал ложечкой остатки пенки со дна чашки, он включился и отрапортовал «Решение готово!». Решение, рожденное в мозгу, вдохновленным хорошим кофе, было простым и неожиданным. Я вымыл посуду и набрал Олин номер.

— Собирайся! – сказал я, — На сегодня самая романтичная одежда будет джинсы, куртка, которую не жалко, и что-нибудь на голову, но только не соломенная шляпка.

— Класс! Мы поедем на пикник? – обрадовалась Оля.

— Нет, — загадочно протянул я, — Там увидишь…

 

Я собрал то, что было нужно взять с собой, вышел на улицу, похлопал «копеечку» по левому крылу и сказал «Ну что, подруга, сегодня мы едем на романтическое свидание. Ты уж не подведи, да и за мной там следи, чтоб я не подвел». И мы поехали за Олей.

Когда Оля подошла к машине, я понял, что она не совсем точно исполнила мои указания: курточка была новенькая и яркая, красиво уложенные волосы ничем не были покрыты. Зато я ей составлял хорошую пару – бесформенные джинсы, брезентовая анорака, старая бейсболка. И это она еще не видела, что в багажнике лежит две пары резиновых сапог.

— И куда это мы в таком виде? – она явно не одобрила мой прикид, — Ты уверен, что это будет романтично? Учти, прополку грядок или лесоповал я романтикой не считаю.

— О-о, — восхитился я, — Отличная идея, в следующий раз приглашу тебя вместе с Мишей к маме на дачу на прополку. А сейчас поехали. Если ты потом скажешь, что это было неромантично, я снова готов слопать килограмм мороженого.

И мы поехали, как нетрудно догадаться, по направлению за город. Оля еще разок попыталась взбрыкнуть «Ты же знаешь, я не люблю туристкую романтику, туман там и запах тайги». «Знаю» — буркнул я, и она больше ничего не пыталась выяснить. Это не значит, что мы ехали молча. Оля на меня вываливала свои успехи и проблемы, я спокойно пропускал это мимо ушей, иногда поддакивая, задавая наводящие вопросы или просто травил байки. «Копеечке», похоже, наш доброжелательный треп нравился, она не вмешивалась и бежала ровно, легко смягчая неровности дороги – ей вообще шоссе нравится больше, чем улицы, да и дорогу она знала, давно догадалась, куда мы едем.

Дорога заняла больше часа, но за разговорами время пролетело незаметно. Наконец «копеечка» свернула с шоссе направо, на грунтовую дорогу, заехала глубоко в лес и, слегка покряхтывая пружинами, остановилась на лесной опушке.

— Ну и куда ты меня завез? – оглянулась по сторонам Оля, — Под каким кустом романтику искать?

Я тем временем открыл багажник и вытащил две пары резиновых сапог. Одну пару протянул ей «Надевай. Шерстяные носки внутри». Оля пока еще ничего не понимала, но сапоги натянула. И тут из багажника торжественно появилась плетеная корзина с небольшим ножиком вертикально воткнутым между прутьями. Оля заглянула в корзину, убедилась, что она пустая, и удивленно спросила:

— Ты что, за грибами собрался?

— Почти угадала, — засмеялся я, — Только не «я», а «мы».

Да, это и была гениальная идея, навеянная кофейными парами – пойти за грибами. Место это я знал, погода стояла подходящая, в середине недели конкурентов быть не должно, в-общем, я ожидал неплохой урожай.

Поначалу Оля не выказывала энтузиазма, лениво ходила по тропинке и явно скучала, но найдя небольшую семейку белых грибов (по моей наводке) и несколько подосиновиков (совершенно самостоятельно), она вошла в раж, бесстрашно зарываясь в дикие заросли. Она вела себя совсем не так, как положено уважающему себя грибнику, который блюдет одно основное правило – не показать грибам, что ты в них заинтересован. Даже увидев красивейший гриб, ты не идешь прямо к нему, а слегка обходишь стороной, не выпуская однако из виду, чтобы не сбежал, как бы невзначай подходишь, и сохраняя каменное лицо, молча срезаешь. Оля все делала по-детски – едва завидев что-то похожее на гриб, она издавала боевой клич индейца, вышедшего на тропу войны, и бросалась на гриб в лобовую атаку прямо через подлесок. Ее радостные крики, означающие удачную находку, раздавались то слева от меня, то справа, то где-то впереди. Моей основной задачей стал уже не поиск грибов, а бег за Олей, чтобы она не потерялась. Через три часа, на подгибающихся ногах, мы вышли назад на полянку с тяжеленной корзиной, полной разных грибов. Сверху лежали какие-то мелкие, но ужасно симпатичные лесные цветочки – ума не приложу, где Оля их нашла, мне такие не попадались, а может я просто не туда смотрел.

Под бежевой крышкой багажника нашлись несколько бутербродов и термос с чаем, в который было добавлено чуть-чуть сахара и пол-лимона. Дожевывая колбасно-сырный бутерброд и запивая обжигающей бурой жидкостью с плавающими хлопьями лимона, Оля довольно сказала:

— Ладно, можешь не есть килограмм мороженого. Это самое романтическое свидание, какое можно придумать. И как тебе такое только в голову пришло?

Она по-дружески обняла меня. В «копейке» что-то предупредительно защелкало, но опасности не было. Назад мы ехали почти не разговаривая, ноги болели и ломило спину, но боль была приятная и почетная. Уже на подъезде к городу Оля задумчиво сказала:

— Спасибо, мне действительно понравилось. Это романтическое свидание на болоте я запомню.

— Кушайте на здоровье и заходите еще, — парировал я, — Романтика еще не закончилась, тебе еще целый вечер эти грибы перебирать и обрабатывать.

Вскоре приехал Миша, я забежал к нему поздороваться, послушать про заморские впечатления и, конечно же, получить гостинец. В качестве закуски к разговору Оля выставила на стол маринованные грибы.

— Ух ты, откуда грибочки? – обрадовался Миша.

— Из лесу, вестимо, — ответила Оля и улыбнулась, — Это очень рамантическая история. Я тебе попозже расскажу…

Смерть человека — это всегда трагедия, но уход собственной воле страшен стократно. Самоубийства подростков из-за несчастной любви или непонимания со стороны взрослых еще можно списать на неустойчивую психику и гипертрофированную реакцию при конфликте между внутренним и внешним миром. Когда проигравший сражение полководец пускает пулю в висок, или самурай совершает сеппуку, мы говорим — кодекс чести, и даже уважаем таких сильных людей. Но что заставляет вполне благополучного и состявшегося человека в среднем возрасте без всякой видимой причины сводить счеты с жизнью, да еще иногда прихватывая с собой самых близких людей, остается непонятным для остальных.Можно прочитать кучу книг и статей по психологии, где все разложено по аккуратным полочкам и калиброванным ящичкам, и все равно это приходит неожиданно для всех. Исследования продолжаются, и возможно когда-нибудь проблема будет решена.

Как-то был у нас с «копеечкой» случайный гость – молодой человек, спокойный и ничем внешне ни примечательный. Ехали молча, работало радио, взахлеб, с подробностями, пугая дедовщиной и издевательствами в армии. Гость вдруг сказал негромко: «Все так, но мне армия жизнь спасла». Увидев мой недоуменный взгляд, пояснил: «Я в школу в шесть лет пошел, и меня сразу после школы в военкомат загребли, раньше остальных. А когда я вернулся, из нашей команды только двое остались в живых. Не понимаешь? Ну да, что ж с вас, столичных, взять… В бандиты они все пошли, а куда еще пацану податься? А тут тачки, стволы, крутизна, бабло, девки пищат от восторга… А жили мелкие шестерки не больше года. Все на стрелках да разборках полегли. Говорят, Серый Димона замочил – в разных командах оказались, а потом и его порезали… Сейчас-то еще ничего, все не такой беспредел». Жизнь человека в моей стране никогда не была особо ценной, а в те годы вообще ничего не значила. Там, где миллиардные состояния делались за полгода, за 100 долларов или мобильный телефон могли убить, не задумываясь.

В начале 1990-х годов профессиональные психологи-психопатологи, которых мы про себя называли «психопаты», с удивлением узнали, что в развитой Германии и других благополучных местах, включая спокойную Скандинавию, уровень самоубийств среди трудоспособного здорового населения гораздо выше, чем в нашей стране, где все разваливалось на части на всех масштабах – от сверхдержавы до отдельно взятого подъезда. И они снарядили научную экспедицию в рассыпающуюся империю, чтобы понять, почему же люди здесь, в этом хаосе, не спешат расставаться со своей жизнью, которая ничего не стоит и никому, кроме мамы, жены и пары друзей не интересна.

Экспедиция прибыла на место и отобрала дюжину разнородных аборигенов для опытов. Тут были женщины и мужчины, молодые и не очень, семейные и одинокие, успешные и формальные неудачники, с высшим образованием и без оного – короче, с бору по сосенке, чтобы выявить группы риска. Вашему покорному слуге довольно случайно тоже повезло стать подопытной мышкой, став представителем большой социальной группы. К счастью обошлось без вивисекции, зато на подкормку нам выдавали по 100 дойчмарок в месяц – бешенные деньги. Выходит, бывает бесплатный сыр?

В первый раз нас, мышек, собрали в спортзале какой-то школы, где трое «психопатов» объяснили свои цели и интересы – выявить причины депресии и сиуцидных настроений в условиях социальных потрясений. Для начала они провели с нами занятие по основам аутотренинга. Ха! Эти наивные теоретики и не знали настоящих приемов поддержание себя в тонусе.

Затем задание — каждой мышке предложили прилюдно изложить свою самую важную проблему, предполагаемые способы ее решения, и что делать в случае неудачи. Проблемы у всех оказались какие-то несуразные, на повод для суицида явно не тянули. В-основном, все сводилось к занудно невыразительному рассказу о нехватке денег и попытках их заработать на второй, третьей, пятой работах и каких-то халтурах. Кто-то, ради оригинальности, пожаловался на неудачу в личной жизни, но вышло как-то неубедительно – похоже, его это не сильно волновало. И только у одного мыша, живущего в одной малогабаритной квартире не только с женой, но и с тещей, голос срывался в искренний надрыв. Впрочем, и тут все решилось просто – германский «сыр» в дойчмарках позволит им снять комнату в коммуналке, и проблема снята. Я тоже пробубнил что-то в общем русле мелких жалоб на непростую, но очень насыщенную жизнь. Что-то про памперсы, выходящий из строя телевизор – точно уже не вспомнить. В-общем, сеппукой не пахло… «Психопаты» были недовольны нашей неискренностью, подозревая в сокрытии истинных проблем, и выдали первое хитрое задание, чтобы обойти нашу замкнутость. Нам надо было вести дневник желаний и планов, каждый день записывая в аккуратную тетрадочку, заранее разграфленную, свои желания и планы на будущее, и этапы их осуществления. На этом и расстались.

Когда мы ехали домой, я сказал своей бежевой подруге, поглаживая карман, в котором лежали триста дойчмарок (аванс за три месяца вперед): «Ну что, можно жить. Сегодня гостей не возим. Семью подкормим, и тебе перепадет, я тебя не забуду!» В тот вечер мы с ней прокатились по городу в свое удовольствие, просто так, без цели. Впервые за много лет я просто побродил по Петропавловке — сверкающий золотом шпиль, освещенный низким солнцем, рельефно выделялся на фоне слоеного, живущего собственной бурной жизнью, серо-белого неба, и на него можно было любоваться часами. Потом мы проехали по набережным Невы и Невки. Я был пьян от внезапного ощущения свободы, невнятные мысли причудливо цеплялись одна за другую, я вываливал это на бежевую подругу, а она слушала и не перебивала. Может и не соглашалась, но не перечила.

«Смешные эти психопаты, — развивал я тему, — Что-то исследуют, тренинги, анкеты… Им интересно, почему мы, в этом турбулентном водовороте хаоса, не накладываем на себя руки, а их успешные граждане нет-нет, да и сосокользнут? Все же ясно – когда борешься за существование, свое и детей, не до мыслей о суициде. Для такого сильного поступка нужна сильная причина – какое-то серьезное событие. А отсутствие чего-то событием не является. Все четко и просто – надо вертеться, искать, добывать. Все зависит от тебя. Сегодня есть, чем накормить ребенка – хорошо, можешь спать спокойно. Если нечем – надо крутиться сильнее. Ты кому-то нужен, на тебя надеются. Пока ты нужен, ты не уйдешь в никуда. Каждый день – твоя маленькая личная победа. А у сытого бюргера все основные проблемы решены. У него все налажено, все работает, все по плану, и он чувствует, что никому не нужен. И тогда отсутствие или задержка очередного положительного события автоматически становится событием отрицательным. Но человек не может без проблем, и он сам создает себе новые. Хорошо, если это что-то осуществимое, типа Мерседес купить или построить уменьшенную копию Тадж-Махала из портновских булавок. Тогда это в его силах, он занят и иногда счастлив. Можно больным детям помогать, тогда тоже получается череда маленьких побед. А если он придумал проблему, которую решить не в состоянии: спасти мир или поймать идеальную любовь? Тогда-то у него и возникнут нехорошие настроения, когда он поймет, что разрешить эту проблему не в его силах. А если каждый прожитый день – это твоя победа, то и руки на себя не наложишь. Не там психопаты ищут. Если бы люди вешались от бытовой неустроенности, наши предки самоуничтожились бы в каменном веке.» А потом я купил «копеечке» новую обувку на задние колеса, взамен изношенной, и отличное масло. И кое-что себе в дом…

Разумеется, благие намерения рухнули. Заполнять дневник каждый день почему-то не получалось: дела валились как тяжелый мокрый снег в марте – пока разгребаешь один конец дорожки к дому, другой уже снова засыпан. Звонок от «психопатов» о том, что послезавтра семинар, застал врасплох. Пришлось за пару часов, силой отобранных у и без того не слишком длинного сна, сочинять свои планы и их поденную реализацию за последние месяцы. К тому моменту, когда мы снова ехали на собрание «психопатов», дневник был в идеально красивом состянии, хотя если бы кто вчитался, то затосковал бы уже на второй странице – записи блистали лаконичностью, но отнюдь не разнообразием. Дневник у меня забрали, и больше я ничего про него не слышал. Скорее всего он вошел в чью нибудь диссертацию по психологии единичкой в статистическом океане. Надеюсь, никто в него особо не вчитывался.

Когда я попробовал на семинаре высказать свои мысли о самоубийствах, «психопаты» меня быстро отшили, пригрозив изгнать из группы каждого, кто будет задумываться на эту тему. «Мышиное» дело – отвечать на вопросы и заполнять анкеты, а думать будут те, кому положено, в другом месте и в другое время.

Темой нового семинара была алкогербатерапия. Кто-то придумал, что подавленное состяние можно лечить настойками на травах, и на нас это надо было проверить. «Психопаты» вывалили на стол чемодан, полный маленьких гомеопатических бутылочек, наполненных настойками разных трав на спирту. Каждому из нас досталось по несколько бутылочек. В случае хандры, усталости или апатии надо было выпить 4 капли настойки и записать эффект в опять же заранее разграфленную книжечку.

Хандра навалилась в тот же вечер. Не то, чтобы была какая-то особая причина, но семинар, реакция «психопатов», да даже и аванс в дойчмарках, выданный для подкрепления научного энтузиазма, оптимизма не вызвали. Деньги были тут же потрачены на латание бюджета, включая обновки для «копеечки», но вместо вздоха облегчения мысль о дойчмарках вызывала горечь. В голове незаметно росло сознание обмана «психопатов», немецких налогоплательщиков, себя самого. В-общем, типичный беспочвенный легкий депрессняк. Четыре капли из первой бутылочки с нечитаемым немецким названием легли под язык и сгинули, как в прорве – никакого эффекта. Еще четыре капли – туда же, потом еще, и еще… И вот эффект проявился – стало отпускать, тяжелые мысли, бешенно плясавшие в голове и норовившие проломить темя изнутри, утихомирились. Все еще под воздействием «психопатов» я попытался подумать о самоубийстве, и меня разобрал смех – настолько несуразны были все мои мелкие неурядицы. Видимо засмеялся я вслух, ибо жена пробормотала сквозь сон что-то неодобрительное про ночное пьянство в одиночку. Я отправился спать в умиротворенном настроении, но перед этим записал в книжечку «Подавленное состояние. Принял четыре капли – не помогло. Продолжил принимать до достижения положительного эффекта.» Вообще-то эти травяные настойки мне не очень понравились – у них резкий и горький вкус, коньяк лучше.

Третий семинар был совсем короткий. «Психопаты» объявили, что программа сворачивается – то ли они все уже поняли, то ли деньги кончились. Нас поблагодарили за вклад в мировую науку и отпустили назад, в реальный мир. Мы с «копеечкой» слегка погрустили, что кончился заработок на любопытстве немецких психологов. Хотя с другой стороны, мне было немножко стыдно за свою не совсем добросовестную работу на скрупулезных исследователей. Да и легкие деньги обычно не бывают впрок. «Копеечка» была несогласна с таких взглядом – ей нравилась новая обувка и свежее хорошее масло. Ну так ведь это же не ее совесть грызла…

Русская невеста

Пожалуй, самое ценное, что есть в России, это женщины. Они могут быть разными, русские женщины, простыми или изысканными, большими или маленькими, рыжими или русыми, но есть общая черта – у них душевное преобладает над материальным, а способность, а иногда и прямо-таки тяга, к самопожертованию бросается в глаза. Ну скажите, кто еще может тянуть пьянчужку-мужа на себе всю жизнь только из-за того, что когда-то давно он, еше не совсем спившийся, сказал, что любит ее и, даже рискуя быть оштрафованным, украл с клумбы несколько чахлых тюльпанов и гордо подарил ей. И неважно, что с тех пор он ей больше ни разу цветов не дарил, и не обнимал ее лет 15, но за те несколько разлохмаченых тюльпанов она ему прощает все и навсегда. Русская женщина пока еще не испорчена тлетворным влиянием феминизма, и вполне удовольствуется целью жизни удачно (знает ли кто-нибудь, что это такое?) выйти замуж. Есть, конечно и исключения среди женщин, особенно среди молодых и образованных, но в те времена, о которых мы рассказываем, их было немного. Слава о русских женщинах гремит по всему миру, и многие потенциальные женихи, уставшие от претензий эмансипированных фемин, обращают взор на малопонятную страну, где живут удивительные люди. Сайты знакомств и брачные агенства процветают, предоставляя за скромную мзду возможность и тем, и другим поиграть в лотерею под названием – найди свое счастье, если сможешь. А какое отношение все это имеет к нам с «копеечкой»? Да самое прямое!

Весенним утром, когда остатки снега на газонах прямо на глазах серели, сжимались и растворялись в ярких солнечных лучах, мы с «копейкой» выехали на охоту. Практически сразу нам повезло: голосовал «новый русский». Он сел к нам и велел «Давай, шеф, ну улицу УУУУ и можешь особо не гнать». Вполне по моде, на нем был малиновый пиджак, золотой перстень, закрывающий целую фалангу на пальце, и мобильный телефон с короткой и толстой антенной, торчащей из кармана. Золотой цепи с «гимнастом», популярной в те годы, на шее не было. Несмотря на стандартную квадратную фигуру, голову без шеи, и короткую стрижку «чтобы противник в бою за волосы не схватил», что-то в нем было привлекательное. Весь этот прикид был для него не более чем обязательная униформа, чтобы можно было определить его статус – наверняка он был не ниже полковника. Тяжелый и серьезный взгляд сразу отличал его от той шпаны, которой все кругом кишело.

Мы поехали, «копеечка» покряхтывала амортизаторами на непрерывных неровностях улиц, но пока ничего не говорила. Гость осмотрелся и спросил:

— Слышь, а чем ты ваще занимаешься, кроме того, что «бомбишь»?

— Ну так, — начал мяться я, — В институте я.

— Студент, что ли? Чему учишься?

— Да нет, — допрос меня начал разражать, поэтому я вывалил все сразу, — я научный сотрудник, кандидат физ-мат наук, занимаюсь физикой космоса.

— Слышь, физик, — вдруг выдал гость, — Хочешь на меня работать?

— Как это? А что делать надо? — не понял я.

У меня уже был опыт работы программистом в ресторане, платили там не очень, зато обедом из вкуснейших остатков кормили бесплатно. Та халява кончилась, когда помощница бухгалтера и по совместительству племянница директора умудрилась нажать такую комбинация клавиш на клаиватуре, что программа схлопнулась, не сохранив данные за день, что было в принципе невозможно. Такую работку я был бы непрочь повторить.

— Будешь моим доверенным человеком. Сейчас трудно найти кого-то, кому можно доверять, а ты с высшим образованием, да еще и физик, не обманешь. Платить буду хорошо, за доверие.

Логика была странноватая, хотя наверное правильная.

— А что делать-то надо? — что-то меня беспокоило.

— Да, фигня, иногда отвезти пакет, куда скажу – там важные документы, нельзя кому попало доверить. Стольник баксов за поездку.

Ого – это была почти моя месячная зарплата. В голове у меня замигала красная лампочка и раздался сигнал тревоги, да и «копейка» начала дергаться, привлекая мое внимания. «Спокойно, мой бежевый ангел» сказал я ей, а гостю ответил:

— Извините, не могу.

— Ха, умный, да? — усмехнулся, сверкнув золотым зубом, гость и добавил, — Тогда другую работенку, попроще.

— Нет, — сказал я, — спасибо, мне не нужна работа.

— Да ты не ссы! — хохотнул гость и похлопал меня по плечу громадной ручищей, которой он мог бы просто взять меня за голову, как мячик, и приподнять. Наколок на его пальцах я не заметил.

— Эта работа тебе понравится. По-аглицки соображаешь?

— Ну, немного.. — оторопел я.

Неужели через границу пакеты возить?

— А много и не надо. — заржал он.

«Копеечка» перестала кряхтеть и внимательно слушала, готовая в любой момент меня предупретить.

У нашего гостя, который занимался непонятно чем и имел через это много денег и неприятностей, была дочка 19 лет, которая чему-то где-то вроде бы училась. А он очень хотел ее отправить за бугор. «Не хочу, чтобы она здесь, в этой …..аной стране жила. Сама ничего делать не умеет, а если что со мной не так пойдет… Мне-то хрен с ним, а ее жалко» И не придумал он ничего лучше, как пристроить дочку в самое дорогое агентство знакомств, чтобы найти американского жениха — «Я знаешь, сколько баксов туда запихал?». Там дочке составили описание, подретушировали фотографию, и выпустили в полет. Довольно быстро нашелся жених, американец лет 30-ти, с виду вроде ничего. Он и письмо барышне прислал, заплатив агентству за адрес. В-общем, все идет по плану, да вот непредвиденная загвоздка вышла – письма-то он пишет по-английски. Осознав ополошность, наш гость нанял дочке учителя английского, который обещал за пару месяцев обучить ее языку (ох, не завидую я тому учителю). А пока надо заняться письмом – перевести его на русский, а потом перевести назад ответ. «Идет!» согласился я, мой ангел вроде тоже не возражал.

Письмо оказалось у него с собой – четыре небольших странички рукописного текста и парочка вложенных фотографий, которые мне было видеть не положено.

— Сколько тебе нужно времени, чтобы его перевести?

— Минут двадцать — прикинул я.

— Значит так, — взял на себя командование заботливый папаша, — Сейчас я пойду по делам, меня не будет полчаса. Ты переведешь письмо, запишешь перевод, и нормальными буквами, чтоб я понял, а потом отдашь мне. Никуда не уезжай, понял?.

Я кивнул в ответ. Через 5 минут мы приехали к какому-то подъезду с железной дверью без вывески, он оставил мне письмо и ушел. Я начал читать – американец восхищался русским искусством и мечтал найти русскую девушку, которая читает Толстого и Достоевского, наигрывает на рояле Чайковского, и запивает все это чаем из самовара. Он работает в библиотеке, любит итальянскую пиццу и самостоятельно изучает русский язык, чтобы обсуждать со своей невестой стихи Пушкина. Он уже знает, как сказать по-русски Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Тут я спохватился – не на чем было записать перевод, ручка-то в «бардачке» всегда валялась, а бумаги не было. Я покопался в своей сумке и нашел парочку завалявшихся листов из черновика диссертации, и на обратной стороне написал все, что американец хотел сообщить своей русской невесте. Некоторых слов я не знал и придумывал на ходу, чтобы вписывались в контекст. Потом я отдал заботливому папаше письмо его будущего зятя, оставил бумажку со своим телефоном (на всякий случай рабочий номер) и именем, получил очень неплохой для получасовой непыльной работы гонорар, и укатил по делам.

Звонок раздался на следующий же день.

— Слышь, это я, — раздалось в трубке.

Я узнал его сразу, но решил помучить, хотя и было страшновато:

— Кто я?.

— Это Серый, ну Сергей это, Михайлович — чувствовалось, что Серый с трудом вспоминает свое отчество, — Ты мне вчера письмо переводил.

— Добрый день, Сергей Михайлович! Все в порядке? — поинтересовался я, хотя если бы все было в порядке, звонить бы он не стал.

— Проблема есть, — сообщил он и, видимо услышав, что у меня прервалось дыхание, добавил, — да ты не ссы, все хорошо, надо ответ написать.

Через полчаса я подъехал к той же двери, он вышел и сказал «Слышь, брат, выручай. Дочка у меня в мать — послала меня с женихом, не хочет к такому придурку ехать, и писать ему не хочет. Короче, ты пока америкосу отвечай, как будто ты – это она». Я не очень понял, решил уточнить – я же должен согласовывать письмо с ним по-русски. Он рассердился: «Ты тупой, что ли? На кой … мне эти сопливые письма читать? Тебе надо сделать, чтобы он ее пригласил в Штаты, но чтобы сам не приезжал, а я дочку уломаю. Уууу, дура!». Вроде сердился он все-таки не на меня. Он дал мне гонорар и велел принести завтра ответное письмо, и чтоб аккуратно написано.

Вечером меня терзали муки творчества – нелегко перевоплотиться в 18-летнюю благородную девицу, как ее представляет себе американский библиотекарь. Что-то я из себя выжал(а) – про Большой театр и про Рахманинова (немножко тяжеловато для кисейной барышни, но ничего), поругал(а) современную «так называемую музыку». С музыкой я попал в самую точку – в следующем письме он долго поносил современную эстраду. Спросил(а), что наиболее достойно из американской литературы. Расписал(а), как красиво встречать белые ночи над Невой, стоя на набережной и наблюдая за разводкой мостов. А вот это была ошибка – у него даже промелькнула мысль приехать, но я ее в корне загасил(а).

Я вел двойную жизнь – мое обычное дерганное существование и суетная забота о хлебе насущном иногда прерывалась, и я превращался на вечер в странную идеализированную барышню, существующую только в воображении американского библиотекаря. Мы с ним вели изысканные беседы без содержания, он никогда не спрашивал о практических деталях, не просил прислать фотографии. Я относил письма Сергею Михайловичу и получал свою мзду, довольно существенную. Когда приходил ответ из Америки, он звонил, и я забирал письмо библиотекаря. В третьем письме я уже напрямую намекнул(а) о встрече, жених начал свыкаться с этой мыслью (а о чем он вначале думал?), Поначалу мне это было забавно и интересно, а потом стало жалко этого библиотекаря. Я преставлял его, сидящего одного в громадном зале вечером после закрытия, и общающегося в письмах не с реальным человеком, а всего лишь с плохим отображением его собственных фантазий, преломленных через мой мозг. По сути, он общался с самим собой, и это замыкало круг, изолирующий его от мира. Поэтому, когда мне опять позвонил папаша и сказал:

— Слышь, это Сергей, ну Михайлович. Все, конец, не будет больше писем, — я не очень огорчился.

— Почему, что случилось? — все-таки поинтересовался я.

— Не твое дело, — отрезал он, а потом неожиданно вполне по-доброму сказал, — Спасибо тебе!

Больше я его не видел, что стало с библиотекарем тоже не знаю.

Мы все играем роли: успешный профессионал, послушный ученик, заботливый отец, бесшабашный хулиган – в зависимости от декораций ту или иную роль, а иногда и несколько сразу. Но любая роль – это отражение кого-то другого. Но не могут же все быть отражениями – даже в самом сложном зеркальном лабиринте должно быть что-то настоящее, чтобы заполнять все своими отражениями, иначе будет только мрак. Кто они, те, кто многократно отражаются в других? За ролями трудно познать себя – какой ты есть, и есть ли ты вообще, настоящий и искренний? Может ты только нагромождение ролей, как капустных листьев, а внутри – нету кочерыжки, и ты уже не капуста, а салат? Не знаю, но среди листьев моего кочана есть довольно необычный — роль русской невесты.

Принцесса

 

«Копейка» больше похожа на белого коня, чем я на рыцаря. Хотя она конечно не очень белая, и совсем не конь. Тем не менее, нам довелось принимать в гостях принцессу. Сертификат о принадлежности к королевской семье я не спрашивал и на кровать с горошиной не укладывал, да и маленькой золотой коронки, странным образом не падающей с пышной прически, у нее не было, как впрочем и самой прически, равно как и кружевного платья пастельных тонов или, наоборот, рваного и запачканого золой сарафана. В общем, на принцессу из детских фильмов или взрослых сказок она никак не походила. Так что приходится верить на слово, что наша гостья была настоящей принцессой.

Изображать рыцаря на белом коне нам пришлось не случайно. Если кто-нибудь верит, что можно познакомиться с принцессой просто на улице, то – увы, такое бывает только в сказках. В реальности принцессы на улицах обычно не встречаются. Хотя с другой стороны, каждый может встретить свою личную принцессу, если не будет требовать, чтобы она была при этом еще и законной дочерью короля. У нас было наоборот – членом королевской семьи наша гостья была, но моей личной принцессе и в подметки не годилась.

Меня накануне на работе вызвал начальник и сказал:

— Ты у нас единственный автовладелец, который может несколько слов связать по-английски, так что будешь обихаживать нашу гостью из дружественной, но враждебной страны.

— Яволь, геноссе! — неудачно пошутил я.

Мой начальник, попавший в знаменитые ученые по линии парткома и Первого Отдела, таких шуток не ценил. Он очень нехорошо на меня посмотрел, пошлепал губами, и наконец решив не обращать внимания на идиотские шутки распущенной молодежи, повелел:

— Завтра в десять часа заберешь ее из гостиницы, покажешь город, и к трем часам привезешь ко мне в кабинет.

Я усилием воли запихнул назад сидевшее на языке и уже готовившееся выскочить прямо ему влоб «Yes, sir!», и пробурчал что-то типа «Угумс». Когда я уже выходил, он видимо все-таки решился меня предупредить:

— Ты там того, смотри. Она все-таки принцесса.

Я по-баскетбольному, левым плечом вперед и вниз, на полусогнутых ногах, развернулся:

— Как принцесса? Настоящая?

— Вроде да, — не очень уверенно сказал начальник, и тут же перехватил инициативу, — Но к нам она приехала, как научный коллега, и ее феодальное прошлое к делу не относится.

В этот вечер я подогнал «копейку» к водяной колонке и вымыл, хотя ее родной цвет был еще вполне различим под пыльными разводами. А уж когда я достал щетку и начал сметать пыль в салоне, выгребая мелкий мусор из-под сидений, а потом влажной тряпкой стал протирать «торпеду» и ручки, у нее чуть фары от изумления не выпали.

— Тебе придется завтра изображать белого коня, — объяснил я, — у нас в гостях принцесса. Повозим по городу, а буде появится дракон, придется ее защищать.

На следующее утро мы были в фойе гостиницы. Вернее в фойе был только я, а «копеечка» ждала снаружи. Не могу сказать, что чистота ей шла – ржавые пятна и боевые раны сразу бросались в глаза, но возить принцессу в грязной карете было бы еще большим позором. Я разглядывал всех входящих и выходящих и пытался вычислить принцессу. Вот благородная дама лет преклонных, в мехах и драгоценностях – наверняка она! Но та взяла под руку какого-то сухонького джентельмена и вышла. Не то, сообразил я, моя принцесса навряд ли будет в мехах и брильянтах – как-никак «научный коллега». Меня кто-то окликнул по-английски:

— Простите, я НН, Вы не меня ждете?

— Да, мне Вас ожидающий — перепутал я все слова.

Она совсем не походила на персонажа сказки – крепко сбитая женщина спортивного вида и не очень определенного возраста между 25-ю и 40-а годами, с толстенькими ляжками и ягодицами, внатяг распирающими потертые джинсы, одноцветный свитер с каким-то известным всем, кроме меня, логотиом, и короткая прическа неопределенной формы над немного веснушчатым широким лицом без макияжа. Дааа, не такой а представлял себе европейскую принцессу.

— Добро пожаловать в наш город, — я наконец-то включил в своем мозгу языковой центр, и слова стали более-менее оправильно цепляться друг за друга, — У Вас есть пожелания, что посмотреть, или Вы доверитесь мне, как гиду?

— В Эрмитаж я пойду завтра, а сейчас можете показать мне город? Я столько про него слышала и читала… — сказал принцесса, и голос ее, приятный и низковатый, тоже не соответствовал моим представлениям о принцессах.

— С удовольствием, — ответил я, и мы вышли.

Мне показалось, что она слегка поморщилась, поняв, что ей предстоит быть гостьей моей боевой подруги, но, в отличие от принцессы на горошине, она и виду не подала, что ожидала увидеть Роллс-Ройс или хотя бы Мерседес. Она села на переднее пассажирское сиденье, и мы поехали по немного пыльному, но в то утро очень солнечному городу. Я показал ей много чего – Исаакиевский собор и памятник Пржевальскому, Петропавловку и Смольный собор, прокатил по Невскому и по мостам. Иногды мы выходили, я что-то рассказывал и видел, что ей нравится мой город. Мы ехали по Выборгской набережной довольно быстро, я что-то увлеченно рассказывал, и вдруг увидел боковым зрением, как из под колеса грузовика вылетел камешек, совсем маленький. Он медленно поднялся в воздух, завис там ны высоте полутора метров, и вдруг стремительно рванулся и ударил прямо в лобовое стекло, норовя попасть в голову принцессе. Ему бы это удалось, если бы не «копейка», которая приняла удар на себя. Раздался хлесткий, как выстрел, удар, по стеклу разбежались трещины, но оно выдержало. Принцесса запоздало дернулась, закрыла лицо руками, а потом едва дыша, спросила:

— Что это? Покушение? Что делать?

— Ерунда, — бодро ответил я, проклиная камень, грузовик, принцессу, ведь моей бежевой подруге разбили лицо, — просто случайный камень.

— Я проголодалась, — сказала принцесса, — можно где-нибудь поесть?

Мы зашли в кафе, я пытался было ее угостить, но она наотрез отказалась, да еще и норовила угостить меня. Я не очень убедительно соврал, что недавно ел и что с удовольствием выпью потом кофе. И я-таки сумел ее уломать, что кофе я ее угощу, а то она не сумеет заказать правильно. Немного, полагаю, найдется людей, которые могут похвастаться, что пили кофе с принцессой. А уж таких, которые угощали принцессу кофе, наверняка почти совсем и нету. Так что я страшно горд!

Сидя в кафе, я наконец-то решился:

— Простите, а Вы настоящая принцесса?

Она на полном серьезе начала объяснять:

— Да, мой дед… двоюродный брат… до Второй Мировой войны… женился… А вот кузена…

Мне стало скучно, и я (ох не привили нам хороших манер в обращении с принцессами) перебил:

— А драконы бывают?

Тут она вдруг совсем по-детски засмеялась:

— Конечно, а кто ж, по-Вашему, камень в меня бросил? Это Дракон, он давно за мной охотится.

Смех ее, неожиданно высокий и переливчатый, вполне подходил сказочной принцессе. Я засмеялся в ответ:

— Так выходит я принцессу от Дракона спас?

— Выходит, что так, — согласилась она и добавила, — А спасителю полагается награда.

На секунду у меня мелькнула мысль, что сейчас она меня поцелует, и я в кого-нибудь превращусь (только бы не в лягушку…). Но когда я сфокусировал взгляд, то увидел, что она роется в сумочке и ищет что-нибудь, что можно подарить без особого ущерба. Наконец она, с истинно королевской торжественностью, вручила мне шариковую ручку Peliсan, а глаза ее сверкали улыбкой – ей нравилась эта игра.

Потом я отвез ее в Институт, и больше никогда не видел. Но то, что мне довелось защитить принцессу от Дракона (ну, вообще-то, я тут не при чем, это все моя боевая подруга) и угостить кофе (а вот это уже я сам), приподнимает меня над окружающими, хотя они этого и не замечают. Тот почетный подарок и сохранил, хотя найти уже давно не могу. А «копейка» долго еще бегала со шрамом на лице, на память о Драконе, пока я не поменял ей лобовое стекло.

Гуру

 

Шел средней тяжести дождь. Пока не затяжной – всего четвертый день. Все было серое, сырое и низкое – низкое небо, прижатые к земле дома, спешащие приземленные люди. Да и моя «копеечка» пошаливала – видимо, сырость в карбюраторе давала себя знать. Я поглаживал ее по рычагу переключения передач и успокаивал, не очень-то сам веря своим словам – ну потерпи, милая, послезавтра обещают солнце. Она терпела, умница, только иногда постанывала.

Небольшая фигура в куртке с капюшоном стояла на тротуаре, неуверенно голосуя. По тому, как человек голосует, опытный «бомбила» может кое-что сказать о нем. Этот очевидно был неопытным пассажиром. Мы притормозили, он приоткрыл переднюю дверцу и назвал адрес на Гражданке. Это было недалеко от моего дома, и я, стараясь изобразить недовольную физиономию, с радостью согласился.

— Сколько возьмете? — поинтересовался он, явно не собираясь торговаться.

— 250 пойдет? — по-одесски, вопросом на вопрос ответил я.

Это было очень по-божески, существенно ниже обычной цены, но заряжать не хотелось. Он не ответил, просто захлопнул переднюю дверцу, открыл заднюю, и сел на заднее сиденье. Это мне понравился, я обычно тоже в такси сажусь сзади.

Гость был невысокий и сухощавый, но в нем чувствовалась сила. Если бы я охотился за сокровищами и, преодолев все препятствия, дошел бы до финала, где только он один стережет волшебную пещеру, я бы, наверное, все бросил и вернулся бы домой, но с ним связываться бы не стал. Он не был настроен разговаривать, я в такую дождливую погоду тоже предпочитаю молча мечтать. Поездка предстояла серая и молчаливая. Стоя в пробке на мосту, я в зеркало заднего вида разглядел его большую спортивную сумку и от нечего делать пытался прочитать зеркальную надпись на сумке. «Айкидо» получилось наконец у меня. Это слово я знал — восточное единоборство. Айкидо занимался мой брат, который уверял меня, что это не столько боевое искусство, сколько философия, стиль жизни. Ничего себе философия – ногами махать!

— Простите, — спросил я, — Вы айкидо занимаетесь?

— Да, — неохотно согласился он.

— А у меня брат тоже занимается, — ляпнул я.

— Ухмс, — пробурчал гость, впрочем без особого раздражения.

— В клубе на Удельной, — решил я уточнить, на всякий случай.

— Как зовут? — спросил гость.

— А-а, нормальный парень, но отвлекается, — отозвался гость, когда я назвал имя брата. Применив дедуктивный метод, который не посрамил бы и Майкрофта Холмса, я вычислил, что мой сегодняшний гость никто иной, как тренер в команде брата. Брат всегда отзывался о нем с обожествляющим восхищением — тренер был мастером своего дела, чемпион России, Европы и вроде бы чего-то еще покрупнее, и обладатель пояса какого-то высшего цвета (я всегда был дальтоником по части цветовых различий поясов, штанов и лампасов), но кроме того он был Гуру. Он не только учил махать в нужной последовательности ногами и руками, но и учил подростков, как правильно смотреть на жизнь. Ученики его боготворили… Ха, думал я, я тоже боготворил своего первого тренера по фехтованию, когда был подростком. Но чемпион Европы и обладатель пояса нужного цвета – это вызывает уважение, профессионалов я люблю.

Машины впереди тронулись, мы наконец-то проскочили бутылочное горлышко Кировского моста, я тут же свернул направо к «Авроре», и через минуту «копейка» выскочила на относительно свободную набережную, где резво побежала, объезжая, а иногда, если я не видел, перепрыгивая колдобоины на проезжей части. Расслабившись и положившись на бежевую подругу, я осторожно подошел к теме, которая меня давно интересовала.

— Скажите, — допытываться было неприлично, мне было стыдно, но вопрос рвался наружу, — Вы мастер боевых искусств, Вам приходится их применять на практике?

Гуру улыбнулся, добро и жалостливо, как если бы увидел маленького котенка, гоняющегося за солнечным зайчиком:

— Нет, никогда.

Поняв, что я ничего не понял, он улыбнулся уже совсем доброжелательно и пояснил

— На меня никто не нападет, и я ни на кого не нападаю.

С первым утверждением я согласился полностью – наверняка не только я чувствовал, что связываться с ним не стоит, но второе вызвало неоднозначную реакцию.

— Ну, предположим, — разгорячился я так, что чуть не вылетел на красный свет, спасибо «копеечка» подтормозила, — Вы идете вечером домой, никого не трогаете, заходите в подъезд, а там трое подонков женщину грабят. Вы же вмешаетесь?.

— Нет, — спокойно, все так же улыбаясь, ответил Гуру, — Это невозможно.

— Что невозможно? – изумился я и, по-моему, даже бросил руль, если бы бежевый ангел нас не охранял, то точно уже воткнулись бы в столб, — Вы бы не стали вмешиваться?

— Да нет, — видно было, что я далеко не первый, которому он пытается это объяснить, — Такая ситуация невозможна.

Я обалдел:

— Как это невозможна? Ды Вы знаете, сколько кругом грабят, насилуют? Вот недавно секретарша нашей лаборатории шла вечером домой….

Он меня перебил, не грубо, но властно:

— Я все знаю, но Мастер никогда не окажется в ситуации, когда кто-то его к чему-то вынуждает. Ваш брат пока может быть вынужден спасать женщину, но если он станет Мастером, то это станет невозможным. Около меня не станут насиловать или убивать. Боюсь, что Вы не поняли… — он явно не собирался продолжать этот странный разговор. Я хотел было возразить, открыл рот, повернулся к нему. Но тут (спасибо, «копейка», ты опять меня выручила) мы попали колесом в яму, и мне пришлось вцепится в руль. Выравнивая траекторию, я вдруг осознал, что Гуру не несет чушь, как я думал секунду назад.

— Это вроде как хороший водитель не тот, кто лихо баранку крутит и быстро ездит, а тот, кто в аварийные ситуации не попадает, чувствует их заранее и ликвидирует до возникновения? — я вспомнил, что мне говорил давно отец.

Гость с интересом посмотрел на меня в зеркало заднего вида, но ничего не сказал. Я сконцетрировался на дороге – уже были сумерки, а уличные фонари еще не зажглись, ямы были плохо видны. Через несколько минут он вдруг сказал:

— Можно и так, если тебе так понятнее.

От этого неожиданного «тебе» вместо «Вам» меня пронзила гордость, как будто я экстерном сдал очень важный экзамен. И тут я вспомнил один случай из моей предыдущей жизни.

 

**********

Как-то, будучи в байдарочном походе на Урале, мы зашли в одну деревеньку подкупить свежих продуктов. На выходе из магазина к нам подошла группа местных парней. Их главный сказал:

— Давай-ка отойдем за угол, мы вас бить будем!

— За что? – удивились мы.

— Акцент у вас московский, а мы москвичей не любим, — пояснил главарь.

Слова о «московском акценте» показались нам, мнящим себя питерскими интеллигентами, забавными, и мы хихикнули.

— Мы из Ленинграда, туристы, я – Слава, — представился за всех наш руководитель.

— А нам пофиг, не тяни давай, — и местные стали нас окружать.

Страшно не было, их было чуть больше, но и мы не ботаны задохлые, и к тому же был среди нас Миша – борец, мастер спорта, чемпион города. К тому же драка явно затевалась просто ради развлечения, с обычными правилами – драться до крови, лежачих не бить, и т.д. Ну что ж, драться так драться!

Дрались без энтузиазма, хаотично – много беготни, шума и пыли, но пока без повреждений. Мы старались держаться вместе, обороняясь. Сами не нападали, но если на кого-то из наших наседало более одного противника, сразу бросались на помощь и оттесняли лишних. И вдруг я заметил, что наша главная сила – чемпион Миша стоит в стороне, сложив руки на груди. Предатель — он же один мог раскидать всех нападавших! Кто-то из местных ринулся на Мишу, но тот схватил его под мышки, приподнял над землей, как Геракл Антея, и секунд через десять опустил. Антей молча побрел прочь с застывшим на лице изумленным выражением обиженного ребенка. Еще один нападающий замахнулся на Мишу, но его кулак был пойман Мишиной рукой на лету. Драка затихла, все смотрели на Мишу.

— Ну, вы того… извините… – потупившись, сказал главарь.

— Ладно, — ответил Слава, — Нам двигаться пора.

— А давай выпьем, — придумал главарь, — Сейчас у Валька-продавщицы купим.

— Нет, спасибо, нам сегодня еще 10 километров проплыть надо.

— А мы вас на моторке дотащим, — местные уже, похоже, подружились с нами.

— Сами грести будем, — в первый раз подал голос герой сегодняшней битвы Миша.

Новые друзья проводили нас до реки, велели, если где еще будут приставать местные, говорить, что мы друзья Витьки из Идельбаевки, и обещали вечером заглянуть в гости на моторке, хотя к нашей радости обещания не сдержали…

**************************

— Этот Михаил на верном пути, — прокомментировал мой рассказ Гуру.

— Ну да, — у меня кое-что начало проясняться в голове, — Если бы он ввязался в драку, неизвестно, чем бы все кончилось, да? А так само затихло. А могло ведь вообще не начаться…

Гуру согласно кивнул. Оставшуюся часть пути мы промчались быстро по полупустым проспектам. Когда приехали, я хотел было отказаться от денег, но понял, что если он дает, надо взять. Я негромко сказал:

— Спасибо, Гуру!

Он усмехнулся и захлопнул дверцу, а потом мне показалось, что подмигнул мне. Хотя, навряд ли, было довольно темно, и разве Гуру может подмигивать?

 

Когда мы подъезжали к гаражу, я спросил у «копеечки»

— Я же хороший водитель, правда? Я же тебя в аварийиные ситуации не загоняю. «Угурррр» — согласно проурчала она, делая вид, что не было случаев, когда она чудом спасала нас обоих. Но это было давно, до того, как я встретил Гуру. Теперь-то я знаю, как стать мастером.

Ржавеет ли старая любовь?

 Однажды, коротая вечер в финской гостинице, я листал рекламную брошюрку на русском языке. Вообще финны очень смешно пишут по-русски, грамматически правильно, но слова часто складываются в нестандартные сочетания, вроде «Мимо нас легко можно проехать на машине, но в нас можно и попасть» или «Доброго преночевания, у нас вы все передохнете!» (попробуйте в последнем слове менять ударение между третьим и четвертом слогом). Одна подпись под фотографией со счастливой пожилой парой гласила «Старая любовь не заржавела, время лишь ласково патинировало ее». Вопрос о коррозиоустойчивости любви меня волнует давно, и эта теплая и уютная фраза проникла мне в самые глубины души и там удобно устроилась навечно. Не претендуя на детальный анализ вопроса, мы с «копейкой» оказались свидетелями одного очень частного случая «ржавчины», который, я надеюсь, не типичен.

Таких гостей мы любим – мужчина лет 35-ти, одетый без претензий, но аккуратно, общительный, но без навязчивости и панибратства, и с умными живыми глазами. Взгляд его все время менялся — то убегал вдаль, то фокусировался на каком-нибудь предмете, внимательно его изучая, то уходил внутрь. Видно было, что он чем-то удручен. Он назвал адрес, мы поехали, «копеечка» бежала ровно, тихо, и слушала наш разговор.

— Простите, — сказал пассажир, — Вы не могли бы остановиться у какого-нибудь приличного кафе, мне надо немножко выпить. Я оплачу простой и Вас угощу.

Вообще-то я от таких предложений (выпить, вколоться, переспать) отказываюсь сразу, но во-первых, он меня назвал на Вы, что довольно редко на фоне «шеф», «командир», «брат» и т.д., а во-вторых он мне понравился.

— Хорошо, — сказал я, — эспрессо мне не помешает.

Мы зашли куда-то, познакомились (его зовут Игорем), он извинился за навязчивость и объяснил, что с кем-то поговорить хочется, а дома не с кем. Спокойным, ровным голосом, немного высоковатым для его фигуры тяжелоатлета, он рассказывал, я слушал, теребя пустую чашечку из-под эспрессо, откуда все еще доносился легкий аромат кофе, а бежевая «копеечка» сеаружи любовалась белой ночью.

****************

В последнем классе школы Игорь был влюблен в одноклассницу Таню, невероятную красавицу (так, по крайней мере, он сказал – мне трудно судить). Влюблен был неприлично, в наше время так не принято. Его любовь, чистая и бескорыстная, скорее бы подошла героям Шекспира, чем комсомольцу эпохи развитóго социализма. Про любовь знали все в школе, и старенький еврей – учитель физики даже объединил их в пару на своих лабораторных занятиях, и что-то подозрительно поблескивало в его глазах, когда он глядел на них. Наверняка в молодости у него была какая-то история… Однажды Игорь, один из лучших учеников в классе и любимчик математика, помогал учителю проверять контрольные (в физ-мат школе еще и не такое случается), и ему попался Танин листочек с довольно нелепыми ошибками. Не отдавая себе отчета в том, что происходит, он их исправил, стараясь скопировать ее почерк. При зачитывании результатов (Таня получила за эту контрольную 5++, что было очень необычно) учитель математики на секунду задумался, посмотрел на Игоря, и продолжил чтение. Игорь продолжал проверять работы и далее, но ее тетрадка к нему больше не попадала. Таня, разумеется, тоже знала про все, но вела себя достойно – не издевалась и не использовала Игоря без особой надобности. И хотя про нее ходили разные слухи, якобы она и целовалась с тем и с этим, и вроде как уже кое-что кое с кем было…. Игорю было плевать – он любил беззаветно и преданно, ничего не требуя взамен.

После всех экзаменов пришел выпусной вечер, который проводили в большой квартире родителей одного из ребят. Игорь был «официальным фотографом» на вечере, и почему-то в половине кадров была Таня, чье приталеное воздушное платье лишало разума. А когда все расходились-расползались часов в 5 утра, она подошла к Игорю и, глядя чуть припухшими глазами (один благородного стального цвета, другой чуть зеленоватый), спросила:

— А когда фотки делать будешь?

— Да хоть прямо сейчас, — еле прошелестел он и пояснил, — родители на даче, можно хоть сейчас реактивы развести.

— Тогда пойдем к тебе, — улыбнулась она, добавив для приличия, — фотки делать.

Как Игорь не умер от разрыва сердца, непонятно, наверное молодые сердца довольно крепкие. Попеременно то впадая в озноб, то потея, сбиваясь и заикаясь, он довел ее до своего дома, с трудом, дрожащими руками, открыл дверь, чуть не сломав ключ, и… «Господи, она у меня дома, мы одни, давай, не теряйся, посмотри ей в глаза, обними, ты же об этом мечтал» говорил голос в его голове, а в это время кто-то другой, чужой и вредный, завладел его языком, который вдруг повернулся и сказал:

— Прежде всего надо перемотать пленку назад в катушку в фотоаппарате, помоги мне завернуть руки в одеяло.

— Дурак ты, — воткнулся в его сердце голос Тани и трижды провернулся в ране: — проводи меня до автобуса, отличник.

Спорить, умолять, настаивать было бесполезно.

В пустом утреннем автобусе они молчали – внимание Игоря было сосредоточено на том, что автобус был очень пыльный, и низкое утреннее солнце рисовало идеально прямые и грустные светлые линии, которые возникали из ниоткуда и уходили в никуда. О чем думала Таня, он не знал, но вид у нее был задумчивый и почему-то возвышенный и неприступный. Ему очень хотелось ее обнять, но он так и не решился. На своей остановке она просто сказала «Дальше дойду сама. Расти большой, не будь лапшой», поцеловала в щеку и вышла.

Несколько раз потом он собирался ей позвонить, один раз даже позвонил, но услышав знакомый голос не мог и звука произнести, только какое-то мычание выпозло из его мгновенно пересохшего горла. А трубка помолчала, а потом сказала уставшим голосом:

— Вам Таню? Ее сейчас нету, это ее мама говорит.

Потом он учился в Университете, а она поступила в Первый Медицинский со второго захода. Он несколько раз подстерегал ее у метро «Петроградская» и неуклюже пытался сделать вид, что встреча случайная. На первый раз она вроде даже обрадовалась и согласилась забежать в кафе слопать по мороженому, на второй раз у нее нашлись срочные дела, а на третий, увидев Игоря, раздраженно сказала:

— Слушай, или пригласи меня нормально на свидание, или чтоб я тебя больше не видела.

— Ага, — радостно сказал он, — приглашаю тебя прямо сейчас.

— Сегодня не могу.

— Тогда завтра?

— И завтра тоже.

— А когда ты можешь? — не врубался Игорь (вот тупой, я бы наверняка уже все понял).

— Как-нибудь в другой раз, — бросила Таня, пропадая в толпе желающих быть унесенных железной лестницей в подземное чрево, которое поглощает людей в одном месте и извергает в другом (а мы уверены, что оно выплевывает в другом месте тех же людей, что поглощает в этом?).

После того выпускного вечера он распечатал все многочисленные фотографии, сам оборудовав фотолабораторию в ванной комнате, и иногда любовался ими – какая же она красивая! Теперь он сложил все эти фотографии в большой конверт, туда же вложил негативы, запечатал, написал ее домашний адрес (знал его наизусть, так же как и номер телефона) и отнес на почту. Там неопрятная и чем-то обиженная старуха приклеила марку, залила край конверта сургучом и тиснула печать. Он не думал о том, что почувствует Она, получив толстый конверт со своими фотографиями. Он не хотел делать ей больно, просто надо было избавиться от фотографий, а выбросить или сжечь их он не мог. Отослать ей – был единственный приемлимый вариант. И он вычеркнул ее из жизни, полагал, что навсегда. Даже на встречи класса не ходил, чтобы не встречаться. Хотя фотографии с таких встреч просматривал жадно – какая же она все-таки красивая!

Через общих друзей Игорь знал про нее многое – она вышла замуж за доцента, у которого училась. Вышла удачно, ибо у него, в отличие от наших сверстников, была, хоть и далековато, но своя двухкомнатная квартира во Всеволожске и машина Запорожец (тут мы с «копеечкой» еле сдержали улыбку). Потом она родила сына, потом стала работать педиатром, потом перешла в платную поликлинику и, по сути, уже она содержала теперь семью – купила небольшую квартиру в центре города в старом фонде, и за безумные деньги плазменный телевизор. Встречаться с ней Игорь не хотел, просто следил издалека. У него тоже была жена, росла дочка, он приходил в себя после бешенных 90-х годов. И тут жена как-то узнала, что его одноклассница – педиатр в частной клинике:

— Надо показать ей дочку, вдруг что не так.

— Я же ее 15 лет не видел, — пробовал отбиться Игорь.

— Не думаю, что она тебя забыла, — загадочно сказала жена и додавила, — Или ты не заботишься о здоровье ребенка?.

Аргумент был неоспоримый, и Игорь набрал Танин номер. Не успел он, заикаясь, договорить «Ддддобрый вечер», как она узнала его голос:

— Здравствуй, Игорь! Спасибо, что позвонил. Дочку посмотреть? Сколько лет? Конечно. Приходите во вторник к часу дня. Адрес такой… Ах ты знаешь, где я работаю? Ну ладно, жду.

Во вторник, стараясь не дрожать той рукой, за которую держалась дочка, он вошел в подъезд обшарпанного старого питерского дома, где располагалась клиника. «Татьяна Витальевна? Сейчас подойдет» сказала медсестра, и тут вышла Она. Она была совершенна – из прекрасной девушки превратилась в еще более красивую женщину. За таких женщин раньше, не задумываясь, пускали в ход стилеты, да и сейчас могут.

— Ну, здравствуй. А ты растолстел, — сказала она – Подожди здесь, мы с девочкой, как тебя зовут? Саша? Мы с Сашей скоро вернемся.

Через 5 минут (или 2 часа – он не понял) они вышли, и Таня начала говорить, что что-то запущено, что-то надо сделать, записаться на какие-то процедуры… Потом, посмотрев на Игоря сказала задумчиво «Давай-ка, я лучше все тебе напишу». Пока она писала, дочка отошла в сторону изучать плакат, где крокодил Гена плохими стихами объяснял Карлсону, что микробы опасны. Воспользовавшись моментом, Игорь, изумляясь собственной наглости, выдавил:

— Может как-нибудь встретимся?

— Ух ты, молодец! Растешь! — улыбнулась она – В пятницу, часиков в 5 пойдет?

Игорь согласился, не задумываясь. Лишь потом он сообразил, что лучше времени и быть не может – жена уезжает на сутки в командировку в Москву, дочку родители забирают на дачу, т.е. он свободен до утра субботы, когда надо встречать жену на вокзале.

Много чего он передумал, перемечтал и перефантазировал за эти три дня, и когда наконец подошел вечер пятницы, в голове была полная каша – ни тактики, не стратегии. Она вышла из клиники, он галантно открыл ей дверцу своего почти нового Форда (подумаешь, сказал я потом своей бежевой подруге, ты этого Форда уделаешь, как из пушки).

— Ооо! – восхитилась Она, – хорошая машина, не то, что у нас. И совсем не дребезжит, а как тихо идет…

— Куда дама желает поехать? — спросил Игорь, напрочь забыв все хитрые планы соблазнения, придуманные бессонными ночами накануне.

— Куда кавалер повезет, но чтобы мне понравилось, — чисто по-женски ответила Таня, продолжая восхищаться шедевром буржуйского автопрома.

У Игоря был в запасе козырной туз на такой случай – Острова. Далеко не все петербуржцы знают про острова Петроградской стороны: Крестовский, Каменный, Елагин. А там попадаются восхитительные тихие и зеленые уголки, где сидя на скамеечке, глядя на Невку и слушая птиц, просто невозможно поверить, что совсем рядом бурлит громадный город. «Здóрово! – сказала она, когда они сели на какое-то бревнышко с видом на Залив – Я и не знала, что в Питере такие тихие места есть». Игорь взял ее за руку, и зеркало Залива перед глазами поплыло вбок и зарябило, как при сильном ветре. «Привет, товарищ!» невпопад восклинула Таня, и вдруг по-пионерски пожала его ладонь и почему-то приложила руку к воображаемому козырьку.

— А квартира у тебя какая? — судя по всему, этот вопрос вертелся у нее на языке давно, и не то, чтобы она сочла данный момент наиболее подходящим, просто больше уже не могла сдерживаться.

— Трехкомнатная, 85 метров, — рассеянно ответил ошарашенный Игорь.

— А где? — не унималась Таня.

— На Московском, в зеленой зоне.

— А сколько стоила?

— Честно, я не помню, жена этим занималась, там срочно подвернулся вариант, а я в командировке был, — все еще ничего не понимал Игорь.

— А куда ты в командировку ездишь? — как-то плотоядно поинтересовалась Таня.

— Ну, тогда в Италии был год, а сейчас только из Швейцарии вернулся.

— Так ты богатый… — задумчиво сказала она.

– Нет, – ответил Игорь, – Но и не бедный.

— А своди меня в ресторан! — залихватски потребовала Таня.

— Приглашаю! — откликнулся Игорь, — Только я по ресторанам не хожу, мест хороших не знаю.

— Я покажу, — она вдруг воодушевилась.

Они прошли мимо здания летнего театра, сели в Форд, она показывала дорогу. Они доехали до Садовой и вошли в ничем не примечательное кафе – не очень чистое, в меру дорогое. Владелец – невысокий, плохо выбритый и лысоватый кавказец укором стоял в проеме двери на кухню, а две худенькие официантки сновали взад и вперед, с трудом протискиваясь между его брюхом и стойкой бара и старательно улыбались. Короче, не самое приятное место, хотя может это просто предвзятое отношение Игоря? У него сложилось впечатление, что Таню тут знали, хотя вида не подали. Что-то ели, что-то пили, Игорь не помнил. Потом Таня сказала:

— Поехали, ты мне свою квартиру покажешь…

«Yes! Вот оно! Хватай ее и тащи!» — неистовствовал голос в его голове. «А пошел ты!» неожиданно для себя сказал голосу Игорь и показал (мысленно) неприличный жест, а вслух получилось:

— Ты знаешь, я сейчас выпил, за руль нельзя, а завтра утром рано вставать. Давай в другой раз зайдешь.

— А ты не поумнел, — удивилась она.

— Как раз-таки наоборот, теперь я умный, — озадачил ее Игорь.

Жила она совсем рядом, на Садовой, Игорь ее проводил до подъезда, они попрощались, на этот раз обошлись без поцелуев. Игорь вышел на Садовую, поднял руку, а тут и мы с «копеечкой» проезжали.

**********

«Вот такие дела — сказал Игорь – 20 лет думал, что эта любовь крепка, как сталь, а она за два часа рухнула, трухлявая какая-то была». Мы его отвезли по адресу, потом ехали назад с «копеечкой» и все обсуждали – ведь должна же быть и нержавеющая любовь. Например, как маленькая симпатичная привязанность через 30 лет превращается в блестящую любовь? Наверняка! Но это будет другая история.